очень высокие оклады, и через некоторое время, когда можно было куда-то выехать, они решили остаться. В итоге у кого-то из них начались проблемы с психикой — из-за этой фиксации.
Человеческое тепло производит исцеляющий эффект — любовь лечит. Даже если это выступления школьников, главное, чтобы их переживания были направлены на бойца. Мало просто пытаться человека переключить на что-то, само по себе переключение мало что даёт. У меня был опыт работы с пьющим человеком: ты пытаешься переключить его с водки на что-то другое, и вроде бы это начинает работать. Но так как его доминанта осталась главной, при любом удобном случае он соскальзывает в зависимость.
Важно потихоньку выстраивать вместе с человеком новую доминанту, и здесь есть возможность ничего не выдумывать: есть богатый материал, опыт людей, прошедших подобные обстоятельства и сумевших преодолеть травматические последствия. На первых порах будет уместно просто делиться этими примерами и немного рационализировать опыт. Что их объединяет? Какие у них были принципы? Как их можно переложить на конкретного человека, военнослужащего? Таким образом, мы помогаем строить человеку дополнительный этаж личности, на основе которого он сможет переосмыслить своё восприятие травматического опыта.
Но для специалиста не это является задачей, ему важны техники. Например, техника забвения: дать установку «ты ни в чём не виноват». Если военнослужащий участвовал в зверствах и не может этого забыть, и какой-то специалист в благих целях прибегнет к технике забвения, забывания травмы, то всё равно эта гниль останется в памяти и может прорываться, например, в алкогольных эпизодах.
Как сказал священнослужитель, организовавший онлайн-встречу со специалистом-психологом, важно объяснить человеку, что, если в его жизни и были нежелательные поступки, он всегда может прибегнуть к целительной силе покаяния. И привести примеры, как люди выходили из таких обстоятельств. Если же отнестись с презрением к этому опыту, отбросить его, тогда идолом станет эфемерная психология, где самого страдающего человека как будто нет. Он становится просто объектом для психологических манипуляций, техник. Словно всё зависит от специалиста, от того, насколько он будет грамотным, образованным. Хотя всё должно зависеть от человека, от того, насколько он захочет обратиться к высшим смыслам.
Кстати, та же самая Джудит Герман отмечала, что человек, подвергшийся плену и насилию, должен принять активное участие в собственном выздоровлении. Если он будет объектом для приложений действий специалиста, то его статус существенно не изменится по сравнению с пленом, в котором он также являлся объектом для воздействий.
Некоторые мысли Джудит Герман, изложенные ею в отношении женщин, столкнувшихся с насилием, отчасти применимы и к разговору о военнослужащих. Она рассказывала, что тратит много времени, чтобы подготовить жертву к осмотру, что с каждым шагом она пытается вернуть жертве контроль. Она рассказывает жертве, по какому пути собирается пойти в терапии, но как именно будет происходить терапия — решать жертве. То есть хотя потерпевшей и предоставляется большой объём информации, который она не обрабатывает, но в данном случае она становится «активным участником процесса лечения в максимально возможной степени».
Даже в случае назначения определённых препаратов информированное согласие имеет большое значение для достижения результата. «Если пациентке просто приказывают принимать лекарства для подавления симптомов, она снова оказывается беспомощной. Если же, напротив, ей предлагают лекарство в качестве инструмента, который будет использоваться ею в согласии с её здравым смыслом, это может значительно усилить её чувство эффективности и контроля». Выжившая должна начать восстанавливать функции своего «я», наиболее сильно повреждённые в неволе. «Она должна вернуть способность принимать решения, планировать и формировать свою точку зрения, своё независимое суждение».
Сейчас мы не разбираем употребляемое слово «контроль», хотя по данному поводу можно открыть отдельную тему. Возможно, это излишнее углубление в вопрос, но есть в англосаксонской парадигме установка на навязывание своего господства окружающему миру. Ещё Юрий Воробьевский в книге «Укриана. Фантом на русском поле» отметил, что в английском варианте — I have a book — я имею книгу, а в русском варианте — у меня есть книга. Русская мысль, основанная на православной парадигме, воплотилась, помимо всего прочего, и в социальном устройстве, когда каждый народ сохраняет свою веру и культуру. И при этом все народы, входящие в состав России, вместе призываются к мирному сосуществованию. Не идея контроля над миром для русской души характерна, а идея творческого преобразования, преображения. Суть этого преображения не в навязывании миру некоей идеи, а в раскрытии явления, исходя из его внутреннего содержания. Православный человек не контролёр, а творец.
Идея творческого преобразования внутреннего и внешнего мира применительно к вопросу о преодолении травматического опыта — тема для отдельного разговора. Вкратце стоит указать, что данная тема рассматривалась профессором Ф. Е. Василюком в книге «Психология переживания» [208].
Дополнительно можно сказать, что в работах о ПТСР, подобных книге, написанной Джудит Герман, есть некий парадокс. Перечисляется набор условий, реализация которых необходима для выздоровления: восстановление доверительных отношений, восстановление функций «я» и пр. Но остаётся непонятным, каким образом секулярная психология будет обеспечивать развитие того самого доверия к миру, которое было нарушено при столкновении с несправедливостью и насилием. Во время знакомства с мыслями Джудит Герман складывается такое ощущение, что для неё вера — это нечто вроде хобби (если пациент хочет верить, то это его, мол, дело). Сама же автор, как можно заключить из книги, считает веру скорее суеверием.
Но как восстановить доверительное отношение к миру, не опираясь на веру в Промысл Божий? Подобные авторы, возможно, не учитывают, что по мере отказа от ценностей общество утрачивает и базу, на основе которой могут выстраиваться доверитель/296/ ные, «исцеляющие отношения» и чувство безопасности. Наличие в обществе такого рода отношений не является чем-то само собой разумеющимся, а является достижением культуры, опирающейся на веру. С отказом от последней культура будет подвергаться деформации, люди начнут утрачивать саму основу для доверия друг другу, что уже и наблюдается [209].
Секулярная психология декларирует достижение определённых целей, но не имеет инструментов для их достижения. Вопрос о восстановлении конструктивного отношения к миру и к другим людям, находится на стыке между религией, философией, этикой. Этот вопрос выходит за рамки психологии. Поэтому попытка ограничить терапию средствами одной психологии сомнительна. Пока ещё мир отчасти сохраняет островки жизни, выстроенные на основе христианской парадигмы, и психолог может ориентировать человека на приобщение к таким островкам.
