Петер провел Тильде в гостиную. Закатное солнце светило в окно, наполняя воздух неземным, странным сиянием, размывая очертания мебели, картин на стенах. Инге сидела у камина лицом к комнате, как всегда, тихая и безучастная.
Петер притянул Тильде к себе и приник к ее губам. Она замерла в изумлении, но на поцелуй все же ответила. Он погладил ее по плечам, по бедрам.
Тильде отстранилась и подняла на него глаза. В них он увидел и желание, и тревогу. Она перевела взгляд на Инге.
– Ты уверен, что это правильно? – спросила Тильде.
Петер коснулся ее волос: «Молчи!» – и жадно поцеловал. Атмосфера накалялась. Не прерывая поцелуя, он расстегнул розовую блузку, обнажив мягкую белую грудь, погладил теплую кожу. Тяжело дыша, она снова его отстранила.
– А как же она? Как же Инге?
Петер обернулся к жене. Она смотрела прямо на них, взор ее был пуст и лишен всякого выражения.
– Тут никого нет, – спокойно произнес он. – Вообще никого, ясно?
Тильде посмотрела ему в глаза, полные сострадания и понимания, любопытства и страсти.
– Хорошо, – кивнула она. – Хорошо.
Он зарылся лицом в ее мягкую голую грудь.
Тихая деревушка Янсборг в сумерках выглядела зловеще. Крестьяне ложатся рано, так что улицы были пусты, а окна в домах темны. Харальду казалось, что он идет по местечку, где произошло что-то страшное, и он единственный, кто ничего об этом не знает.
Свой мотоцикл Харальд оставил у железнодорожной станции. Тот выглядел не так подозрительно, как он опасался, потому что рядом стоял кабриолет «опель-олимпия», работающий на газу, с деревянной конструкцией над задней частью, поддерживающей огромный бак с топливом.
В сгущающейся темноте он шел к школе.
Тогда, спасшись от преследования на Санде, Харальд улегся в свою детскую кровать и проспал до полудня. Потом мать его разбудила, накормила досыта холодной свининой с картофелем, сунула в карман деньги и стала выспрашивать, где он обосновался. Размягченный ее нежностью и нежданной поддержкой отца, Харальд признался, что живет в Кирстенслоте, однако про заброшенную церковь не упомянул. Пусть не переживает, что ее сын ютится в развалинах. Соврал, что гостит в большом доме.
Харальд снова отправился с запада на восток через всю Данию, и теперь, вечером следующего дня, подходил к своей школе.
Он решил проявить отснятую пленку, прежде чем ехать в Копенгаген, чтобы передать ее Арне, который прятался в доме Йенса Токсвига в квартале Нибодер. Требовалось убедиться наверняка, что съемка удалась, кадры четкие. И фотоаппараты, бывает, барахлят, и фотографы ошибаются. Не хотелось, чтобы Арне, рискуя жизнью, повез в Англию пленку, которая может оказаться пустой. Харальд рассчитывал на школьную фотолабораторию, где наверняка имелись все химикаты, необходимые для проявки и закрепления. Тик Даквитц занимал пост секретаря Клуба фотографов, у него и хранился ключ от комнаты.
Харальд не воспользовался главными воротами, по территории соседней фермы прошел наискосок, чтобы проникнуть на школьный двор через конюшню. Было десять вечера. Младшие мальчики уже улеглись спать; те, кто в средних классах, сейчас раздеваются. Только старшеклассники еще на ногах, большинство из них в своих спальных комнатах. Завтра – день выпуска, наверняка все укладывают пожитки, готовятся к отъезду домой.
Шагая между знакомыми зданиями, Харальд заставил себя побороть искушение двигаться перебежками – из тени в тень и пригнувшись. Ведь если идти открыто и уверенно, в глазах случайного наблюдателя он будет выглядеть как обычный старшеклассник, направляющийся в свою комнату. Поразительно, как, оказывается, трудно имитировать поведение, которое всего десять дней назад было для него самым обычным.
По дороге к Красному дому, где обитали Тик и Мадс, не встретилось ни души. Пробраться тайно на верхний этаж не было возможности: столкнись он с кем-то на лестнице, его бы тут же узнали. Но Харальду продолжало везти. Коридор верхнего этажа оказался пуст. Побыстрей миновав комнату старшего по этажу, учителя Моллера, он тихонько отворил дверь в комнату Тика и быстро закрыл за собой.
Тик сидел на крышке своего чемодана и подпрыгивал, пытаясь его закрыть.
– Ты! – ахнул он. – Вот это да!
Харальд уселся рядом на чемодан, и вдвоем им удалось заставить замки защелкнуться.
