Некоторые дембеля украшали себе плечи татуировками с ВДВшной атрибутикой. Особым спросом пользовалась картинка: на фоне раскрытого купола парашюта летящий самолёт Ил-76; внизу, чтоб не забыть, указывались года службы — "78–80"; вверху — крупными буквами — "ВДВ", или ещё дополнительно — "ДРА".
У каждого дембеля для пущей солидности обязательно должна быть новая пряжка. Непростое это дело: eё достать, изогнуть ровно полукругом, чтобы как по циркулю, подпилить углы и начистить до золотого блеска: Также доводились до ума и погоны: в них делались прорези, туда вставлялся пластик, затем погоны нужным образом подгибались и уже смотрелись куда более эффектно. Специалисты по обуви переделывали обычные кирзовые сапоги прямо до неузнаваемости: они наращивали каблуки, их красиво наискосок подрезали, потом при помощи плоскогубцев на голенище наводились ровные, как меха у гармони, складки, которые аккуратно выглаживали утюгом на мыльном растворе. Теперь сапоги блестели как хромовые — красотища — взгляд не оторвёшь! Будет в чём щеголять на гражданке!
И всё же, какими бы красавцами ни были строевые дембеля, но повара и прочие представители хоз. взвода, переплёвывали их всех запросто. И не мудрено: всю службу они паслись на бесчисленных просторах кухонного и складского изобилия. Новую форму они легко выменивали на съестное, к которому у них был свободный доступ.
Как только толпа захребетников-дембелей свалила на аэродром, в тот же день прибыло молодое пополнение: кто после учебки, а кто уже отслужив полгода в войсках. Молодёжь пришла толковая, сообразительная. Работа у них закипела. Только отдашь распоряжение:
— Давай, тащите термос, — или. — Пол надо помыть, — и они без слов хватают, тащат, моют, убирают.
Жить сразу стало легче. Мы, теперь полноценные фазаны, вздохнули с облегчением: самый трудный год — первый — миновал.
Хижняк высунул голову из своей комнаты, находящейся рядом по коридору, и крикнул:
— Дневальный!
— Я!
— Роту на построение!
— Есть роту на построение! — дневальный повернулся и прокричал:
— Рота, выходи строиться!
Команду сразу подхватили и продублировали во взводах:
— Первый взвод выходи строиться!
— Второй взвод выходи строиться!
— Третий взвод выходи строиться!
Солдаты забегали, на ходу приводя себя в порядок. Выскочив наружу, тут же у здания казармы построились повзводно в две шеренги. Хижняк тем временем прошёлся по помещению казармы, провёл пальцем по дужкам кроватей, определяя уровень скопившейся пыли, заглянул под койки и не спеша вышел. В этот день дежурным по роте был сержант Спирин — вечно хмурый и злой дед. Спирин недолюбливал молодых вообще, а своим молодым щедро раздавал пинки и подзатыльники по малейшему поводу. Он строевым шагом подошёл к ротному и отчеканил:
— Товарищ старший лейтенант! Рота по вашему приказанию построена, — и, сделав шаг в сторону, встал за спиной ротного. Хижняк в спокойной, непринуждённой манере выразил своё общее неудовлетворение результатами только что проведённой проверки:
— В помещении первого взвода недостаточно чисто. Пыль кое-где скопилась. Коечки не все убраны. Не дело это. Вы находитесь в армии, а не дома у мамы. В помещении должна быть чистота, и больше об этом хотелось бы не напоминать.
Казалось бы безобидные слова ротного заставили трепещать многих, стоящих в общем строю. Спирин, стоя за спиной у ротного и раскрасневшись от негодования, буквально расстреливал своими злыми глазами строй.
Ротный отлично знал, какое действие возымеет такого рода замечание, поэтому почти никогда не кричал, не отчитывал, а говорил как бы между прочим, как о чём-то не очень важном, о чём он и сам через минуту готов забыть, но вот только обязан сказать по долгу службы. Высказав своё неудовлетворение чистотой, он в двух словах довёл главную цель построения:
— Ответственным приготовить фанерные мишени. Через два часа выезжаем на стрельбы… Вольно! Разойдись!
Спирин продублировал:
— Рота, вольно! Разойдись! — и тут же скомандовал своему взводу:
— Первый взвод! Строиться в расположении!
Деды и фазаны первого взвода сразу пошли на перекур — эта команда их не касалась. Молодняк устремился к двери. Первым вошёл сам Спирин и, встав за дверьми, для ускорения с силой пинал сапогом входящих молодых:
— Быстрей, суки, строиться!
