Пуйяд должен уводить «яков» — на исходе горючее. А тут появляется 15 свеженьких «фоккеров». Генерал Захаров бросает в бой резерв — эскадрильи Рене Шалля и Василия Барсукова. Пока те подходили, звено Резникова сражалось с втрое превосходящим противником. Полковник Голубов со своим ведомым едва поспевал от одного места к другому, выручая своих бойцов. Вот комполка заметил, что к Резникову, сбившему двух фашистов, пристраивается в хвост вражеский истребитель. Еще миг — и трагедия неизбежна. Голубов с вертикального пикирования сваливается на врага как снег на голову. «Та-та-та», — коротко бьет его пушка, и наступает развязка.
Эскадрильи Шалля и Барсукова в действии. Сопротивление гитлеровцев сломлено, они покидают поле боя. Ни одна бомба не упала на наши танки, успешно развивающие прорыв.
Рев моторов утих только с наступлением темноты. Пуйяд и Голубов собрались у Захарова. Подводили итоги.
— Прекрасный был день, — удовлетворенно потирал руки командир дивизии. — Летчики полка «Нормандия — Неман» сбили двадцать девять самолетов, восемнадцатого полка — двадцать пять. А сколько воздушных машин врага уничтожено на земле! И ни одной потери с нашей стороны! Этот день войдет в историю дивизии как самый выдающийся.
— А для нас, — сказал Пуйяд, — это звездный час. Мы никогда не имели столько побед.
— Благодаря чему же они достигнуты? — хитро прищурился Георгий Нефедович.
— Благодаря взаимодействию и боевой взаимовыручке, мой генерал.
— Правильно, Пьер. А ведь было время, когда французы надеялись только каждый на себя.
— По этому поводу русские говорят: было да сплыло.
— Ну, что ж, отправляйтесь в свои части, порадуйте личный состав результатами, сообщите, что все отличившиеся будут представлены к наградам…
Командира полка Пуйяда встретил начальник штаба майор Вдовин. Встретил с донесением в руках, подготовленным для передачи в вышестоящий штаб. В документе значилось, что полк за день произвел 100 боевых вылетов, не имея потерь, сбил 29 и сжег на земле почти 50 вражеских самолетов.
«Да, настоящий звездный час. Такому успеху, если его не зафиксировать в документах, могут потом просто не верить. Молодец, Вдовин! Впрочем, молодцом он был давно, только я иногда недооценивал его», — думал Пуйяд. Ему не нравилось, что Вдовин — штабной офицер — совал нос в летные дела. Например, настаивал, чтобы французы возвращались с заданий не по одному, а той же группой, какой взлетали. Пуйяд глухо противился тому, пока сам не попал впросак: когда остался один, его атаковали сразу восемь «мессов». Отбился — получил наглядный урок правоты начштаба. После этого приказал всем держаться вместе до самой посадки.
— У вас конечно же есть поименный учет? — спросил Пуйяд.
— Обязательно. Пожалуйста, — протянул Вдовин новый листок.
Командир полка углубился в чтение, и перед ним предстало все воздушное сражение, прохронометрированное до минуты. В 12.00 пара Морис Шалль — Шарль Микель сразила двух «мессов»; в 12.30 по одному гитлеровцу уничтожили Дешане, Марки, де ля Пуап, Сент-Фалль; в 14.00 — пары Пуйяд — Перрен и Соваж — Пьеро сбили по два и т. д.
Бесконечный список побед. Что это: удача или случайность? Скорее всего, дали знать о себе накопленные знания и опыт, превратившиеся в подлинное боевое мастерство.
Просматривая сводку дальше, Пуйяд с удивлением прочел строки о себе: «…атакованный четырьмя Ме-109, он из положения на спине бросил машину в штопор, из которого вышел у самой земли, а затем, устремившись ввысь, с лета сразил ведущего вражеской группы…»
Когда это было, вспомнить не мог. Собственно, в той кутерьме многое делалось подсознательно, автоматически, вроде бы само собой, как и должно быть у человека, в совершенстве владеющего своим делом.
Пуйяд прошел в помещение к летчикам, чтобы обсудить с ними перипетии прошедшего дня, но говорить было не с кем: все мертвецки спали. Он почувствовал, что сон и его валит с ног.
Утром — новый подъем по тревоге.
Снова уходит весь полк. Напряжение и задания те же. В 14.00 Пуйяд взлетел с Лорийоном в четвертый раз.
Лорийон, как и прежде, полон решимости сбить врага. Теперь это ему удается — поджигает «юнкерса». И тут замечает, что Мопье-Попову грозит опасность. Бросается ему на выручку и неожиданно для самого себя оказывается лицом к лицу с фашистом. На полной скорости противники сближаются, ведут огонь из всего оружия. Лорийону везет: его снаряд разбивает капот вражеского самолета, тот окутывается дымом. Теперь можно уходить. Но в ту же сторону отворачивает и ослепленный немец. Удар — оба самолета стали падать.
