И нынешняя корейская война с некоторых пор представлялась Нефёдову очередной шахматной партией рассорившихся недавних союзников по антигитлеровской коалиции. Хотя, безусловно, прикрывать мирные города и электростанции от налётов «летающих крепостей» — дело святое. И кто-то должен этим заниматься. Преступно бросать в бой только начинающих жить и не нюхавших пороха молодых лейтенантов. Эта была работа для добровольцев из числа матёрых ветеранов вроде него — старых интернационалистов и в некотором смысле даже «солдат удачи». Лично для себя Нефёдов в последнее время многое пересмотрел на этой войне. Видимо, его предназначение — служить России, везде, где лежат её интересы. Такова его судьба и Божья воля.
Борис понял это здесь, в Порт-Артуре. Земля, по которой он ступал, была обильно полита кровью десятков тысяч русских солдат и офицеров старой императорской армии, почти полвека назад насмерть державших в Порт-Артуре оборону во время Русско-японской войны. Как потомственный офицер, Нефёдов просто не мог остаться равнодушным к данному факту. Тем более что один из его родственников состоял в чине мичмана на эскадренном броненосце «Петропавловск». Как известно, флагманский корабль адмирала Макарова погиб недалеко от входа в гавань Порт-Артура, подорвавшись на японской мине…
На следующий день Борис перелетел из Маньчжурии на другой берег пограничной реки Ялуцзян.
Проведя час на северокорейском аэродроме Ыйчжу, дозаправившись, пообедав и взяв сводку погоды по всему маршруту, Нефёдов отправился дальше. Теперь он поднялся на высоту более пятнадцати километров, где властвовали ветра, называемые «реактивными потоками». Словно океанские течения, они подхватили МиГ и понесли его в нужную сторону. Конечной точкой его перелёта была авиабаза Вонсан. Так далеко на юг ещё не залетал ни один лётчик 64-го истребительного авиакорпуса.
Конечно, отправляясь на серьёзное дело в одиночку, Анархист сильно рисковал. Без поддержки товарищей можно самому угодить в капкан. Но Борис надеялся на свой большой опыт и чутьё прирождённого воздушного охотника. Интуиция подсказывала Нефёдову, что он поступает правильно. Теперь можно полностью сосредоточиться на решении главной задачи, не оглядываясь в бою всё время по сторонам, чтобы вовремя поспеть на выручку попавшему в переделку ведомому. Когда рядом никого из своих нет и тебе не приходится надеяться на то, что в случае чего тебя прикроют, остаётся лишь мобилизовать резервы собственного организма. Тебе также не грозит в критической ситуации поддаться «стадному инстинкту», побуждающему драпать или преследовать вместе со всеми. Именно поэтому матёрые таёжники предпочитают уходить в тайгу без напарников.
Борис взял с собой только своего личного механика Витю Барахольщикова, которого заранее отправил с летевшим в Корею транспортным «бортом». Хотя мужику шёл уже шестой десяток, все сослуживцы звали его просто по имени, Витей, или использовали при общении с ним прозвище Барахольщиков, на которое пожилой старшина, впрочем, совсем не обижался:
— Да ну их! — обычно беззлобно отмахивался старый солдат от зубоскалов, если кто-то пробовал воззвать к его гордости. — Пускай себе языки чешут, если у них других дел нет.
Своё прозвище Витя получил за склонность к «собирательству». Дело в том, что он не мог пройти мимо любой валяющейся на земле железки, будучи глубоко убеждённым, что «в хозяйстве всё сгодится». Для хранения наиболее ценных «винтиков» на свой комбинезон запасливый мужик нашил множество дополнительных карманов.
Этот умудрённый жизненным опытом, основательный оренбургский крестьянин был для Нефёдова счастливым талисманом.
Хороший, проверенный временем механик вообще для любого лётчика — человек особый. Ведь ты доверяешь ему свою жизнь. Любой пилот поведает вам «на раз» дюжину трагических историй, как по вине нерадивого технаря гробились первоклассные «летуны». Простая гайка, выроненная недотёпой-механиком во время ремонта мотора, которую он поленился достать, во время выполнения фигур высшего пилотажа могла заклинить органы управления самолётом и привести к катастрофе! Поэтому опытные пилоты обычно с крайним недоверием относились к новому обслуживающему персоналу. Борис тоже не был исключением. Поручить святая святых своего ястребка случайным рукам, означало глупо подставить себя под дополнительный риск. Всё его лётное мастерство могло пойти прахом из-за всего одной недокрученной гайки.
