— Давно установили связь с фашистской разведкой? — глухо произнес он.
— Это — наговор! — склонила по-бычьи голову недавняя староста.
— Что вы обещали Маргарите Клейнмихель после выполнения задания? — заспешил следователь. И тут же, не дожидаясь ответа на поставленный вопрос, подступил начальник горотдела. — Может быть, вы вообще не знаете Маргариту?
— Повторяю. Никакого задания Маргарите я не давала, — сорвался голос старосты барака. — Это — провокация, гнусная провокация!
— Гражданка Ряшке, — холодно процедил Имант Иванович, — последний раз предупреждаю: запирательство ваше смерти подобно. Все доказано, и только ваше упрямство…
— Я хочу видеть Маргариту Клейнмихель! — потребовала обвиняемая. — Пусть она при мне скажет все, что наговорила вам.
— Очная ставка — ваше законное требование. — Имант Иванович снял телефонную трубку и сказал дежурному. — Доставьте сюда обвиняемую Клейнмихель…
Отворилась дверь, и Ряшке увидела Маргариту. Сегодня ее никто бы не осмелился назвать «толстухой» — лицо женщины осунулось, под глаза легли темные тени, нос резко заострился.
Маргарита инстинктивно дернулась назад, к выходу, но рослый конвоир легонько подтолкнул женщину к столу, за которым сидел Имант Иванович.
— Проходите, гражданка Клейнмихель! — пригласил следователь. — Сядьте напротив гражданки Ряшке. Вот так. Скажите, вы знаете эту женщину?
— Конечно, — изумилась побледневшая Маргарита, — в Поволжье она работала в школе, директором. Это же фрау Ряшке…
— Она была фрау, — мягко поправил женщину Имант Иванович, — теперь она — фашистская шпионка.
— Оскорбляете? — вскинула жгучие черные глаза Ряшке. — Ваша сила.
— Помолчите! Лучше скажите: вам знакома Маргарита?
— Вот на этот вопрос я отвечу с удовольствием, — злорадно вскинулась Ряшке, — это гнусная торговка! Продажный огузок! Провокаторша!
— Молчать! — Имант Иванович стукнул протезом по столу, и это было так неожиданно, что Ряшке словно споткнулась о невидимую преграду. Опустила голову.
— Клейнмихель! О чем вас попросила гражданка Ряшке в тот памятный для вас день? — Следователь подобострастно склонил седеющую голову, как бы приглашая Маргариту повторить то, что она уже показала на предварительном следствии. Следователь прекрасно знал ответ, который обязана была дать эта неопрятная рыхлая женщина с потухшим взором бесцветных глаз, но по смятению на ее лице понял: ссыльная замешкалась с ответом, ее что-то смутило.
— Не забывайте, Клейнмихель, за дачу ложных показаний вы можете угодить в тюрьму! — вмешался Имант Иванович. Начальник горотдела нутром чувствовал, что выстроенная система допроса и всего следствия, за которым следит Москва, в любую минуту может разрушиться. И просветленно выдохнул, услышав ответ Маргариты.
— Фрау Ряшке подала мне вон ту коробочку, что лежит у вас на столе, и попросила выбросить.
— Куда именно? — настаивал следователь.
— На платформу, закинуть на платформу, — поправилась Маргарита, стараясь не смотреть на бывшую старосту барака, которую почему-то всегда боялась. Страшилась ее убежденной логики, ее непроницаемого лица.
— Почему на платформу? — спросил Имант Иванович, запоздало поняв, что вопрос был излишним.
— Ну, она очень любит порядок, — начала фантазировать Маргарита, — не желала бросать банку куда попало. Вот я и сделала, что велели. Больше ничего добавить не могу.
— Ничтожество! — твердо и горестно выпалила Ряшке. — Как таких сволочей земля носит?
— Можете злиться, ругаться, но я врать не желаю, вас выгораживать тоже не намерена. — Кротко взглянула на следователя. — Я могу уйти?
— Остались формальности, — следователь и начальник горотдела обменялись быстрыми взглядами, — подпишите свои показания. Вот тут и тут. Благодарю. Суд учтет ваше чистосердечное признание и помощь правосудию. — Следователь хотел вовремя остановить фразу, задохнулся от волнения, но не успел. Ведь было договорено, что Маргарита ничего не должна знать о суде, ей обещано органами за дачу нужных показаний свобода и поблажки, но… Фраза была привычной и сорвалась с языка.
И женщина сразу поняла, что ее может ждать, привстала со стула.
— Меня будут судить? — Оглянулась на дверь, видимо, ожидая, что она сейчас отворится и войдет ее спаситель, он дал честное слово, она так верила капитану, пошла на сделку со своей совестью, отчего и в камере не может уснуть, пытаясь прогнать кошмары.