Лорийон опомнился, когда до земли было уже рукой подать. С трудом выправил машину. Боже мой, что с нею сталось! Нет половины левого крыла, отбита часть стабилизатора… Мотор работает так, что, кажется, от вибрации вот-вот развалится. Внизу — танковое сражение. Там пилота никто не ждет. Надо держаться в воздухе, чудом держаться. Куда же лететь? Вспомнилось наставление Риссо: «Хочешь благополучно выйти из переделки, смотри, чтобы солнце было справа, если оно светило слева, когда шел на задание». Немудреное правило, а в такой обстановке здорово выручает.
Сам себе не веря, Пьер Лорийон все же добрался до аэродрома. А на посадке самолет вышел из повиновения, перевернулся на спину и в таком положении скользил по обледеневшей полосе, пока во что-то не уперся.
Через час Лорийон как ни в чем не бывало просил у Пуйяда новый самолет.
— Две ссадины за две победы — счет подходящий, не так ли? — говорил он.
— Это, конечно, приемлемо, — отвечал Пуйяд, — только с новым «яком» дело обстоит худо. Риссо и Фару вернулись из Москвы с пополнением — целых семь человек. Им тоже нужны машины.
Новички — Анри Жорж, Пьер Блетон, Морис Гидо, Морис Монж, Жан Пикено, Леон Углофф, Шарль Ревершон — совершили перелет прямо из знойной Африки. Это были, так сказать, последние из могикан: больше «Нормандия-Неман» получать пополнение не будет.
Новичкам предстояло испытать в России многое из того, что испытали первые «нормандцы» в суровом 1942 году. Правда, сейчас иная ситуация. Неизвестность, неопределенность будущего не гложет сознание: вырисовываются контуры великой Победы. Но и на долю вновь прибывших достанется немало, напереживаются, узнают, почем фунт лиха. Уже сегодня им довелось почувствовать, куда попали. Командир полка, весь взмокший, успел лишь на минуту выскочить из кабины истребителя, чтобы пожать руки новичкам и сказать:
— Ребята, когда получите эмблемы «Нормандии — Немана», прикрепите их себе на фуражки. — И улетел снова.
В день прибытия новичков отправляли в госпиталь полуживого Эмона. Видели они и весьма необычную посадку Лорийона.
Пьер Пуйяд, выбравший время познакомиться с пополнением и понаблюдать за ним, заметил, что высокий, стройный брюнет Ревершон вроде бы уже скис.
— Вам уже грустно у нас? — спросил он.
— Что вы, господин полковник, я расстроился, услышав, что самолетов мало.
— А кто вас надоумил направить стопы в «Нормандию — Неман»?
— Альбер Мирле. Он сказал, что лично для меня здесь будет зарезервирован сектор для свободной охоты. Вот я и рванулся в Россию.
— А стреляете хорошо?
— На базе Раяк брал все призы.
— Отлично. Такие люди нам очень нужны. Отныне вашим шефом будет лейтенант Пьер Лорийон. Даю в ваше распоряжение свободный Як-три и учебный Як-семь. Когда будете готовы к вылету на задание, инструктор доложит — проверю.
Следующие восемь дней летчики не имели ни минуты передышки. Они удивлялись: откуда у немцев берутся резервы? Бьют их, бьют, а самолетов у них будто бы не уменьшается. Ясно: через Восточную Пруссию лежит ближайший путь к Берлину. Сюда Гитлер бросает все, что может. Но только нет у него уже таких пилотов, о которыми «нормандцы» сталкивались минувшим летом. Пошли юнцы, не знающие или забывающие преимущества «яка» в скорости.
Каждый день майор Вдовин отсылал донесения о новых успехах «Нормандии — Немана». А 27 октября Пьер Пуйяд лично дал радиограмму в военную миссию: «Полк добился двухсотой официальной победы над врагом. Марсель Альбер сбил 23 самолета противника».
Из-за яростного, отчаянного сопротивления фашистских войск Кенигсберг взять с ходу не удалось. Наступление приостановилось.
Для летчиков очень некстати началась пора сплошных прибалтийских туманов. Нет ничего хуже, чем сидеть в бездействии на земле, когда ты крайне нужен фронту.
Передний край к тому времени удалился далеко на запад, и следовало подумать о перебазировании полка поближе к нему.
Пуйяд послал Шика и механика Голубева на У-2 разведать аэродром близ деревни Гросс-Кальвеген.
Кто-то вслед прокричал:
— Берегись, там могут быть мины!
Да только Мишель, обрадованный тем, что ему не то переводчику, не то штурману, не то летчику — поручили столь серьезное дело, совершенно напрасно не воспринял совет. Уже в конце пробега, выкатившись за пределы летного поля, напоролся на мину, взрывом которой вырвало правую стойку шасси. Шик с Голубевым решили взяться за ремонт, но для этого было необходимо поднять машину на какие-нибудь козлы. Пошли в деревню из аккуратных, однообразных домиков под черепицей. Там — ни единой живой души. Ни собака не залает, ни курица не закудахчет. Шик взглянул на карту и все понял: это же немецкая территория. Такое событие можно было бы как-то отметить, а вместо этого приходится сидеть сложа руки у разбитого корыта. Ведь и в ближайшей деревне может не оказаться ни людей, ни какой-либо связи, ни транспорта.
