На одной из остановок бежим к ближайшей зенитке. Наспех знакомимся с девчатами. Узнаем, что на счету этой батареи уже четыре сбитых вражеских самолета.
Девушки шутят и смеются, рассказывая обыкновенные истории военных дней. Все они такие же, как мы, молоденькие, худенькие, хрупкие на вид, но, чувствуется, более сильные духом.
— А можно испытать свои способности — пострелять из зенитки? — прошу их.
Получив разрешение от командира батареи, сержанта Ани, девушки охотно показали, как это делается.
Даю короткую очередь в небо. Встряхнуло. Оглушило. Стоящие рядом девчата вздрогнули и схватились за уши.
— Впервые слышим выстрел зенитки рядом, — оправдываемся.
— По ва-го-на-ам!
В Воронеж прибыли в сумерки. Вокзала здесь давно не существовало. Груды битых кирпичей на его месте. А вражеские самолеты продолжали летать и бомбить станцию, город. Сейчас после недавней бомбежки стоял густой дым.
— Дяденька, скоро поедем? — спросила я у железнодорожника, проверяющего тормоза.
— Может, и скоро, — ответил он неопределенно.
— А бомбят здесь часто?
— Достается. Ни днем ни ночью нет покоя.
— А вдруг и сейчас прилетят? Тогда почему не отправляют эшелон?
— Пути разбиты. Ремонтируют. Да и все поезда враз не отправишь.
— А если мы очень спешим?
— И куда вы все спешите, нетерпеливые?
— Известно куда — на фронт.
— Хотите раньше времени в ад попасть? Не советую торопиться. Еще успеете.
Немного отъехали от станции, как вдруг раздались взрывы. Поезд резко затормозил и остановился.
— Выходи из вагонов! — раздается команда.
А вдоль эшелона летит вражеский самолет. Делает разворот и обратно на бреющем полете. Но не стреляет и бомб больше не сбросил.
— Вероятно, возвращается с задания и боеприпасы уже израсходованы, — высказал предположение замполит.
Паровоз стоял. Мы подошли и увидели метрах в десяти-пятнадцати от железнодорожного полотна три дымящиеся воронки от только что разорвавшихся авиационных бомб.
— Повезло! — произнес машинист. — Еще бы чуть-чуть и… Ну что ж, двинулись дальше?
Мы вернулись в вагон.
Поезд остановился на небольшой станции. В надежде на то, что здесь долго не задержимся, все продолжали оставаться на своих местах. Но несколько минут спустя услышали голос начальника, подошедшего к вагону:
— Хватит бездельничать! Не на курорт приехали! Выноси вещи из вагонов, грузи в машины, да поживее.
Вышли. Осмотрелись: темнота! тишина!
— А где же фронт? — с удивлением произносит Шура Гладких.
Это была станция Чернянка Курской области.
Разгрузку закончили далеко за полночь. Вначале отвозили госпитальное имущество. Потом машины вернулись за людьми. В кромешной тьме в каком-то селе остановились и высадились.
— Получите сухой ужин, перекусите и скорей на отдых, — распорядился старшина.
Захватив во дворе по охапке соломы, мы идем по длинному коридору двухэтажного здания сельской школы, угол крыши которой с частью верхнего этажа снесены снарядом. Мы — это Шура Гладких, Маша Гуляева, Валя Лашук, Люся и я.
Во всех классах раздавались голоса, шуршала расстилаемая солома — всюду было занято. Свободным оказался только угловой класс на втором этаже, где зияла дыра в небо, через которую видны были звезды.
— Ну что ж, неплохо устроились. Свежий воздух и тэ дэ, — одобрила Шура.
— А что будем делать, если дождь пойдет? — забеспокоилась Маша.
— Начнем потихоньку растворяться, — шутит Люся.
— Девчонки, хватит болтать. Жуйте побыстрей свой сухой ужин и — молчок. Скоро уже подъем, — напомнила старшая.
Но мы продолжали шептаться и разглядывать звезды. Определили, что они расположены как дома на небе, на Урале. Нашли Большую Медведицу и Малую…
Усталость взяла верх. Скрылись зияющая дыра, звезды и весь мир…
— Кончай ночевать, не на курорт приехали! — повторяет Шура слова начальника. — Слышите, старшина надрывается: «Подъем!» да «Подъем!»
— Хочешь не хочешь — вставай, девчата, — поддерживает Валя.
