Местному населению воровать электричество ни к чему — и так халява: Россия за всё уплатит, не обеднеет, а вот бандам — это удар ниже пояса! Как же: все сознательные родичи, как и всё передовое человечество от бандитов отвернулись, к себе домой не пускают, а кушать то хочется! Костры разжигать нельзя: армия ночью увидит огонь, днём дым, и всё, пиши — пропало, конец святой освободительной борьбе: джихад захлебнётся, газават задохнётся! А ведь джихад — это вершина Ислама!
Выход один — цепляться к линии электропередачи: подтаскиваешь на трофейном бронетранспортере или на худой конец соседском тракторе понижающий трансформатор к опоре, подключаешься, и кипятишь себе чаёк или варишь супчик. А то и новости по телевизору посмотреть можно, посмеяться над очередным бодреньким репортажем о «заключительной стадии контртеррористической операции». А не тут-то было: линия то охраняется! И причём охраняется как раз в том самом нужном для подключения месте, где войска стоят — вот ведь невезуха!
Думаю, бандгруппы вряд ли планируют подрыв линии электропередач или нефтеперерабатывающих заводов на территории Чеченской Республики — это ведь равносильно тому, что сук рубить на котором сидишь: они же с этого немалые деньги имеют.
Другой, более правдоподобный вариант — родичи от бандитов, несмотря на энергичные призывы всего передового человечества, всё-таки не отвернулись. Отчаянные члены бандформирования, рискуя жизнью и здоровьем, пройдя через несколько труднопроходимых и опасных горных перевалов, после удачно проведённой операции по ликвидации пары-тройки опор, с целью замести следы, проходят ещё несколько перевалов, и прибывают отдохнуть и набраться сил к дальним родственникам в глухой аул:
— Уассалям Уалейкюме, уважаемые! — вытирая обильный пот со лба приветствует командир хозяев дома, и, вытерев руку об штанину, при этом не забывая изобразить усталые героические интонации в голосе, ставит их перед фактом, — Мы у вас тут отдохнём малость, а завтра, с утра пораньше, если на то будет воля Аллаха, нам еще предстоит перейти несколько опасных и трудных горных перевалов, с целью замести следы от преследующего нас по пятам противника.
Шутки шутками, но полевые командиры на самом деле часто не дают возможности своим усталым, изголодавшимся, обмороженным муджахидам наесться, погреться и подремать в пути, — это жизненно важный момент для отряда. Они заставляют их продолжать движение, чтобы не дать возможности спецслужбам обнаружить, окружить и ликвидировать их.
Всё семейство согласно закону гор и вековым традициям начинают слаженно проявлять знаки гостеприимства:
— Уалейкюме Уассалям! — это папа.
— Давненько мы вас не видели! — это сыновья, мирные жители, все как на подбор бородатые и по последней моде с заправленными в носки штанинами[4], - может, водички испить желаете?
— Что-то вы уставшие нынче какие-то, мешки под глазами, — это уже все хором сокрушаются: всё таки разглядели лица гостей при свете робко пробивающегося в оконце зарождающегося месяца, — сами, панимаещь, на себя не похожи, заходите, сейчас постелим, отдохнёте… — Но сами в себе при этом вспоминают пословицу «гость воды не просит — значит, не голоден…»
Уставшие гости впадают в ступор, сил только и хватает на то чтобы вымолвить:
— А кющять, панимаещь? Мы такую ответственную операцию провели, устали.
— А свэта нэту, дарагой, ничего не видно, где мука, где баращек — непонятно! Свэт совсем ушёл, панимаещь, — это древний полуслепой дедушка, в зелёной тюбетейке на седой голове и с клюкой в морщинистых руках, с лавочки слово вставил, — вот только с утра про вас вспоминали, мамой клянусь!
Из женской половины раздаётся:
— Да, да, правильно сынок говорит, утром как встали так первым делом вспоминать начали! Бабушкой Бэллой клянусь…
— …Кто там, внучка, — с астматическим придыханием скрипит всеми уважаемая бабушка Бэлла, — никак сам Печорин приехал?
Сокрушённо всплеснув руками, гостеприимные домочадцы дружно подымают гомон:
— В город за свечками-спичками съездить не можем!
— Аккумулятор-мулятор зарядить нечем, панимаещь!
— На телевизор только смотрим, совсем не включаем: не показывает!
А хоть бы и показывал, что там смотреть то? Что ни фильм так чуть ли не каждый эпизод цензурой закрывается, а шариатские казни смотреть — уже не интересно, приелось.
— Даже не знаем, к чему там передовое человечество призывает, панимаещь…
— Погода совсем непонятная какая-то…
— А как там у вас?..
