Засухину.
— Вот, товарищи, хотелось бы, чтобы, так сказать, в порядке обмена боевым опытом старший сержант, орденоносец товарищ Засухин рассказал, как он понимает данный случай и какое имеет о нем суждение.
Засухин поднялся.
— Вы слышали заметку?
— Слышал.
— И что можете сказать?
Засухин помолчал, потом осмотрел всех и сказал:
— Случай понятный и интересный, только опыта здесь нету…
— А мастерство разведчика?
— Какое же здесь мастерство, когда сначала туман был, а затем, в самую нужную минуту, луна осветила? Выходит так, что не было бы луны, значит, и подвига не было бы?..
Миусов обдумал возражение и строго отчеканил:
— Туман был сначала, а потом он рассеялся и действительно луна засияла. Значит, здесь имеется полная перемена обстановки. Мастерство сержанта Дербанова в том и заключается, что он эту перемену использовал. Так ведь?
Засухин ответил с явным усилием, видимо стремясь высказать свою мысль как можно короче:
— Так… использовал! А чего бы он использовал, если бы луна не глянула? Да и фрицы-то ему, видать, легкие попались.
— Легкие фрицы?
— Ну, иначе сказать, не упорные… Персоны-то у людей разные.
Миусов растерялся. Сама терминология разведчика, делившего врагов на «легких» и «тяжелых», шла вразрез с его представлением о неприятельской армии, состоявшей как бы из стандартных, совершенно одинаковых единиц. Но отказаться от начатой беседы было уже невозможно — слишком большой интерес в солдатах возбудили брошенные Засухиным слова. Да и снайпер Ходжаев подогрел его репликой:
— Старший сержант правильно говорит: совсем разный фриц бывает. Один сам на мушку идет, другой мимо смотрит, шибко хитер бывает…
— Что вы называете «легким» фрицем? — обратился к Засухину Миусов.
— Ясно: персона, говорю, у людей разная.
— Но все-таки?
— Объяснить трудно… Ну вот, допустим, ночь… И встречаемся мы с вами, и я вроде — я, а вы вроде — фриц. Друг друга не знаем, но один на другого в бой идем. И тут что выходит? Каждый на себя надеется. Я на себя, а фриц, ежели он тяжелый, тоже на себя надеется. Тут уж насмерть бой… Ну, а коли легкий, он на себя не надеется и поддается… Я не говорю, что обстановка значения не имеет. Тут, понятно, и местность, и снаряжение — все в расчет идет, но только главное — решимость… Объяснить словами — скоро не объяснишь, но только сразу действовать надо. Вот, скажем, я на вас иду…
Большое его тело насторожилось, напряглось, и он легко и решительно сделал большой шаг к Миусову, тот от неожиданности дрогнул. Засухин сразу вытянулся, вяло и медленно опустив руки.
— Объяснить словами тут, товарищ старшина, никак не объяснишь…
Но то, что Засухин не мог объяснить словами, было красноречиво разъяснено движениям Засухина и Миусова. Последний быстро оправился.
— Тут вы, старший сержант, вполне правы. Решимость и воля к победе — залог успеха…
Но это были только слова. В глубине души старшина Миусов остался собой не очень доволен.
6
Снова духота. Вечер не освежает, не приносит облегчения. Недопетыми обрываются песни, нехотя вяжутся неинтересные разговоры. Солнце садится в желтое пыльное марево.
С вечера разгорелась перестрелка, начатая снайпером Ходжаевым. Она лениво, с перерывами продолжалась даже тогда, когда Ходжаев вернулся со своей позиции. Он скинул тяжелую каску, и на лбу у него резко обрисовались оставленные ею красные рубцы. Подойдя к блиндажу, снайпер нетерпеливо схватил консервную банку, превращенную в кружку, зачерпнул из ведра теплую воду и жадно напился. Потом намочил себе голову.
— Чего воду зря переводишь? — с усмешкой спросил Канев.
— А ты попробуй!..
Схватив липкой рукой руку Канева, Ходжаев прижал ее к каске.
— Сейчас остыл еще. Днем очень горяч был. Голова болел…
Мокрые волосы черным ежиком ерошились над желтым лбом снайпера, придавая ему ребяческий вид.
По ходу сообщения проходил Трофимов.
— Ну как, Ходжаев, охота?
— Сначала один, потом еще один стрелял. Один толстый — за два считать будем.
— Молодцом!
В другое время Трофимов, наверно, остановился бы для разговора с Ходжаевым, но сейчас он был занят размещением пополнения. Вновь прибывших солдат нужно было распределить по роте так, чтобы они оказались рядом с опытными фронтовиками.
Когда Трофимов возвращался к своему блиндажу, его внимание привлек веселый разговор, то и дело прерывавшийся смехом. Под кустами лежала группа новичков, только что прибывших в роту. Один рассказывал:
— Старшина, значит, и говорит: «Какие такие разные персоны?» А тот отвечает: «Вот, допустим, ты есть фриц, а я — советский воин, и мне требуется тебя один на один порешить», да как по-серьезному к старшине шагнет, старшина тут и осел.
— Сдрейфил, значит?
— Понятно. Только тот дальше пугать его не стал.
— Ловко! А старшина?
— Вроде бы ничего.
— Вовсе не сдрейфил старшина, — заступился кто-то. — Просто от неожиданности в недоумение пришел.
— Ну, уж это считай как хочешь. Я так полагаю: если в настоящем деле в недоумение прийти — живому не быть, — уверенно возразил новичок.
Трофимов подошел ближе.
— О чем это вы балакаете?.. Да сидите, сидите… Здесь и покурить можно, — сказал он, подсаживаясь.
Бойкий молодой паренек, рассказывавший товарищам подробности политбеседы, сразу потерял словоохотливость.
— Так, товарищ старший лейтенант, промеж себя о том о сем балакаем.
Лицо у паренька было округлое, мягкое, но насмешливые складки у губ и спокойные прищуренные глаза говорили о хитрости и веселости.
— О чем же балакали?
— Да вот услышали, как фрицы у себя в окопах на гармошке наяривают, и план такой разработали, чтоб ту гармошку на трофей переделать.
Приятели рассмеялись находчивости паренька. Засмеялся и Трофимов и погрозил ему пальцем.
— Гармошка-то, положим, от нас не уйдет. А ты вот тут о «разных персонах» говорил — о старшине да старшем сержанте?
Поняв, что командир роты слышал добрую половину рассказа, паренек тряхнул головой и вкратце повторил рассказ снова. Трофимову его смелость понравилась.
— Ну, а какого же вы мнения? — проговорил он.
— Старший сержант прав, выходит. Тут опыт один: на себя надейся. Я вот, товарищ старший лейтенант, когда пацаном рос, самый отчаянный драчун был. Меня зареченские ребята как огня боялись. Бьют, бывало, наших, а я жду. Потом выберу одного, который посильней да позадиристей, и на него сразу. И уже заранее знаю, что мой верх будет, потому что налетаю без всякого сомнения и опомниться ему не даю: раз-раз-раз! А потом другого тем же манером. Очень меня зареченские боялись. А дело тут самое простое: коли расчет сделал — кроши не задумываясь, сомневаться нечего.
— Ну, а если противник попадется такой же решительный?
— Не встречал что-то…
— Молодец, коли так, — хороший солдат будешь. До мобилизации где работал?
— В разных местах.
