Но в середине ночи на юге потемнело и фосфорически блеснули первые молнии. Тяжелый, не отстоявшийся после знойного дня воздух повлажнел, и сразу повеяло блаженной прохладой.
Сизо-черная туча, рассекаемая молниями, надвигалась все ближе и ближе. Один за другим пронеслись порывы свежего, ласкающего воздуха, потом вихрем взметнулась удушливая пыль, и среди раскатов грома хлынул ливень. Авиатор завернулся в плащ-палатку, скорчился в углу окопа; Федотов же, прикрыв лишь спину и плечи, без фуражки стоял во весь рост, забыв обо всем и чувствуя только давно не испытываемое блаженство. Крупные капли стучали по плечам, мягко, словно ласкаясь, били по голове, стекали по лицу и шее, освежающими струйками вползали на грудь и спину.
Ливень вскоре с шумом откатился на север, и вновь на свежем небе заискрились звезды. Впереди, где рассыпались окопы стрелковых подразделений, глухо застучал пулемет и одна за другой взметнулись осветительные ракеты.
* * *
В напряженной работе Федотов не заметил, как пролетела ночь. Еще раз по телефону поговорив с командирами частей, Федотов вышел из землянки.
Розовые отсветы огромным веером охватили всю восточную половину неба. Справа, на западе, густая белая гряда волнистого тумана обозначила извилистую долину реки Псел. Далеко слева, на фоне полыхавшего неба едва уловимо обозначались посадки вдоль железной дороги между станциями Беленихино и Прохоровка. От гряды тумана и до посадок пласталась обширная, словно проутюженная равнина, темнея всего лишь двумя населенными пунктами — совхозом «Комсомолец», позавчера захваченным противником, и совхозом «Октябрьский», отстоявшим километрах в трех от нашего переднего края. Частицу этой равнины занимали стоявшие рядом три полка, а вернее — четыре неполных батальона дивизии Федотова. Им на подступах к Прохоровке нужно было удерживать всего лишь около трех километров фронта. Но Федотов предчувствовал, что эти три километра удерживать будет намного труднее, чем те восемь километров, что занимала дивизия до 4 июля. Он пытался объяснить себе, чем вызвано это предчувствие, и не мог. С точки зрения арифметических подсчетов оборона его дивизии была значительно прочнее, чем тогда, до 4 июля. Больше был он уверен и в своих людях, выдержавших целую неделю столь ожесточенных боев. Ничего особенно примечательного не было и в противнике. Как и тогда, Федотов точно не знал и не мог знать, сколько танков и пехоты бросятся в атаку и когда начнется эта атака. Но тогда у него отчетливо рисовались возможные варианты действий противника и так же отчетливо складывались все наиболее лучшие и целесообразные варианты ответных действий. Теперь же, сколько он ни раздумывал, не складывалось даже приблизительного представления, что и как будет происходить после начала вражеского наступления. Он пытался успокоить себя тем, что в ходе боев и сражений никогда нельзя точно предугадать, что будет: основные решения принимаются не по заранее обдуманным вариантам, а по той конкретной обстановке, которую создадут развернувшиеся события. Это он знал хорошо и этому учил своих подчиненных. Но успокоения не приходило.
Из машины радиостанции поспешно вышел Столбов и, показывая рукой в сторону железной дороги, встревоженно сказал:
— Слышите, гудит канонада? Это восточнее Белгорода противник начал наступление.
— Товарищ генерал, по линии передают «воздух»! — выкрикнул из окопа телефонист.
— Вот и у нас начинается, — совсем спокойно проговорил авиатор. — Разрешите, товарищ генерал, выносной телефон в вашем окопе поставить, отсюда буду управлять авиацией.
Федотов не любил многолюдья на своем НП, но представитель авиации был в этот день особенно необходим, и он разрешил Столбову занять часть своего окопа.
Сигнал воздушной тревоги на этот раз оказался ложным. Группа бомбардировщиков, как уточнил Столбов, пошла не к Прохоровке, а вдоль автомагистрали, устремляясь на обороняющиеся там танковые части Катукова.