— Как здоровье тётушки Фатимы?..
— А правду говорят что в соседнем ауле дождя не было?
Всё-таки хозяева обращают внимание на то, что гости не то, что ответить, от усталости даже на ногах толком стоять не могут:
— Нет, нет, мы вас просто так не отпустим, укладывайтесь-ка спать…
Количественный состав сводного отряда милиции и на этот раз стандартный — двадцать пять крепких лбов. Из них человека четыре-пять — командир с замами.
Все ребятки свойские, знающие своё дело, притёртые. В том числе и командиры. Но вот Кеша Топорков…
Кеша Топорков был вполне нормальным парнем, в том понимании, которое вкладывают в это определение простые менты. До тех пор, пока его не назначили начальником штаба сводного отряда. Этот высокий титул маленького человечка и сломил его неокрепшую, толком ещё не повзрослевшую душу, но зато укрепил, и довольно твёрдо, мысль о своей исключительности в этом огромном мире, несмотря на обладание мощной инерцией мышления.
Следует отметить, что в воинских коллективах, а тем более в периоды боевых действий, враждебные чувства в коллективе проявляются не реже, чем дружеские — это не секрет. Малейшие человеческие недостатки в характере, слабости, выпячиваются здесь самым невероятным образом: все же на виду, и никуда от этого не деться. Как бы это не скрывалось, но главную роль в проявлении всего негативного либо позитивного в характере человека является страх смерти. Именно это затаенное и глубинное чувство тревоги делает человека человеком. Человек начинает жить подлинной жизнью, становится самим собой. Маска, которую человек носил в мирное время, в зоне боевых действий размывается полностью: коллективу сразу становятся видны как недостатки, так и достоинства каждого. В человеке, хорошо знавшем до первой командировки на войну, можно открыть много нового, ранее неизвестного, причём открыть в нём можно кучу как положительных качеств, так и негативных, нередко и пародийных, уродливых. При всём желании своё внутренне «я» некуда спрятать: все же на виду, как на ладони. Если в мирное время человек был неприметным трусишкой, на войне он становится откровенным трусом, если был смелым, то становится героем. Если был сволочным, то и будет сволочь.
В своё время к Топоркову приклеилось прозвище «перидромофилист» — это не ругательство, так называют людей, коллекционирующих железнодорожные билеты. Ну, к примеру, как филателист — собиратель марок. Билетов у него накопилось аж девять штук, ибо передвигаться на оленях и летать на самолётах часто приходится, а вот на поездах — экзотика: железка до некоторых мест на севере толком ещё не дошла. Причём один билет был с его фамилией, чем он очень гордился, другие ему отдавали знакомые ребята, в разное время вернувшиеся с отпусков.
Коллекционер — это болезнь. Эту болезнь Костя подхватил будучи в отпуске, двигаясь на поезде из Москвы в Орёл и обратно — понравилось невероятно: перестук колёс, покачивание вагона, быстро меняющиеся пейзажи в окне, натюрморты на откидном столе, дивными вечерами приятное общение со славными попутчиками — романтика… Правда один билет у него спёрли вместе с деньгами на обратном пути, поэтому и сохранился только один.
Билеты, выезжающим в отпуск парням, Топорков имел привычку заказывать заранее, и сильно обижался если кто-нибудь забывал о «заказе», и где-нибудь в аэропорту за ненадобностью свои железнодорожные билеты попросту выбрасывал.
Представьте — ждёт заядлый перидромофилист эти самые бумажки три месяца, а то и больше, от нетерпения места себе не находит, человек возвращается, а проездных билетов нет! Костя начинает грязно ругаться: вот, ты, мол, такой-сякой «нехороший человек»!.. Кому ж приятно такое выслушивать? Так Топорков и стал «перидромофилистом». Возможно и по этой причине всех друзей растерял.
Реактивное состояние от назначения на должность начштаба отряда не заставило себя долго ждать. Наверняка многие знают таких людей, — вроде бы из себя ничего и не представляют, не особо и значимые, но как только к их имени с фамилией пристёгивается слово «зам» или, не дай Бог — «нач», так сразу же меняется не только характер, но, кажется, даже и внешность. Сам того не замечая Топорков превратился в важный мыльный пузырь, готовый вот-вот лопнуть от ощущения своей значимости в деле спасения мира, сформированного на основе его потрясающе дремучего невежества. Причём своё невежество искусно прикрывал нездоровым всезнайством, при любом удобном случае готовым его продемонстрировать, и даже иной раз называл сам себя не иначе как «очень влиятельной фигурой в определённых кругах». Внимательно следил за успехами своих коллег, с тем, чтобы чужие заслуги моментально приписать себе — о чём незамедлительно докладывал начальству.