– Ты домой?
– Если бы! – вздохнул Тик. – Сослали в Орхус. Придется все лето ишачить в отделении семейного банка. Это кара за наш поход в джаз-клуб.
– А…
Харальд рассчитывал, что друг составит ему компанию в Кирстенслоте, но теперь подумал, что сообщать Тику, где он сейчас живет, незачем.
– Ты что тут делаешь-то? – поинтересовался Тик, когда они управились с чемоданными ремнями.
– Мне нужна твоя помощь.
– Так. Что на этот раз? – Тик ухмыльнулся.
– Нужно проявить это. – Харальд вынул из кармана кассету с фотопленкой.
– А почему в мастерскую не отнесешь?
– Потому что тогда меня арестуют.
Ухмылка сползла с физиономии Тика.
– Значит, ты в заговоре против нацистов, – торжественно произнес он.
– Что-то вроде того.
– Ты в опасности.
– Да.
В дверь постучали. Харальд бросился на пол и заполз под кровать.
– Да? – отозвался Тик.
Дверь скрипнула, открываясь, голос учителя Моллера произнес:
– Пора выключить свет, Даквитц.
– Хорошо, господин учитель.
– Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, господин учитель.
Дверь закрылась, и Харальд выбрался из-под кровати.
Навострив уши, они дождались, когда Моллер, пройдясь по всему коридору, попрощается на ночь с каждым из мальчиков, вернется к своим комнатам и запрет за собой дверь. Они знали, что до утра он теперь не выйдет, если, конечно, не произойдет что-то экстраординарное.
– Ключ от темной комнаты еще у тебя? – понизил голос Харальд.
– Да, но сначала надо попасть в лабораторный!
Харальд вспомнил, что лабораторный корпус на ночь запирался.
– Можно разбить какое-нибудь окно с тыла.
– Увидят утром разбитое стекло и поймут, что там кто-то был.
– Ну и что? Ты же завтра уедешь!
– А, ну тогда да.
Сняв ботинки, они на цыпочках вышли в коридор, спустились по лестнице, а дойдя до входной двери, снова обулись и вышли на улицу.
Был уже двенадцатый час ночи. В такую пору по территории школы никто не ходит, так что следовало остерегаться, чтобы их случайно не заметили из окна. К счастью, ночь стояла безлунная. Трава заглушала их торопливый шаг. У церкви Харальд оглянулся. В одной из комнат старшеклассников еще горел свет. Черная тень, пересекая светящийся квадратик, помедлила у окна. Секундой позже Харальд и Тик скрылись за углом церкви.
– По-моему, нас засекли, – прошептал Харальд. – В Красном доме горит свет.
– Окна учителей все на другую сторону. Если нас кто и засек, то скорее всего кто-то из наших. Наплевать.
Харальд от души понадеялся, что Тик прав.
Обогнув библиотеку, они подошли к лабораторному корпусу с тыла. Здание, хотя и построенное недавно, спроектировали так, чтобы оно не выделялось из общего стиля школы: из красного кирпича, оконные переплеты из белого камня, каждое окно в шесть стекол.
Харальд снял ботинок и каблуком постучал по стеклу. То даже не подумало разбиваться.
– А ведь бьется почем зря, когда играешь в футбол… – пробормотал он.
Сунул руку внутрь башмака и ударил с силой. Стекло треснуло и посыпалось с оглушительным звоном. Юноши окаменели, потрясенные, какого шума наделали. Но тишина царила вокруг, будто ничего не случилось. В окружающих зданиях: в церкви, в библиотеке, в спортзале – никого не было, и, переведя дыхание, Харальд понял, что обошлось, никто не услышал.
Каблуком ботинка он оббил оставшиеся в раме острые осколки. Те попадали вниз, на лабораторный стол. Потянувшись, Харальд открыл шпингалет. Все тем же ботинком, чтобы не порезать пальцы, смел осколки с подоконника, взобрался на него и спрыгнул внутрь. Тик последовал за ним.
В химической лаборатории царил острый запах кислоты и нашатырного спирта. Тьма стояла почти кромешная, но все-таки помещение было знакомое и они ухитрились пробраться к выходу, ничего не разбив. Пройдя коридором, нашли дверь в фотолабораторию.
Оказавшись внутри, Тик запер дверь и включил свет. Было понятно, что свет, раз уж не проникает внутрь темной комнаты, не может выбиться и наружу.
Тик, засучив рукава, принялся за дело. Налил теплую воду в раковину и занялся приготовлением раствора. Измерил температуру воды, подбавил горячей. Общие принципы фотографии Харальду были известны, но сам он этим никогда не занимался, так что доверился другу.