Вите же Борис доверял как самому себе. Старый работяга подходил к своей тяжёлой и грязной работе с основательностью, типичной для прежних российских мастеров, к которым, невзирая на их неблагородное происхождение, было принято обращаться Господин Механик. Таким был паровозный машинист Степаныч, под мудрым, а когда это было необходимо, и суровым руководством которого Нефёдов ещё мальчишкой учился серьёзному отношению к ремеслу…
Когда шасси нефёдовского МиГа коснулись взлётно-посадочной полосы авиабазы Вонсан, алый солнечный диск уже почти закатился за горизонт.
Борис прибыл на один из главных северокорейских аэродромов, предназначенных для базирования реактивных самолётов. Авиабаза была выстроена по грандиозному инженерному проекту десятками тысяч безымянных рабочих под руководством советских специалистов. Здесь имелись свои ремонтные мастерские, склады ГСМ и боеприпасов, подъездные пути к железным и к главным шоссейным дорогам.
От главной бетонной полосы разбегались многочисленные рулёжные дорожки, ведущие к замаскированным капонирам и устроенным в склонах холмов бетонным укрытиям для самолётов.
С целью рассредоточения боевых самолётов на максимально возможном расстоянии от объектов, часто подвергаемых бомбёжке, некоторые стоянки находились в полутора-трёх километрах от ВПП. Борису довольно долго пришлось колесить на своём истребителе между лесистых холмов. По пути он въезжал под кроны деревьев в небольшие перелески, даже по команде специально выставленного на одном из перекрёстков регулировщика выехал однажды на автомобильное шоссе, которое могло также служить и взлётно-посадочной полосой.
Некоторые северокорейские аэродромы для пущей маскировки даже возводились прямо посреди городов, чтобы спрятать их от вражеской авиации. Для этого в жилых кварталах бульдозеры «прорубали» широкие просеки для бетонных взлётно-посадочных полос. Вместо снесённых за одну ночь десятков жилых домов появлялись авиационные ангары и топливные склады. Впрочем, подобная изощрённая военная хитрость работала лишь до определённого момента, ибо пилоты американских «летающих крепостей» не испытывали моральных терзаний, когда сбрасывали тонны авиабомб на северокорейские города и посёлки.
Ещё издали Борис заметил плотную фигуру своего механика в синем застиранном, линялом комбинезоне с множеством нашитых на него карманов. Тот с хмурым видом смотрел на припозднившегося командира. Однако, хорошо зная своего ангела-хранителя, Борис чувствовал, что за насупленным выражением лица механик скрывает свою радость. Между ними давно сложились очень тёплые, практически родственные отношения.
Витя знаками указал Борису, как именно ему следует «парковаться». Пока лётчик глушил двигатель, техник, покручивая в руках веточку осины, неторопливо прохаживался рядом с самолётом, критически его осматривая. Иногда он приседал, пытаясь что-то разглядеть под крылом. Борис заранее знал, что будет дальше, и чувствовал себя немного нашкодившим школяром в присутствии строгого учителя.
Помогая Нефёдову снять парашют, механик, как обычно, начнёт бурчать себе под нос, имея в виду всю летающую братию вообще: «Совсем машину не жалеете! Набрали шпану с фабзавуча[35], а нам расхлёбывать».
Подыгрывая старику, Борис с виноватым видом непременно предложит:
— Так, может, помочь?
— Да иди уж отдыхай, помощничек! Толку от тебя всё равно немного. Только гробить умный механизм умеете. Нет, чтоб поберечь машину-то. Чай со своими жёнками поелейней обращаетесь, бархатными пальцами гладите. А самолётной ручкой, как кочергой орудовать можно. Ну конечно, машина ведь не своя личная, а казённая. Вандалы!
Небритый (бриться — плохая примета, если твой лётчик находится в небе), навечно загорелый, продубленный солнцем, ветрами и морозами от Праги до Камчатки и от Тегерана до Харбина, Витя выше всяких слов ценил дело. Встретив самолёт, он немедленно открывал его капоты и, морща лицо, начинал послеполётный техосмотр. При этом поток критических замечаний в адрес пилота, «измывающегося над безответной машиной», только нарастал. Это ворчание традиционно сопровождало каждое возвращение Нефёдова из вылета.
Совсем другим был ритуал проводов. Помогая Борису надевать лямки парашюта, механик по заведённому меж ними обычаю травил очередной анекдот. Голос его звучал заботливо. Так разговаривает любящий отец, провожая сына. Этот ритуал у них сложился с первых дней знакомства. Фокус заключался в том, чтобы очередная комичная история не была знакома лётчику. Это считалось добрым знаком. Витя был неистощимый рассказчик анекдотов. Он держал их в голове тысячи. Поэтому ему всегда удавалось рассмешить Бориса чем-то новеньким, И всё-таки был случай, когда и ему довелось опростоволоситься. В том вылете трагически погиб ведомый Нефёдова Батур Тюгюджиев, да и сам Борис чудом избежал смерти.
