После ночного патруля я спал на своей койке на втором ярусе, как проснулся оттого, что меня стал будить Панкратьев:
— Деньги получил?
— Получил.
— Давай.
Для меня настал момент испытания на прочность:
— Слушай, Сергей, я уже не молодой. Не дам!
Мы с Панкратьевым были, что называется "экипаж машины боевой": я — оператор-наводчик, а он — механик, и мы постоянно вместе на одной БМД выезжали в патруль. К тому же я был и зам. командира отделения, то есть по уставу — его командир. Но Панкратьев был на призыв старше, а стало быть, в неуставной иерархии тянул выше.
— Что такое? — Панкратьев попытался меня ударить, но его кулаки я отбил и в ответ сам его хорошенько треснул. Завязалась короткая стычка. Панкрат физически был сильнее меня, но после непродолжительной потасовки он решил дальше шум не поднимать и отошёл, пригрозив:
— Потом разберёмся! Погоди у меня!
Я торжествовал — деньги при мне, на душе трубит победа. Будет дальнейшая "разборка" — уже отступать нельзя, надо держаться до конца. Но Панкратьев больше не вспомнил об этом инциденте, и с этого дня все заработанные чеки я полностью тратил по своему усмотрению.
Как-то в конце лета 357-й полк почти полным составом ушёл на выполнение боевой операции. Пока он отсутствовал, патрулирование его района было возложено на наш полк.
Новый пост, куда подъехала наша БМД, находился в незнакомой мне части Кабула. На площади по соседству с нами располагался афганский пост: офицер и около пяти аскаров на БТРе.
Ближе к полуночи к нашей БМД подошёл старший афганского поста — любопытный молодой офицер. Оказалось, что он немного знал английский и от нечего делать мы стали общаться. С ним было очень весело, поскольку при разговоре он активно жестикулировал руками, был необычайно подвижен и непрерывно менял выражение лица, как артист в индийских фильмах. Он постоянно шутил и все мы смеялись без остановки.
Потом он попросил нас показать, как заводится и управляется БМД. Панкратьев, как механик-водитель, стал ему объяснять, что к чему. Для лучшего понимания, всем педалям, тягам и рычагам он давал исключительно матерные названия. Офицер кивал головой и, чтобы лучше запомнить, аккуратно выговаривал каждое новое название. Остальные патрульные, внимательно наблюдавшие за ходом обучения сверху через люки, дружно гоготали на всю площадь.
Дальше Панкратьев в том же духе, используя всё богатство матерного языка, начал описывать ему порядок включения двигателя и управление движением. Когда же офицер с видом знатока стал его повторять, комментируя свои действия вслух, все аж закатались по броне, давясь от хохота.
На общий шум заглянул старший нашего поста, лейтенант Корчмин, который до этого ходил в стороне:
— Чего это тут афганец делает? — строго осведомился он.
— Вот, механика нового готовим! Парень сообразительный — налету схватывает!
Довольный офицер вылез из БМД и стал жестами приглашать нас куда-то, показывая на стоящую рядом высокую каменную стену:
— Zoo… Animals… (Зоопарк, животные)
Elephant?.. Monkey? (Слон… обезьяны), — переспросил я, чтобы уточнить перевод.
— Yes! Yes!
— Товарищ лейтенант, он говорит, что за стеной зоопарк. Предлагает сходить на экскурсию.
— За этой стеной что ли?.. Давай, посмотрим, согласился Корчмин.
Офицер засуетился, принёс небольшую лестницу, и мы втроём перевалили через стену. Первое на кого мы наткнулись, был слон, который стоял возле стены. Мы подошли поближе. Я
— Не or she? (Он или она) — поинтересовался я.
— She! She! — сразу понял меня офицер. Он достал из кармана кусок хлеба и протянул слонихе. Та ловко подцепила хлеб хоботом и отправила его в рот, а потом, выпрашивая добавки, стала "отдавать нам честь", приставляя хобот ко лбу. Таким образом слониха быстро вытянула и поглотила весь наш хлеб. Оставив хитрую слониху, мы отправились дальше вглубь зоопарка.
При тусклом свете луны мы шли между клеток, в которых тихо спали животные. В довольно просторном вольере, отделённым от посетителей глубоким рвом, лежали тигры. Зоопарк был довольно большого размера, чистый и ухоженный. Так рассматривая в темноте животных, мы минут сорок не спеша переходили от одной клетки к другой, временами негромко переговариваясь между собой. Кругом было таинственно тихо и спокойно.
Вдруг, буквально в пяти метрах за моей спиной раздался щелчок резко передёрнутого автоматного затвора.
_ Дрейшь! — последовал короткий окрик из темноты.
