«Топорик» не был простаком в подобного рода делах. Для полной подстраховки, с помощью местного жулья сделал глубокую «наводку» на хозяина таинственного дома. Местные кореша дали утешительные сведения: живет Каримов один-одинешенек, днями, когда он на службе, в дом заходят две женщины, открывая калитку и главную дверь своими ключами, женщины местные, чалдонки-домработницы. Вечером же, по словам корешей, дом оживает. Сюда подъезжают «эмки», из которых выходят солидные «тузы» с красючками-бабами. Высказались и о том, что местные к дому Каримова подходить не решаются — однажды хозяин без предупреждения выстрелил в подвыпившего мужика, случайно ткнувшегося в калитку. Держал в голове «Топорик» и сведения, добытые Борисом. «Седой», как обычно, встречал утром колонну ссыльных немок, конвойные из ВОХРа давно присмотрелись к нему, перестали отгонять. Почему-то не обнаружил в колонне ни фрау Ряшке, ни Маргариты. Не иначе, как вслед за Анной взяли Эльзу и ее подруг, арестовали, но… Если Эльза в доме Каримова, то где же остальные? Однако дальнейшее уже «Топорика» не касалось, дальше шла политика. Да и сейчас чуяло сердце бывшего уголовника скрытую тревогу. «Зря связываюсь с «контриками», с немцами», — думал он. От одного слова «немцы» пересыхало в горле. «Немцы — наши враги. Плюнуть бы на это все и уйти прочь от этого таинственного дома, но взглянув на измученного Бориса, широко открытыми глазами глядящего на него, «Топорик» устыдился собственной нерешительности. Такого раздвоения у него прежде не наблюдалось. Идя на «дело», он был внутренне готов к любой неожиданности, знал, что следует предпринять в каждом конкретном случае, а тут…на всей истории лежал густой туман. «Топорик» отвел ребят метров на сто от дома Каримова. Они спрятались за темный глинобитный сарай.
— Мне, чудится, девка твоя, «седой», там, — тихо предположил «Топорик». Он то и дело потирал озябшие руки — апрель апрелем, а Сибирь Сибирью — холодновато было вечером. — Кому еще сидеть в светелке.
— Давай пошуршим в хате, а? — предложил «Бура», ему не терпелось чем-нибудь заняться.
— Погоди, шуршила! — одернул напарника «Топорик». — Как говорят на фронте, «без разведки нет наступления». Я сторожко взберусь на крышу, там карниз есть, пройду по нему и…гляну в окошечко. Да, поначалу выясню, нет ли в доме охраны. Для этого ты, «Бура», пройди мимо и швырни за забор камешек. Ежели зашебуршатся охранники, руки в ноги и — вперед, к станции. Ну, коль все останется втихую, ежели ВОХРы близко нет, мы ее мигом сосватаем, а коль в доме сам хозяин, то… Развел руками.
— Мы и хозяина возьмем за «яблочко», прижмем за «пищик»! — захорохорился «Бура». — Он же — форменный пес! Платоныч врать не станет. Чтоб шумок не поднимать, затребуем с него откупного. Он — жмот, пять косых не пожалеет.
— Притормози! — «Топорик» оттер «Буру» плечом. — Счас я все самолично разузнаю, там видно будет. А вы стойте тут. Чуть что близко зашуршит — свистните…
Не прошло и часа с момента их прихода на Новосибирскую улицу, как наступила полная темнота. Правда, вскоре из-за туч выскользнула желтая луна, призрачно высветив пустынную улицу. И всем сделалось неуютно — дом Каримова стоял на виду, особняком, и был виден со всех сторон. Но отступать было поздно. Дружная троица вновь сторожко прокралась к ограде, замерли, переводя дыхание. И тут, совсем не ко времени, Борис почувствовал, как сжалось сердце. Ему вспомнилось: «Кровные земляки, дружки по «сороковому-роковому» не сумели понять его, а эти… которых он и за людей-то не считал, пошли ради него на смертельный риск, без выгоды, без условий…»
«Бура» и Борис затаились у забора. «Топорик» легко, по-кошачьи вскарабкался на суковатое промерзшее дерево, с него перекинулся на сарай, крытый шифером. Вскоре гибкая фигура бывшего вора показалась на крыше каримовского дома.
Борис вобрал в себя воздух и замер, взмокли ладони, а сердце взбеленилось и, казалось, еще мгновение — и оно выпрыгнет из груди. Сейчас больше всего на свете ему хотелось быть там, на месте бывшего вожака, своими глазами видеть все, что происходит в таинственном и ненавистном доме, о котором даже перерожденец Платоныч говорил с откровенной опаской. До боли напрягая зрение, Борис следил за тем, как «Топорик» осторожно спускался с крыши на деревянный карниз, как, держась за невидимые снизу выступы стены, начал осторожно продвигаться к единственному окошку, откуда чуть заметно струился призрачный свет…
«Топорик», казалось, никогда в жизни так не волновался, как сейчас. Ноги сделались чужими, ватными, он вдруг представил себе, что вдруг, не удержавшись на карнизе, он рухнет вниз, в чужой двор. Хоть и не видно охранников, но, скорей всего, какая-то сигнализация там есть на случай появления жулья, но коль хозяин держит в темнице людей, то… вряд ли оставит их без охраны.
