учителей, которые работали при киевском режиме. За то, что не уволились, что не пошли на баррикады и не сели из принципа в тюрьму. На это способны единицы. Да и какой в этом смысл? Тем более что учить детей надо при любых режимах. Важно как! Одна избежит пропаганды нездорового национализма, другая с радостью организует вечер встречи с боевиками «Айдара» и «Азова» [3]. Вот и вся разница. Так что не нужно всех под одну гребенку.
Столько негатива от моих подписчиков будет в сторону педагогов с освобожденных территорий! Столько проклятий в комментариях и столько «сами виноваты»… Не вам судить! Побудьте сначала в их шкуре, сделайте сложный выбор и уживитесь с этим. Сумев не очерстветь и не растерять любовь к детям…
В пиджачке и белых кроссовках я скакал, как сайгак, по брошенному укрепрайону нацбата «Айдар», отпуская дурацкие шутки:
— Да у них тут туалет получше, чем у многих в округе. А сейчас наша традиционная рубрика «качалка укропов». Сделаем пару упражнений… — Юморист хренов!
Это, конечно, не пошло ни в эфир РЕН-ТВ, ни в паблик «Известий». Я снимал это исключительно для своего Ютуб-канала, заскочив на брошенный вражеский блокпост, по возвращению из евсугской школы. Потому и неуместные для такого рода съемок пиджак, причёска и белоснежные кроссы.
Мой Ютуб-канал становился всё популярнее: миллионные просмотры, число подписчиков вдвое превысило население моего родного города, тысячи положительных комментариев, сотни вражеских отрицательных, просьбы сфотографироваться на улице. Я начал впадать в «звёздный» кураж.
«То, что ты показал в этом ролике, и то, как выглядел, это стыдно и отвратительно! — опустила меня на землю моя любимая Марина Маргарита. — Ты журналист, а не тупой поверхностный блогер. Там погибали люди! И наши бойцы, и враги, и мирные люди. Там СМЕРТЬ. Нельзя плясать на костях и уподобляться нелюдям. Нельзя делать репортажи о войне, не пропуская боль и страдания через себя. Как нельзя не замечать и доброту в этих страшных местах. И любовь. Забудь про просмотры! Главное другое. Если ты научишься сопереживать, твои репортажи станут настоящими».
Мне потребовалось некоторое время, чтобы смирить гордыню и осознать эти слова. Но именно этот момент станет переломным в моей работе.
Я возненавидел войну. Но успел полюбить то, что она и моя мудрая Марита вдруг для меня открыли — мир добродетели. Человеколюбия. Который я, сторонясь тупой пропаганды, всё чаще стану воплощать в своей журналистике.
Я не верю в Бога. Но Он есть. Не как высшая справедливость и фантастическая вселенская сила. Эта мерзкая война доказала, что справедливости не существует. Но Бог, как свет добродетели, который живёт в нас самих.
Я вернулся из отпуска в ЛНР, но Рубежное до сих пор лишь частично было под нашими войсками. Слышим, как в городе идёт артобстрел и пережидаем его в 5 километрах, в селе Варваровка у Ильинского монастыря, который весь изранен осколками. Здесь вообще часто укрывались беженцы с молитвой о том, чтобы стены храма выстояли. Божье провидение или неточность артиллеристов ВСУ, но церковь действительно выстояла.
К нам подходит женщина в платке, облаченная типично для прихожан православной церкви в скромную одежду темных цветов. Её зовут Анна, и на её лице будто отпечаталась непреходящая печаль испытаний.
— Помогите отвезти продукты подруге в Рубежное, мне некого попросить, — обращается к нам женщина, периодически прикладывая руку к груди. — Там сухарики, молоко, памперсы для ее лежачей матери. Район Линева.
Я понимаю, про какой район она говорит, и виновато отвечаю:
— Нет… Большой риск не добраться живыми. Район не так далеко от позиций ВСУ.
— С ними нет связи два месяца, — настаивает старушка.
— Вот и я об этом…
— Бог защитит, — пылко уверяет она, сжимая в руках деревянный крест.
И в этот момент я думаю: а стоит ли мне доверять фанатичному человеку, уповая на какую-то сверхъестественную силу? Но и не помочь не могу… Машу рукой:
— Ладно. Поехали. Авось проскочим.
Пока едем, женщина держит перед собой распятие:
— Это иерусалимское распятие… Я ходила с ним и иконой Неополимая Купина все бомбёжки. У нас здесь всё горело, но Он защитил, сохранил наши дома. Я молилась, просила у Господа машину, — продолжала она благоговейно. — И я верю, Он поможет! Ведь не зря вы приехали сюда.
Когда мы пересекаем границу города, обстрелы вдруг стихают. Совпадение, видимо. Ну, материалист я больше, что поделать… Мимо сгоревших автомобилей подъезжаем к деревянному дому. Анна стучит по забору, оконные ставни распахиваются, и оттуда слышится восторженный возглас подруги:
— Анечка! Аня приехала!
Слёзная встреча подруг прямо у ворот. Заносим продукты внутрь. В комнате лежит бабушка. Светлая и полупрозрачная, как пух. Дочь делится со мной:
— Холодно, стекла побиты. Мы меж двух огней находились. И я с крестом от одного окна до другого. Молитвами Бог нашу улицу сохранил. В окружении сожжённых переулков и концов.
Знакомая уже история. Но ведь, если она повторяется, то это уже не случайность, а система? Или провидение.
— А когда вдруг воцарялась тишина, — продолжала женщина, — мама спрашивала: я еще жива? Я говорю, «да». А я, говорит, думала, что уже умерла.
Едем обратно. Лицо Анны изменилось. Оно светится, и я открываю для себя тот факт, что она, оказывается, умеет улыбаться.
— Удачная поездка получилась! — говорю Анне, разделяя её радость.
— Для меня да, — улыбается она всеми зубами.
— И для нас! Мы помогли. И нам хорошо, — смеюсь я в ответ.
— Кто помогает другим, помогает и себе, — говорит женщина, и в её глазах будто отражается весь свет мира. — Ведь если будет много добра, войны прекратятся!
Хотелось бы верить, Анна, хотелось бы ВЕРИТЬ…
Вот в Рубежном полыхает пятиэтажка. Сгорает мебель, чьи-то любимые вещи, детские игрушки, семейные фотоальбомы. Пламенный монстр безжалостен. Он сжирает всё, до чего может дотянуться. Иногда поплёвывая горящими щепками. Со звоном обваливается оконная рама. И никто не едет тушить. Дом горит третий день и будет гореть дальше. Потому что в городе…
Просто. Нет. Пожарных!
Мог ли я представить такое, прожив 37 лет среди мирных инфраструктур и различных казённых служб? Разве может НЕ БЫТЬ пожарных? На войне может. Ни пожарных, которые потушат огонь, ни «скорой», которая спасет, ни полиции, которая защитит от беспредельщиков. Нет магазинов, рабочих электростанций, водопровода, котельных. Нет еды, работы, прав и гарантий. Нет ничего, кроме агрессии окружающего мира, одержимого убийством вас и ваших близких. Удастся ли ему