— Дорогуши, запомните, что вы теперь не в гостях у мамочки, которая всегда вас жалела, — не отступала Гладких. — Мамочку заменил нам старшина. А он может пожалеть лишь нарядом вне очереди. Так что спал или не спал — подъем! Ел или не ел — становись, шагом марш! Ясно?
Физзарядка на свежем воздухе…
А Лида Богомолова, шеф-повар, уже покрикивает:
— На завтрак, на завтрак, товарищи!
Лида колдовала во дворе около двух больших котлов походной кухни, откуда тянуло чем-то очень вкусным. С шутками и прибаутками она раскладывала по котелкам кашу большой поварешкой с метровой ручкой и просила не забыть явиться за чаем.
До войны в этом школьном дворе звенели веселые голоса детворы. Еще недавно школа была занята фашистами под солдатские казармы, школьный двор обнесен колючей проволокой. Растоптаны и превращены в свалку мусора клумбы. Повсюду валялись ржавые консервные банки, гильзы от снарядов. Здесь жили представители «высшей» расы, считающие себя сверхчеловеками!
В столь мирные когда-то двор и огород ворвался вражеский танк, да так и замер с развороченными гусеницами…
В этом селе мы продолжали заниматься строевой подготовкой, стояли на постах, патрулировали по селу в ночное время. Привыкали к бомбежкам на расстоянии трех километров. Это каждый вечер бомбили ту станцию, на которой мы разгрузились. С наступлением темноты наблюдали за полетом трассирующих пуль — цветных цепочек, которые летели с разных сторон в одну точку, светящуюся в фокусе прожекторов.
Мы прибыли сюда в начале июня. До исторических событий на Курской дуге было еще далеко. Стояла тишина. Но все же чувствовалась близость линии фронта, вызывая ощущение тревоги.
Полчища Гитлера в битвах под Москвой и Сталинградом потерпели крупные поражения.
Наш ХППГ-5148 и ХППГ-5149 были направлены на Курскую дугу, в состав 38-й армии.
Первое место дислокации полевого госпиталя — в лесу, в двадцати километрах от Обояни. Здесь не было никаких условий для развертывания госпитальных отделений.
По инициативе командования госпиталя решено начать строительство подземных помещений. Все основные отделы надо было укрыть на глубину до полутора-двух метров. Приемное отделение планировалось на размещение около двухсот человек, а стационар — на четыреста коек, хотя по штату положено всего двести двадцать. Кроме того — санпропускник с дезинфекционной камерой, парикмахерской и моечной, с комнатами для раздевания и одевания после санитарной обработки.
Площадь перевязочной готовилась с учетом на установку двенадцати столов, операционная — на три, шоковая палата — на шесть коек.
Стены в перевязочной и операционной приказано промазать глиной и выбелить, а в палатах-землянках отделать мелким березовым лесом. Полы покрыть деревянными решетчатыми настилами. Все помещения соединить между собой траншеями. Земляные работы завершить в течение двух недель. Служебные и подсобные помещения разместить на поверхности, в палатках.
Не теряя времени, мы приступили к выполнению поставленной задачи. Личный состав разбили на бригады, между которыми шло соревнование за быстрейшее выполнение работ на своих участках.
Подъем с шести часов перенесли на четыре утра. Сократили перерывы на обеды и ужины. Работу продолжали до наступления глубокой темноты.
Тяжел труд землекопа. С первых же часов у большинства девчонок на ладонях появились мозоли. Потом они лопались. Ломило руки, болело и ныло все. И на отдых времени оставалось совсем немного. Да только это была не беда! Ничего, что уставали до чертиков, все равно выкраивали часик еще и на свидание с танкистами, чей корпус дислоцировался рядом, за километр от стройки.
С вечера, казалось, все были на месте, а после отбоя одна за другой уходили и уходили.
Как-то в поздний час заглянул в палатку дежуривший по части лейтенант Крутов. Осветил фонариком и закричал:
— Что такое, где все?
Я очнулась от яркого света, направленного мне в лицо.
— Где все? — повторил начштаба.
В углу палатки заворочалась и заворчала Валя Бабынина:
— Не мешайте спать!
Утром девчата покатывались от смеха, рассказывая, как уходили и как возвращались со свидания. Как кого-то чуть не подстрелил часовой. Но кого — не признались. Темная ночь выручила влюбленных.
Украинские ночи холодны. В палатках, лежа на земле под одним одеялом, замерзали. У меня появилась идея: ложиться с Шурой на один матрац, а в другой влезть обеим и укрываться двумя одеялами. Попробовали. Тесновато было в мешке, зато тепло.
— Если тревога? — засмеялись девчонки.
