— Если тревога? — засмеялись девчонки.
Некоторые подружки последовали нашему примеру, но все не могли: мешки были узки, и как ни пытались туда влезть, только их разрывали. Бывало, скатывались с узкого и скользкого соломенного матраца, а чтобы вернуться на место, надо было кому-то вылезть из мешка. И среди ночи начинался хохот.
Наконец самая тяжелая, трудоемкая работа была позади.
Сегодня, по распоряжению старшины, мы с Шурой едем в лес на заготовку строительного материала.
Палило солнце. В гимнастерках при физической работе становилось невыносимо жарко. Мы попросили разрешения переодеться в платья, прихваченные из дому. Это были нарядные легкие платья. У Шуры голубое с мелкими желтыми цветочками, у меня белое с красными маками. Посмотрел старшина, покачал головой и говорит:
— Эх, девчата, в театр бы вам в этих платьях, а не в лес за дровами. Да, видно, ничего не поделаешь. Вернетесь после победы домой — еще красивее сошьете.
Шура, как заправский лесоруб, ловко подхватила топор, пилу и, уложив их в телегу, уселась рядом со мной.
— Но-о, пошла, дорогуша! — натянула вожжи.
И дорогуша-лошадка повезла нас в лес, подальше от стройки.
Остановились среди молодых берез. Осмотрелись. Стоят они, тоненькие, стройненькие. Подошла к ним Шура, погладила одну, другую и с досадой произнесла:
— Как жаль губить такую красоту! Когда я училась, у школы посадила вот такую же тоненькую березку. Только одну. А спилить сейчас придется без счету. Вернусь домой — насажу много-много!
Прижалась к одной, задумалась, загрустила. В таком настроении я ее видела впервые.
— Перестань расстраиваться. Не мы виноваты, а фашисты.
Спиливали березки, очищали их от сучьев, укладывали на телегу, связывали воз веревкой и подвозили к месту стройки.
Другая бригада сколачивала решетки для земляного пола, третья — взамен кроватей, которых было маловато, плела из лозы маты, чтобы уложить их потом на козлы, вбитые а землю, Этой последней, тоже необычной для нас, работой сейчас занялись все — от врачей до штабных работников. Конечно же не была в стороне и Люся-парикмахер.
На вид хрупкая, Люся оказалась на редкость выносливой, неунывающей, несмотря на то что и у нее не сходили с рук мозоли, а сейчас они были ободраны лозой до крови.
— Это тебе не бритву держать! — подшучивали над ней.
А вот еще одна нелегкая работа. Она хорошо была знакома комсоргу Оксане и ее подруге Вале Бабыниной. Они знали, как строят хаты.
Украинские девушки рвались на фронт, чтобы принять посильное участие в освобождении своей родины. У Оксаны Драченко в Николаевской области, на хуторе Морозовка остались в оккупации мать с четырьмя братьями и сестрами. Отец умер еще до войны. Материальное положение семьи было трудноватым, и после окончания семи классов Оксана поступила учиться в школу ФЗУ, на специальность судового электрика. С началом войны практикантов эвакуировали на Урал. Определили на завод. Дали бронь. Но никто из прибывших не хотел с этим мириться. Ребята пошли добровольцами на фронт. Не захотели оставаться и девчонки. Несколько человек из них, в том числе и Оксана с Валей, втайне от начальства окончили курсы медсестер. С большим трудом, но удалось уйти с завода, и вот они среди нас.
А Валя Бабынина в Николаевскую школу ФЗУ приехала из Курской области. И не предполагала тогда, что война на несколько лет разлучит ее с родным домом, где остались отец, мать и младшие сестры.
Итак, на строительстве подземного госпиталя подошло время месить глину, чтобы промазать ею стены подготовленных землянок, а потом их выбелить. Месили руками и ногами. У всех, кто занимался этим трудом, кожа рук и ног становилась грубой, шероховатой — покрывалась цыпками.
Работа была для нас непривычной, но все старались на совесть.
Замполит Таран сочувствовал, что тяжеленько достается девчатам. Подбадривая в работе, иногда помогал и сам взявшись то за лопату, то за носилки. Конечно, у такого богатыря, как он, сил было не то что у нас.
Люся показала ему, как надо плести маты.
— О, да ты вполне уже овладела этим ремеслом Как ловко у тебя получается! Плетешь, словно кружево, — удивился он.
Работая среди нас, подзадоривала молодежь и комсорг Драченко.
— А ну, девчата, не подкачайте! Задание на сегодня мы должны сделать раньше срока. — И шепотом добавляла: — Если хотите пойти на свидание к танкистам.
Только майор Темкин пока не проявлял особого сочувствия к личному составу. Не таким уж добрым оказался, как определили мы вначале. Как и положено начальнику, был требователен и строг. Частенько упоминал свои излюбленные слова: «Не на курорт приехали — пошевеливайтесь!» Но подгонять не надо было никого. Все знали, что в любую минуту могут начаться бои.
И все же с нетерпением ждали нескольких часов, когда старшина проводил с нами строевые занятия. Это было раз в неделю. «Спасибо», — говорили мы старшине за сочувствие. Он попеременно предоставлял нам возможность отдохнуть от физической работы — постоять на посту. А во время занятий учил стрелять, ходить в разведку и брать языка. А бывало, и ничему не учил. Выбирал подходящее место и объявлял: «Перекур с дремотой!» Сам усаживался на пенек, не спеша набивал табаком трубку и пыхтел с наслаждением, пока длилась наша дремота. Отдохнув, возвращались в хорошем настроении и с новыми силами приступали к работе.
А вокруг нас шла подготовка к боевым действиям. С наступлением темноты в район предстоящих боев подтягивались воинские подразделения, автомашины с боеприпасами, колонны танков и другая военная техника. Активно помогали жители прифронтовых мест рыть траншеи, противотанковые рвы, создавали оборонительные укрепления. Все это — с соблюдением осторожности и маскировки. Потому что днем постоянно летали вражеские самолеты-разведчики, так называемые рамы.
Пока вокруг стояла тишина. И тем более удивляло нас поведение лейтенанта Будакова, заместителя начальника по продовольственной части, человека преклонного возраста, мрачноватого. Как услышит гул самолета, так спешит к траншее, которую, можно подумать, только для него и рыли девчата. И сидел он там до тех пор, пока не исчезали звук самолета и движущаяся точка в небе. Он плохо спал ночами, неизменно объяснял: «С желудком что-то не в порядке». Его постоянной заботой было — не собирались бы люди группами на открытой местности, не ходили бы по территории в белых халатах и косынках, чтобы не привлечь внимание вражеских самолетов. Если это замечал, то срывающимся голосом командовал: «Разойдись!»
А когда майор Темкин направил меня в командировку в санотдел армии, Будаков вручил мне пакет и просил передать его лично начальнику санитарного управления полковнику Харченко.
Я должна была сопровождать начфина Крутова, который, по словам начальника, на обратном пути повезет немалую сумму денег. Кроме того, мне поручено было забрать в управлении первые письма, поступившие на нашу полевую почту 04780.
Поначалу казалось, что майор Темкин разыгрывает меня: быть адъютантом у начфина, когда он повезет кучу денег! А потом адъютант должен быть при оружии. Значит, мне надо брать с собой тяжелую винтовку…
До управления добирались попутными машинами. По прибытии туда разошлись с начфином каждый по своим делам.
Полковник Харченко с любопытством осмотрел вошедшего маленького солдата с большой винтовкой через плечо и улыбнулся. Это был человек средних лет, высокого роста, с аккуратно подстриженной бородкой. Узнав из доклада о том, что я из госпиталя Темкина, спросил:
— Ну, как там идут дела? Передайте Темкину, что я на днях у вас побываю.
— Есть передать!
Я подала пакет Будакова.
Полковник, прочитав письмо, возмущенно произнес:
— Ах он, сукин сын! С желудком, видите ли, у него не в порядке. Что у него там… черви завелись?! А как же воюют вот такие! — показал он на меня.
«Э-э, оказывается, Будаков и в пакете полковнику докладывает о своей трусости. А я-то думала, что выполняю важное его поручение».
Полковник сказал, что ответа не будет. Но месяца два-три спустя начпрода из госпиталя отозвали. Наверное, это и был ответ на его письмо.
Начфин выполнил свое задание, я — свое. Теперь, кроме винтовки, у меня мешок с письмами.
Возвращаюсь по лесной тропинке к палаткам. Настроение — отличное! Несмотря на тяжелую ношу, не иду, а словно лечу.
Приближаясь к «дому», услышала оживленные голоса и звон ложек о котелки. Обедают.
Только успела вынырнуть из-за куста, как вскочила и побежала навстречу Шура Гладких. А за ней чуть ли не все. Подхватили меня на руки вместе с мешком писем и винтовкой и понесли к палатке.
— Что вы делаете? Пустите! Видите, я вооружена. Ружье может выстрелить. Потерпите, сдам винтовку — нести легче станет.