Когда он добрался до заветного окна, заглянул за занавеску, то почувствовал радость, сердце глухо забухало в груди. Комната была пустой, лишь посредине стоял массивный стул, на котором что-то смутно белело. «Топорик» присмотрелся и… чуть не оступился, не сорвался вниз. На стуле, спиной к нему, полулежала девушка. Руки ее за спиной были связаны. И вот тут-то недавнему уголовнику стало по-настоящему страшно. Не раз, бывало, «хаживали на дело», всегда, конечно, волновался, но тогда азарт и жажда наживы пересиливали страх, в глубине души всегда жила постоянная мысль о возможном провале, о тюрьме. Однако сегодня «Топорика» обуял страх иного рода, он буквально парализовал, сковал тело. Застанут его в каримовском доме — каюк! Получишь полный букет самых страшных статей — шпионаж, диверсия, покушение на жизнь и имущество руководителя комбината, черт знает чего еще. И приговор загодя известен — расстрел. Даже если чудом удастся выбраться отсюда, кончины ему вряд ли избежать. Купленные Каримовым крупные «водилы» не простят посягательства на хитрый особняк.
Пересилив страх и внезапно подступившую вялость, «Топорик» еще раз заглянул в оконце. Присмотрелся повнимательней и сообразил: девчонка, видимо, привязана к стулу, кои уголовники называют «якорем», стул сей ввинчен ножками в пол. Вот почему Эльза не могла встать, не в состоянии была пошевелиться.
Одиноко тявкнула в конце улицы дворняга, и снова все застыло в напряженной тишине. «Топорик» не мог оторвать глаз от девушки. Велик был соблазн окликнуть девчонку, перекинуться с ней парой слов, однако хватило ума не делать этого. Когда стал спускаться, внезапно что-то загорелось под сердцем и долго не отпускало. Постоял, прислушиваясь. Даже в ушах зазвенело. Подумал о том, что не для приманки ли выставил хозяин молодую немку? Намного безопасней было бы держать ее подальше от людских глаз. Не дошел ли до Каримова слушок о том, что они задумали «вытащить» Эльзу? Платоныч, гад ползучий, точно, мог сыграть и нашим, и вашим»…
За углом глинобитного сарая «Топорик» немного успокоился, отдышался, рассказал Борису и «Буре» о том, что увидел в окошке особняка, не скрыл и свои опасения, даже предложил оставить опасную затею. «Бура» с охотой согласился, но… Борис решительно воспротивился:
— Мотайте отсюда, мотайте! Раз Эльза там, я один пойду к Каримову! К черту, к дьяволу! — Парень дрожал, перед глазами стояла страшная картина, нарисованная «Топориком». — Понимаю, труса празднуете, наживы нет. Что ж, идите по домам, а я останусь. Да если бы во дворе была охрана, шиш бы ты выбрался оттуда живым!
— Утихни, силач-бамбула! — уже спокойнее проговорил «Топорик». В словах «выковырянного» был свой резон: коль его спокойно выпустили — значит в доме пусто. Но признаваться в трусости было не в его правилах.
— Чушь собачью ты городишь. Один пойдешь, тебя прихлопнут, как муху, и концов потом не сыщем. Никак не поймешь: на нашем чертовом комбинате людишек вообще тыщами считают, их там тьма-тьмущая, сотни без фамилий, одни с кликухами, другие с номерами. — «Топорик» готов был психануть, понимая, что его доводы не убедили «седого».
— Ладно, огольцы, — решительно проговорил Борис, — правда, шагайте в барак, а мне без Эльзы дороги назад нет. Один пойду.
— Коль так, я тоже останусь, — неожиданно решил «Бура», он нащупал в темноте руку Бориса, — подмогну «выковырянному». У меня тоже финарь с собой, в случае большого шухера прикрою «седого» с девкой.
— Еще один герой с большой дырой! — разозлился «Топорик». — Чую: большая опаска в доме кроется, по запаху чую. Домишко-то на вид пустой, окошечко одно светит, будто сало в капкане, а в темноте — серый волк.
— Там — Эльза! — с болью выдавил из себя Борис. — вам этого не понять. Не в силах я уйти, ребята, должен докопаться: для чего Каримов Эльзу к себе в дом привез?
— Дитятка ты у нас еще, — беззлобно хихикнул «Бура», подтолкнул локтем «Топорика», — вот как встретишь Каримыча в темном переулке, финку приставишь к горлу и спросишь про энто. — «Бура» примолк, слишком хорошо успел изучить характер психованного «выковырянного»: как Ваньку-Встаньку его долбили в поезде, другой бы башки от пола не оторвал, а этот поднимался.