Меня словно током ударило. Мгновенно осознав, что жизнь висит на волоске, я застыл, как парализованный, готовясь услышать последнюю автоматную очередь, которая вот-вот прошьёт меня насквозь.
Но несколько секунд прошло в тишине, и я медленно обернулся в ту сторону, откуда исходила опасность. Свет от луны еле освещал силуэт мужчины в обычной афганской одежде и с чалмой на голове. Он стоял не двигаясь в полный рост и метился в нас из "Калашникова". Боясь пошевелиться, чтобы не спровоцировать его на пальбу, мы, замерев, стояли как вкопанные.
Первым в себя пришёл афганский офицер. Он что-то сказал человеку, наставившему на нас автомат, но тот не ответил и продолжал стоять молча в той же зловещей позе.
Несмотря на то, что нас было трое и автомат у каждого находился под рукой, в данной ситуации по сравнению с ним одним, все мы были практически безоружны: пока скинешь автомат с плеча, пока передёрнешь затвор, пока наведёшь — уйдёт столько времени, что уже получишь несколько пуль.
Время словно остановилось: всё происходило как при замедленной съёмке. Просчитывая ситуацию, мозг мгновенно перерабатывал множество всевозможных сценариев: "Душман не стал бы говорить — он просто подкрался бы и пристрелил" — было главное, во что хотелось верить.
Пауза затягивалась, и наш офицер заговорил вновь. На этот раз афганец сухо ответил, но автомат с нас не отводил. Тогда офицер стал опять что-то объяснять афганцу и одновременно начал осторожно подходить к нему. Так, ни на секунду не прерывая речь, он медленно приближался к афганцу и остановился в двух метрах перед наставленным на него дулом. И хотя мы с Корчминым продолжали стоять не шелохнувшись, не смея даже шевельнуть рукой в сторону своего оружия, я понял, что если афганец и откроет огонь, то в данной ситуации уже будет достаточно времени, чтобы броситься на землю и ответить.
Через минуту переговоров наш офицер всё же успокоил афганца и тот опустил автомат. Напряжённость тут же спала. Они вдвоём ещё продолжали общение, а я на всякий случай незаметно снял с предохранителя автомат и медленно-медленно загнал патрон в патронник.
Потом они подошли к нам и офицер объяснил, что это сторож зоопарка. Наш офицер болтал без умолку, отпускал шутки и посмеивался. Я же после пережитого шока не мог даже улыбнуться, как, впрочем, и Корчмин. Мы некоторое время походили по территории зоопарка вчетвером. Неугомонный офицер даже стал упрашивать охранника открыть и показать русским друзьям террарий, но мы посчитали, что и без того приключений вполне достаточно:
— Пошли обратно! Как бы ещё чего не случилось! — сказал мне Корчмин.
— Time is all! We need go back, — перевёл я. Мы повернули и не спеша пошли обратно. Сторож проводил нас до того места, откуда мы вошли, и, попрощавшись с ним, мы перелезли по лестнице через стену.
Оказавшись на посту, я наконец-то почувствовал себя в полной безопасности. Я сразу повеселел, вскарабкался на броню родной БМДшки и стал перебирать в памяти детали этого курьёзного случая.
Однако неугомонному афганскому офицеру одного похождения казалось явно недостаточно. Он продолжал крутиться возле нас, не умолкая ни на минуту. Выслушав его тарабарщину, я перевёл Корчмину суть его нового предложения:
— У него тут совсем рядом дядя живёт. Очень хороший человек. Приглашает нас вместе к нему сходить, поесть плов, попить чай. А ещё у него кишмышовка[9] есть.
— Как бы нас там не замочили, к е. еней фене. Здесь всё же спокойней, — закочевряжился Корчмин. Я же после "второго рождения" находился в приподнятом настроении. Заметив по интонации Корчмина некоторую неуверенность и потаённое желание, я тихой сапой начал склонять его к принятию правильного решения:
— Чего тут на одном месте торчать всю ночь? Кругом всё спокойно. Скукатища! А сходим — какое ни есть — разнообразие.
Через десять минут уговоров, Корчмин сдался:
— Чёрт с ней! Пошли!
В том же составе мы отправились во второй поход. Пока шли по широкой и освещённой улице, всё было отлично. Но вот пришлось свернуть и направиться вглубь жилого квартала. Стоило нам туда зайти, как настроение резко упало. Первоначальная весёлость и оптимизм стали убывать с каждым пройденным шагом. Нас обступали настоящие трущобы. Кругом темень — хоть глаз коли — и ни звука. Редкие лампочки освещали совсем узкие улочки между лачугами. Чувство опасности вновь проснулось и заговорило в полный голос:
