— Из окопа связь хреновая.
— Из траншеи! Из окопа, мля… Аккуратненько давай. И каску надень.
— Я не брал.
— Возле «дашки» лежит, дежурная.
— Богато живем, дежурные каски заводим на позициях… — Я жду, пока «Фантик» поймает связь с пультом. Фууу, как руки мерзнут. — Так скоро еще и дежурные бобровые шубы заведем… борзые между пулеметов бегать будут…
— Дежурный бушлат лежит на бэка с самого начала, — презрительно смотрит на меня Толик. — На позициях чаще бывать надо.
— Блиндаж когда докопаешь? — огрызаюсь я и двигаю джойстики «вниз-и-к-центру». Лопасти размываются светлыми кругами, камера делает поворот, квадрик жужжит.
— Завтра.
— Давай-давай, гробокопатель…
Левый джойстик — вперед, «Фантом» поднимается, покачиваясь, ветер пытается его снести… туда ветер будет помогать, обратно — мешать, так? Значит, возвращаться буду процентах на сорока, не меньше. Теперь вбок метров на сто… и вперед оба джойстика. Серебристые металлические цилиндрики холодят пальцы, квадрик уходит на север с набором высоты. Подкрутить яркость… не, все равно плохо видно, пасмурно, блин.
— Долго еще?
— Скажи Феде, нехай заряжают. И по второй вешке выставляются. Дальность какую ставили?
— Два.
— Пусть ставят кило-девятьсот.
Мы стреляем из оружия, разработанного пятьдесят лет назад. Мы ходим в форме, купленной в интернете, и корректируем огонь с игрушечных китайских квадрокоптеров, сделанных для семейной съемки. Мы дырявим карематы и смотрим через дырки тепловизором. Мы вовсю пользуемся любительскими китайскими радиостанциями и ездим на гражданских «корчах» с кусками пластика вместо окон и неработающими передачами. Мы ставим видеокамеры и печатаем документы на домашних ноутбуках и волонтерских принтерах. Мы стреляем из винтовок, купленных в охотничьих магазинах, и накручиваем на автоматы глушители, сделанные в гараже. Все, до чего дотягиваются наши руки, мы приспосабливаем для этой войны. Все, кроме людей. Людей не хватает. Очень.
Люди. Ну, как сказать. В принципе, можно все. И войну выиграть, и экономику поднять, и реформы провести, и там еще все то хорошее, чего так хочется.
Алэ — иногда хочется домой.
Черт.
Да почти постоянно хочется домой. Там семья. Там родные совсем-совсем. Там ребенок говорит: «А где папа?» А жена не знает, что ему ответить. И вот они лежат, обнявшись, посреди здоровенного города, гул далекий, остывает асфальт, фонарь бьет косыми оранжевыми лучами через неплотные шторы, мягкая постель, слишком большая даже для них двоих, «папина» подушка и… И все. А папы нет.
Папа сидит на терриконе и ведет квадрик к сепарскому опорнику. И четвертый раз за день мысленно перебирает медицинский рюкзак. Папа в любой момент времени может ответить, зачем и почему он здесь, но понять папу сын пока не может. И он привыкает, что папы нет. Ему кажется, что папа был так давно — подзабылись уже и руки, и голос, стирается огромная сильная фигура «папы-который-может-все».
Девять месяцев я в армии. Шесть с половиной — в АТО. Примерно сто семьдесят дней, минус четырнадцать дней отпуска. Четырнадцать — это очень мало.
Или нет?
Уйдет четвертая волна. Нас станет меньше, наряды — длиннее, отдыха — меньше, войны — гораздо больше. Я знаю, сколько людей останется в батальоне, но даже думать об этом не хочу, и даже мысли от себя эти гоню, чтобы не скатиться совсем уж в зраду.
На каждом построении я говорю одну и ту же фразу: «Что делать, если больше некому? Что, бросим зброю и домой пойдем, чи как? Пусть сепары сюда заходят?» Не бросаем, не уходим, стоим дальше. Бегаем от мин, учимся такмеду, чиним машины, рубим дрова, поем песни, ржем, снимаем видео, пытаемся успокоить жен по телефону, ждем указа, кидаем ответку, снова бегаем от мин, возим раненых, перезаряжаем теплаки, чистим оружие, набиваем ленты, вслушиваемся каждую ночь в быстро остывающий воздух, опять бегаем от мин и… И ждем. Что вот-вот придет пополнение. Хоть какое-то. Любое. Мы тут научим.
А пополнения нет. И жена все ждет, а сын — забывает папу.
Опять прилеты. Не по нам. Пока — не по нам, САУшки продолжают убивать «Банан», и за последний час это становится уже привычным. Нам бы, згідно наказів командування, усилить посты и выставить еще наблюдателей, но нам не хватает людей.
Очень.
— Через минуту буду на месте.
— Я на радейке посижу. — Мастер снова закуривает.
— Времени над целью фигня всего получится, ветер мешает очень. Ииии… давай… — Я отпускаю джойстик, и квадрик повисает в двух километрах впереди и на двухстах метрах выше сепаров.
— Скорпи, це Мастер. Поехали.
Бах!..
Как я люблю этот писк… Что-то чарующее в нем все-таки есть. Что-то отличающее мир живых от мира военных…
— Так… Дальше сто. Левее сто.
Бах!..
Долбаный ветер мешает, сносит игрушку. Экран планшета сыплет помехами, я плюю и вылезаю на самый краешек террикона. Мастер шипит, бурчит, но терпит. Ччччерт, не вижу толком. Нужно ниже спускать «Фантом-тройку», хотя бы до ста пятидесяти. Широкоугольная камера, такая удобная для съемки пикника, здесь, на войне, заставляет опускать квадрокоптер все ниже и ниже. А запись я нажал? Нажал, нажал… Дымное облако вспухает за позицией «Утеса», возле первого белого домика с «дээнерским» трехцветным флагом.
— Ближе сто. По фронту — норм.
Бах!
Еще ниже. О, а флага-то и не видно уже… Сбили? Оооо, нормальная тема… Кэптур зэ флэг, мля… Опять там же, да шо ж такое… Я всматриваюсь в дергающееся изображение на экране восьмидюймового планшета, присматривая краем глаза за зарядом. Заряд падает очень быстро, шестьдесят процентов… пятьдесят девять. Блин, руки уже сводит…
— Мастер, ближе сто, опять туда же ввалили! Смотри, батарейка садится, еще может пару…
— Трассера!
— Шо? — я подымаю голову от планшета.
— Трассера по «фантику»! Вали оттуда!
Струя трассеров поднимается над «Амонскладами», и тут же хором стучат автоматы. Я давлю правый джойстик назад, а левый — вверх. Квадрик тяжело, борясь с ветром, начинает сдавать задом в нашу сторону, набирая высоту. По спине скользит струйка пота… Мля, мля… Картинка дергается, связь дерьмовая… на экране я вижу светящиеся полосы, которые, кажется, летят прямо в меня… то есть в квадрокоптер. Сукааа… заметили, точнее, увидели, слишком низко опустился, пилот-камикадзе, дебил…
Джойстики, кажется, сейчас хрустнут под пальцами, так сильно я сжимаю пульт, молясь, чтобы китайская игрушка поднялась как можно выше… Ну давай, родной мой, давай, еще чуточку выше, еще немного назад… Если бы я мог, я бы подталкивал тебя… Мастер бурчит в рацию и прыгает за пулемет, звонко стреляет СПГ, и тут же Толик начинает засыпать «Амонсклады» короткими. Тяжелые, почти в полста грамм весом, пули «бэ-тридцать-два» распарывают ветер, и в короткий промежуток между грохотом и грохотом я слышу тяжелые шлепки по камням. О, «Утес» включился… Пора сваливать с края… Ну, давай, солнышко, давай! Еще немножко выше! Еще..
Картинка дергается, качается, и квадрик вдруг начинает тянуть вбок, вертеть, бросать из стороны в сторону. Попали? Да ладно, тогда уже падал бы… Квадрик, вдруг ставший слабоуправляемым, тянет куда-то в сторону «Эвереста», в правом нижнем углу экрана стрелка направления движения вертится как сумасшедшая. Высота не растет, «фантик» тянет назад и вбок на двухстах сорока метрах… чччерт, а вот теперь высота начинает падать. Как-то рывками, скособочено, пытаясь удержаться за воздух маленькими лопастями, квадрокоптер ползет в нашу сторону. Двести метров по высоте… Сто восемьдесят… Хорошо, что между нами и сепарами глубокий карьер, и у нас минимум метров тридцать запаса по высоте… и плохо, что на дне карьера — озеро. Перелететь… перелетишь, маленький, а? Давай? Я тебе обещаю — больше никогда не буду снижаться до ста тридцати. Честное слово. Ну давааааай…
Снова стреляет гранатомет. Над нами свистят очередные три подарка для «Банана», заряд батареи тает на глазах, двенадцать процентов, одиннадцать, десять… Высота… он не может ее определить, палочки вместо цифр. Я подымаю голову, пытаясь рассмотреть «Фантом» в стылом воздухе, и конечно же — ни черта не вижу.
