списали, но умудрились продать Украине за баснословные 50 тысяч долларов за штуку. «Саксон» известен тем, что переворачивается на ровном месте и убивает свой же экипаж. На борту машины красный крест. Забавно. Можно было бы сразу написать «200».
— Вась, а гражданская профессия у тебя есть? — спрашиваю бойца рембазы.
— Помощник машиниста тепловоза я, — отвечает парень, рассказывая всю свою биографию. — Окончил училище, а потом пошёл контрактником в ополчение. Шесть лет служу. Уже замком роты. В армии женился. На море ездили. Но детей пока нет.
Забавно звучит: «боец Каира». Словно ополченец из столицы Египта. Но нет. Вася Каира — боец Донбасса.
— Ты говоришь, это твоя война, — обращаюсь к нему. — Почему ты так сказал?
— Я местный. Если я не буду воевать, они придут к моей маме, в родную деревню и будут делать то, что делали в четырнадцатом году, а нам это не надо, — отвечает Василий, как и все его земляки. — Люди, которые националисты… нам с ними не по пути.
— Слушай, Вась, — спрашиваю его. — А когда наступит мир, что будешь делать?
— Думаю, обратно на железную дорогу пойду, — пожимает плечами. — Либо в армии останусь. Посмотрим… Если не убьют, то пойду дальше.
Простая философия войны: «если не убьют, пойду дальше». Здесь вообще не говорят «когда я вернусь, то…». Тут говорят «ЕСЛИ я вернусь, то…».
Вернёшься, Вась. Вернёшься для того, чтобы был мир.
С сапёрами весело. Противоречивые, будто шумерские боги огня, они способны нести и очищение, и разрушение. Как предотвращать большой «бах», так его и провоцировать.
Во время бегства с одной из огневых позиций бойцы ВСУ оставили там 800 снарядов! Задача наших сапёров — отвезти арсенал на склад, но прежде обезвредить.
— Просто выкручиваешь взрыватель (наконечник) и всё, — спокойно говорит боец, манипулируя смертоносным боеприпасом.
Снаряды кладут в машину бережно, как младенцев в кроватку. Чтобы, не дай бог, не ударить о кузов. Он заполняется почти под потолок, и тут я понимаю: второй машины для пассажиров не будет. Нам придется возвращаться обратно в этом же кузове!
Остается еще 130 снарядов, которые обезвредить на месте невозможно. Значит, будем подрывать. Экскаватор роет яму для боеприпасов, чтобы разлёт осколков был минимальный. По одному из пороховых цилиндров ползет божья коровка. Впечатляющий контраст жизни и смерти.
Большой «бах» нам нужно умудриться снять на камеру. Но как?
— Отойдите метров на пятьсот, да и нормально, — бросает нам позевывая самый старый «шумерский бог».
— То, что для него нормально, для остальных ад, — говорит мне вполголоса один из бойцов. — Ребят, уходите лучше на тот берег пруда.
Уходим. Но не успеваем обогнуть огромный водоём, как нам докладывают о минутной готовности. Включаем камеры, открываем рты (чтоб не повредить перепонки) и…
Грандиозный «БАХ!!!» сотрясает землю. А чей-то матерный возглас восторга «е…!» портит звук главного эпизода нашей съемки.
Вдруг раскаленные осколки начинают падать в воду, вздымая метровые фонтаны, и мы бежим к ближайшему укрытию — внедорожнику наших сопровождающих. Обошлось. Все свидетели подрыва получили свою дозу адреналина и теперь абсолютно счастливы. Да, это куда интереснее салюта!
Старый «шумерский бог» сквозь дымовую взвесь ведёт нас к месту взрыва, показывает четырехметровую воронку и смеется взахлёб. Как ребёнок, только хрипло.
Потушив локальный пал, грузимся в кузов. Кто-то из бойцов откидывает борт, и один из снарядов со звоном грохается нам под ноги!!! Секундная тишина…
— Всё в порядке, взрыватель выкручен, он безопасен, — скороговоркой выпаливает боец, успокаивая не только нас, но, возможно, и себя тоже.
После такого ехать два часа по кочкам, лежа на стальной горе боеприпасов с тремя тоннами взрывчатки, уже как-то не так страшно. Ну, а если что-то и произойдёт, то смерть будет мгновенной. Начинаю развивать в себе фаталиста. С этой мыслью на войне проще.
На школьной парте лежит россыпь книг на украинском языке. Особенно бросается в глаза издание из цикла «Знаменитые украинцы». На обложке портрет немного тщедушного мужчины с залысинами и в галстуке на фоне красно-черного креста. Сверху крупная надпись с кровавым оттенком: «Степан Бандера». Рефлекторно всплывает мысль: «запрещёнка», какой-то хулиган в школу пронёс. Тут же одёргиваю себя — я в учебном учреждении села Евсуг, которое еще недавно находилось под властью киевского режима. Рядом лежат подобные книги, на обложках которых офицеры вермахта, украинский националист Роман Шухевич. А под ними пару номеров красочного детского комикса «Приключения Микитки», где злодеи — житель ЛНР Ватников и российский военный Орк — расстреливают мирные поселки. А главный герой — мальчик Микитка — в окружении «образцовых вэсэушников» рассуждает: «Учительница рассказывала о притеснениях со стороны России. Попытках уничтожить украинский язык. Россия всегда стремилась разрушить Украину, лишить ее родных песен и сделать себе подобной».
Тезис другого издания: «…пока существует нерасчлененная Россия, Украина под угрозой смертельной опасности». Появляется ощущение, что вместо книг по парте размазана куча дерьма. Хочется смахнуть тряпкой. Но ведь вся эта «литература» из школьной библиотеки. Даже штампы стоят. Теперь это улики в десятках уголовных дел по статье «за разжигание ненависти». Фигуранты — руководство минобразования Украины, которое эти учебники с книгами и утверждало.
— У нас госучреждение, — уверенно оправдывается бывший директор школы, женщина за пятьдесят с очень тонкими, почти невидимыми губами. — Всё должно быть поставлено на учет.
— Вы сами-то как к таким комиксам относитесь? — спрашиваю её.
— Та я, если честно, побачила их только тогда, когда ваши приихали, — смеется директриса, поблескивая серебряными зубами. «Ваши». Характерно сказано. Может, потому русофобские комиксы и стояли в библиотеке на самом видном месте. У нас с ней разные «наши».
— А школа для вас что? — интересуюсь у женщины, которая управляла евсугской школой с 2014 года, как раз после прихода на Украину преступного режима.
— Своих детей у меня отродясь не было. Поэтому… — задумалась на мгновение директор. — Поэтому во всех учеников вкладывала частичку своей души.
«Ну, тут важно, какая именно душа», — думаю я.
В темном подвале нахожу брошенные рефераты о «Молодой гвардии». И коробку в углу. В ней гимнастерка советского солдата, кружка, фотоальбом героев Великой Отечественной. Всё это бывшие музейные экспонаты. Почему им нашлось место только в подвале?
— Ну, вы же советский человек! — говорю учительнице истории, показывая на главу про ОУН [2] в учебнике истории для старших классов. Та плачет.
— Мы обязаны были, — утирая слёзы, говорит она. — Но можно ведь подать красиво, а можно сухо прочесть и переключить учеников на другое.
Ключевые слова. Я не могу винить всех
