Миша и Ткачевич облазили все причалы, заглянули во все уголки порта в поисках блиндажа с пультом взрыва. Несмотря на то что все канавы были тщательно закрыты и во многих местах даже покрыты цементом — заметить, где спрятаны провода, оказалось нетрудным. Но вот куда они ведут?.. Где замыкаются?..
Только вечером, когда одному бродить по порту становилось крайне опасно, Миша вдруг заметил часового у землянки, вырытой в голове Карантинного мола. Пригляделся. Так и есть — полоса недавно взрыхленной земли ведет прямо туда.
Выслушав сообщение о его открытии, Ткачевич долго рассматривал свой самодельный чертеж и, наконец, согласился. Да, именно в этом блиндаже установлен рубильник. Но и сам он не потерял времени, раскрыв тайну зеленого крестика на карте. От распределительного щита в море выведен длинный провод и присоединен к рубильнику на поплавке. Если не удастся взорвать порт из блиндажа, с последнего отошедшего корабля сюда спустят сапера.
2
К вечеру двадцать девятого марта подготовка порта к взрыву была полностью закончена.
В этот же вечер Лена собрала всю группу. Отсутствовала только Катя.
Вооружившись карандашом, Ткачевич подсчитал, сколько примерно тонн взрывчатки заложено в порту.
— Не меньше, чем сто семьдесят — сто восемьдесят тысяч килограммов… Вы понимаете, что это значит?!
В комнате наступило молчание. Словно все одновременно услышали оглушительный взрыв! Они и раньше понимали, что от порта ничего не останется, но не представляли, какая страшная катастрофа нависла над всей Одессой.
Ткачевич густо подчеркнул цифру карандашом.
— Если Петри удастся сразу взорвать всю систему, то к черту полетит не только весь порт. От сотрясения почвы будет разрушен прилегающий к порту район, все здания на Приморском бульваре и даже театр…
— Что можно сделать? — спросила Лена.
— Надо нарушить систему!
Лена, не отрываясь, смотрела на зловещую цифру. Она понимала, как неимоверно сложно осуществить то, что предлагал Ткачевич. Ведь она своими глазами видела закопанные бункера и траншеи.
— Как же это сделать? — спросила она.
Ткачевичу, однако, эта проблема не казалась безвыходной. В той истинно немецкой тщательности, с которой вся система была замаскирована, таились большие возможности. Крейнц зарыл провода, считая, что этим самым он сможет уберечь их от возможных диверсий. Нельзя отрицать, что в этом расчете есть здравый смысл. Однако вряд ли можно заметить обрывы проводов, если, несмотря на бдительную охрану, кому-то удастся повредить их. Определить же, где пролегают траншеи, даже ночью, при слабом свете фонарика, не так уж сложно — они покрыты свежей землей.
Миша настоял на том, чтобы Лена больше на работу в порт не ходила. Петри приказал составить списки грузчиков, указав их домашние адреса, для того, чтобы насильно посадить их на корабли и вывезти из Одессы.
Но, как оказалось, Петри собирался эвакуировать далеко не всех.
Выбрав одну из свободных минут, Миша решил поглубже прощупать подлинные намерения своего начальника.
— Господин зондерфюрер, я изменил русским и помогал вам, — сказал он. — Теперь я хочу уехать в Германию…
Петри иронически развел руками:
— Ах, Миша, русские скоро будут здесь, а нам даже всех своих людей вывезти не удастся. Мой вам совет: постарайтесь проникнуть в катакомбы, отсидитесь там, а когда придут русские, выйдите вместе со всеми…
— Значит, вы, господин зондерфюрер, мне отказываете?
— Что делать?! Я смог включить в список лишь одного Ткачевича!..
Так! Очень ценные сведения. За свою судьбу, значит, Миша может не беспокоиться. А Ткачевич должен заранее обдумать, как ему поступить. Ведь списки тех, кого увезут принудительно, оказывается, уже подготовлены.