— Суд, гражданка Клейнмихель, предполагает заслушивать не только обвиняемых, но и свидетелей, — сделал неловкую попытку выправить положение Имант Иванович. — Не нужно волноваться. — Поманил стоявшего у дверей конвоира. — Проводите гражданку!
Когда Маргариту увели, стало ясно, что сейчас самое время прервать допрос, отправить Ряшке в камеру, затем встретиться с Маргаритой, угостить ее обедом, успокоить, отправить отдыхать не в общую камеру внутренней тюрьмы НКВД, а куда-нибудь подальше, к примеру, в лагерную больницу. Там есть комната, где ждала в свое время момента, чтобы вступить в действие, агент Цецилия, но… Гражданка Ряшке была не дура, от ее проницательных глаз не укрылась тихая паника следователей. И, чтобы как-то восстановить деловую обстановку допроса, Имант Ивановию вновь обратился к Ряшке.
— Итак, вы отрицаете, что поручили гражданке Клейнмихель провести диверсионный акт путем подбрасывания запаянной емкости с водой в металлический лом? — Имант Иванович понимал, сейчас должен свершиться юридический казус: задавая вопрос, он желал, чтобы обвиняемая отказалась от ответа, тем самым он получал возможность передышки. Так, полководец, чувствуя, как ускользает победа, велит трубить отбой, чтобы обозреть поле боя, просчитать потери и придумать новые ходы.
— На вопросы, оскорбляющие меня, отвечать не буду! — с каменным лицом отпарировала Ряшке. — А эту торговку вы бы лучше проверили у психиатра. — Не дожидаясь команды, Ряшке встала, привычно заложила руки за спину.
Не успели стихнуть шаги бывшей старосты барака в коридоре, как в кабинет буквально ворвалась Цецилия. Агент центра все еще носила форму ссыльной, фуфайка, прожженная в нескольких местах, грязный платок, растоптанные чоботы. Во время допроса Цецилия находилась в соседней комнате и с помощью специального устройства слушала ход допроса.
— Горшков! — накинулась на следователя. — Кто вас учил так плохо работать! Вы едва не провалили нашего агента Клейнмихель! Она была на грани шока, с ее уст вот-вот должны были сорваться слова: «Меня заставили говорить». Я немедленно подам рапорт на имя высшего командования с просьбой отстранить вас от следствия. — Повернула возбужденное, в красных пятнах лицо к начальнику горотдела. — А вы, Имант Иванович, зачем предприняли неподготовленную очную ставку, перекрестный допрос? Дело — ясней ясного. Показания есть. Заставить обвиняемых признать свою вину, подписать протоколы допроса и все, а вы… затеяли тягомотину. Предлагаю: Маргариту Клейнмихель отвести на любую явочную квартиру НКВД, устроить ей теплую встречу с Кушаком, он, видно, пользуется у женщины определенной верой. После доверительного разговора оставить женщину до суда на воле, естественно, под негласным контролем, дать ей денег, пусть успокоится, побродит по поселку. Надеюсь, в горотделе есть толковый «топтун», который не упустит ссыльную ни на один миг?
— А эта… Ряшке? — несмело спросил следователь Горшков. — Крепкий, видать, орешек. Что с ней будем делать? Отказывается от обвинений наотрез.
— Она в одиночной камере?
— Так точно!
— Подсадите меня сегодня на ночь к этой неприступной! Завтра встретимся. Теперь мне пора! — В дверях агент Цецилия обернулась и ожгла обоих сотрудников таким взглядом, от которых им стало не по себе…
Частный дом заместителя начальника Комбината по кадрам и режиму генерала Галимзяна Каримова был хорошо виден издалека: блестела под скупым солнцем белая крыша, крытая оцинкованным железом, высоко вздымалось строение, как бы нависая над одноэтажными домиками здешних поселян. Что было во дворе — никто не знал, ибо дом окружал высокий, метра в два забор.
«Топорик», прильнув к щели между калиткой и забором, сумел разглядеть не только парадный подъезд с четырьмя колоннами, но и в треугольном оконце второго этажа чуть приметный в вечерней полутьме лучик света. Ставни только в этом оконце были приоткрыты. По всему выходило: в доме либо сам хозяин, либо прислуга, иль охрана. Хозяина в доме быть не могло, ибо они сами видели, как генерал сел в машину и уехал, самолично заперев калитку на ключ.
Борис Банатурский и дружок «Топорика» по кличке «Бура» стояли в затишке, под чужим зеленым забором и ждали указаний вожака. «Топорик» оказался человеком осмотрительным, не спешил высказываться, тщательно взвешивал все плюсы и минусы. Да и как было не понять: девчонка в доме, но… мало вероятно, что ее никто не охраняет. Да и где ее искать? Для сокрытия от нежелательных глаз Каримов, по словам Платоныча, имеет под домом камеру. А туда вряд ли доберешься.