Молодые первого взвода построились в шеренгу. Спирин шёл вдоль строя и проорав очередному молодому один и тот же вопрос:
— Почему грязь везде? А-а?! — бил по лицу. Он не слушал объяснений: кто пытался сказать что-либо в оправдание — получали своё на общих основаниях.
— Быстро! Навести порядок! — гаркнул Спирин. Молодые бросились выносить койки, загремели вёдрами и схватились за тряпки. И уже через полчаса в результате проведённой влажной уборки, помещение блестело как и в нашем 2-м взводе.
Но более строгий спрос чем за порядок был за несение караульной службы. Когда кого-нибудь из нашей роты проверяющие замечали спящим на посту, а это стабильно случалось раза три в месяц, ротный принимал соответствующие меры. После окончания караула он строил роту, ставил залётчика перед строем, и минут десять все слушали ругань и угрозы:
— Вы что ни хрена не понимаете! Сколько раз можно повторять одно и то же — на посту не спать!.. В войну за это отправляли в штрафной батальон, а то и расстреливали перед строем…
Закончив речь, Хижняк неизменно объявлял виновному наряд вне очереди и распускал строй. После чего он уходил в свою комнату, давая возможность личному составу "разобраться" с провинившимся, "Разборки" начинались практически сразу после команды: "Вольно! Разойдись!" Провинившегося уводили в расположение и, налетев толпой, избивали. Причём били вовсе не за то, что он спал на посту — поскольку там спали почти все — а за то, что попался. Хижняк, в свою очередь, не замечал свежих фингалов под глазами залётчика.
Конечно, когда залетали старослужащие, а это хотя и очень редко, но тоже случалось, то никаких мордобойных последствий не происходило. В таких случаях после построения все расходились, деды доставали сигареты, смеялись и, традиционно послав ротного как можно дальше, спокойно общались между собой, как будто ничего и не случилось.
И не один Хижняк — вообще все офицеры применяли только один метод воздействия на солдат — это дополнительные наряды и наказания. Однако искоренить это полностью никак не получалось. Почему-то у офицеров не хватало ума на то, чтобы покончить с этой постоянной проблемой самым простым способом — просто дать солдатам нормально выспаться.
Всем солдатам за службу Родине регулярно выдавалось денежное пособие. Однако далеко не у всякого солдата деньги могли удержаться в карманах. Сразу же после выдачи получки жлобы-гвардейцы- десантники старших призывов обступали молодых и как дикие звери, разрывающие пойманную добычу, рычат и кусаются, так и эти гвардейцы, грозно требовали друг у друга "своей" доли:
— Это мой молодой! В своём взводе бери хоть у всех!
— Да я с ним раньше "договорился"! Можешь спросить!
— Э-э! Куда, бл… пошёл!! Дайте мне трёшку!
— Да х… тебе! Ты в прошлый раз сколько набрал?!
— Пошёл ты..! Сам возьми! Это моё!
Они пихались, злобно кричали и, казалось, вот-вот дело дойдёт до драки. Как только деньги попадали в карман старослужащего, он поскорее старался уйти в сторону от общей свары. А отзвуки дележа — ругань, былые обиды из-за "несправедливого" распределения прошлой получки — разносились по роте до самого вечера.
Я уже давно сформировал в себе философское отношение к своим деньгам — на них сильно не разжиреешь, а сделать попытку их удержать, значит нажить большие неприятности — и я без сопротивления отдавал всё что было — 13 рублей 20 копеек — первому же потребовавшему деньги старослужащему, поскольку было без разницы какому именно жлобу они достанутся. Лишь единицы из числа молодых могли позволить себе распоряжаться своим солдатским заработком самостоятельно. Как правило, у них была сильная поддержка среди земляков старшего призыва.
В нашем взводе одним из таких был Грибушкин — все его звали просто Гриб. Он был абсолютно убеждён, что если деды кого и заставляют работать или забирают деньги, то в том виноваты сами же молодые — раз не могут за себя постоять. Правда, то обстоятельство, что Костя Коломысов был его земляк, наверняка играло определённую роль в твёрдости его позиции: с Костей не спорил никто — будучи богатырского сложения, он был признанным авторитетом во всей роте.
Прошло около месяца, как прибыли молодые. Я — уже полноправный фазан. Однако некоторая инерция старых взаимоотношений в сознании кое-кого из дедов всё ещё наблюдалась.