Выяснить, у кого эти списки находятся, не составило большого труда. Через несколько часов Ткачевич уже знал, что они хранятся у работника «Зеетранспортштелле» Вадима Михайловского. Он хорошо знал Михайловского — встречались у Петри, да и домой часто возвращались вместе, но все же решил поручить этот разговор Мише. Миша осторожно поговорил с этим, обычно замкнутым человеком и понял, что тот поможет похитить и уничтожить списки, но сделает это в тот момент, когда у Петри уже не останется времени составить новые. Если это удастся — будет спасено несколько сот человек и сорвана погрузка.
Вечером первого апреля Надя радировала: город и порт в эвакуационной горячке. А в одиннадцать утра на другой день передала о том, что из города усиленно отходят все германские войска, что объявлена эвакуация населения в возрасте от 14 до 50 лет, что в Румынию ушел пароход «Мадонна» водоизмещением в три с половиной тысячи тонн — на его борту продовольствие и медикаменты, что отплыли девять быстроходных десантных барж с тремя тысячами немецких солдат и до двух тысяч раненых.
Вечером четвертого апреля напряжение эвакуации по всем признакам начало спадать. Натушар уехал, и неизвестно было, вернется ли он назад.
Из окна здания управления Миша и Ткачевич долго смотрели на груду ящиков в порту, на пакгаузы и склады. Над ними постепенно сгущался вечерний сумрак. Солнце склонялось к западу, и темнеющая синева моря, казалось, уходила в бесконечность…
— Миша, нельзя больше ждать! — нарушил Ткачевич затянувшееся молчание. — Давай сделаем все сегодня ночью…
— Вы думаете, они взорвут порт еще до своего отхода?
— Нет, но у нас не останется времени…
Миша согласился. Риск остается риском. И с каждым днем он будет лишь усиливаться.
— У меня есть на двадцатом причале знакомый румынский солдат — Сергей Федоров, — сказал Миша.
— Румын с фамилией Федоров? удивился Ткачевич.
— Нет, он молдаванин… Я давно с ним знаком, к нему присматривался, а сегодня утром поговорил начистоту… Он обещал помочь…
— Ну, если ты уверен, привлеки его, — сказал Ткачевич, — но действуй решительно…
Время от времени звонил телефон, Ткачевич снимал трубку, отдавал короткие распоряжения. Потом его вызвал к себе доктор Петри, чтобы уточнить, какие важные грузы еще ждут отправки.
Миша томился в одиночестве часа два. На порт спустилась прохладная апрельская ночь. Редкие огни мелькали у причалов, то загорались, то мгновенно исчезали, словно их задувал ветер. На причалах, охваченных эвакуационной горячкой, грузчиков оставалось мало. Многие уже пронюхали, какая им грозит опасность, и попрятались. Оставшимся в порту помогали моряки и солдаты. Гулко начинали лаять сторожевые собаки и под строгим окриком тут же замолкали.
А что, если для начала пойти в разведку? Миша постоял перед окном, набрался мужества, вышел из дома и медленно двинулся к двадцатому причалу.
Он не сделал и десяти шагов, как вдруг услышал приближающиеся к нему шаги патруля и едва успел прыгнуть за ящик. Нет, по дороге идти опасно! Ведь особых дел у него на двадцатом причале сейчас нет, и его могут задержать.
Самое верное — пробираться напрямик по грудам железа и всякого хлама, который скопился в порту. Этот путь связан с риском сорваться и разбить себе голову о какую-нибудь железную чушку. Но это все же менее опасно, чем непрерывно бегать от патрулей. Если они его заметят, то несомненно установят наблюдение, и тогда задача не только во много раз усложнится, но вообще может оказаться невыполнимой.
Когда Миша вернулся в управление, Ткачевич уже был в своем кабинете.
— Где ты пропадал? — спросил он.
Миша рассказал ему о результатах своей разведки.
Ткачевич подумал немного.
— Вот что! Иди к своему румыну на двадцатый причал, а у меня есть дела на четвертом и девятом… Чем будешь резать?
— У Федорова есть большой немецкий саперный нож!
— Советую потом сразу же от ножа избавиться! Вдруг станут обыскивать… — Он взглянул на часы. — Скоро смена… Часовые устали, но те, кто их сменяет, начнут обход с новыми силами.
Они вместе спустились вниз и остановились у крыльца. Ночь плотно обступила их. Сейчас, когда они не знали, увидятся ли снова, Ткачевича покинула обычная сдержанность.