«Наступает восточнее Белгорода, бросает авиацию на автомагистраль, где все эти дни продолжались решающие бои, а под Прохоровкой тихо, — раздумывал Федотов. — Что это, случайность или преднамеренные действия, чтобы отвлечь внимание командования от Прохоровского направления?»
Федотов не успел ответить на этот вопрос, как позвонил сам командующий армией, предупредил:
— Не обольщайтесь тишиной! Есть все основания предполагать, что главный удар противник нанесет именно на Прохоровском направлении. Так что будьте начеку!
Федотов всегда старался как можно реже отвлекать своих подчиненных телефонными разговорами и звонил им только в случае крайней необходимости. Теперь такой необходимости не было, но он все же взялся за телефон. Командиры полков были на местах. Он, так же как и его командующий, предупредил их об усилении бдительности и сказал, что главный удар противника ожидается на Прохоровском направлении.
Шел уже девятый час утра, а противник никаких признаков подготовки к наступлению не проявлял. Получая сведения по авиационной радиосети, Столбов докладывал, что восточнее Белгорода идут тяжелые бои, а на автомагистрали усиленно действуют фашистские бомбардировщики.
— Только главные силы нашей авиации еще не брошены в дело, — добавил он, — сам Красовский предупредил, чтобы я был наготове принять руководство воздушными боями.
— Пока в воздухе чисто, давайте позавтракаем, — предложил Федотов, увидев своего ординарца с котелками.
— С превеликим удовольствием! — согласился Столбов и, вдруг сдвинув широченные брови, скороговоркой добавил: — Кажется, и позавтракать не успеем и обедать не придется. Орел, Орел! Я — Чайка-два, я — Чайка-два, — поспешно схватив шлемофон, встревоженно заговорил он, — прошу подготовить группу номер один, прошу подготовить группу номер один.
Пристально посмотрев на юг, Федотов понял причину внезапной тревоги авиатора. Там в разрывах между облаками едва заметно темнели крохотные, все увеличивающиеся точки. Оттуда же доносился наплывающий гул моторов.
Столбов, неотрывно глядя в небо, вызывал то Орла, то Метеор, то Комету, то упрашивал и уговаривал, то кричал и ругался, обвиняя кого-то в медлительности, нерасторопности, в позорном неумении действовать решительно и быстро. По его переговорам Федотов понимал, что сейчас на наших аэродромах готовились к взлету и уже взлетали звенья, эскадрильи, полки, а может, и целые дивизии истребителей. Но все это было еще где-то там, далеко на аэродромах. А здесь фашистские бомбардировщики уже подходили к линии фронта и встречь им уже начала бить наша зенитная артиллерия.
— Да где же ваши истребители? — не выдержав, закричал Федотов, когда из-за облаков вывалились штук пятьдесят «юнкерсов» и с ревом устремились вниз.
— Вижу вас, вижу! — кричал Столбов. — Заходи от солнца, заходи от солнца! Правее, правее к западу! Правильно. Атакуй!
Федотов напряженно смотрел и нигде не видел тех истребителей, которыми командовал Столбов. Только когда один за другим задымили четыре бомбардировщика, он заметил крохотные фигурки юрких «ястребков», стремительно нырявших то в облака, то из облаков.
— Орел, Орел! Я — Чайка-два, я — Чайка-два! — все так же настойчиво кричал Столбов. — Прошу поднять вторую группу. Прошу поднять вторую группу.
В воздухе стало невообразимо тесно от звуков. За облаками, в облаках, ниже облаков отчаянно взвывали моторы, трещали авиационные пулеметы, резко татакали пушки. А на земле между совхозами «Комсомолец» и «Октябрьский» и дальше, до Прохоровки, широченной полосой полыхали взрывы. Совхоз «Октябрьский» потонул в сплошном дыму. Часть полосы взрывов, как видел Федотов, захватила и его дивизию.
— Опять Поветкину жарче всех, — проговорил Федотов, глядя на все нараставшие взрывы.
— Орел, Орел! Я — Чайка-два, я — Чайка-два! — все отчаяннее и жестче кричал Столбов. — Прошу поднять третью группу. Прошу поднять третью группу
Рев и треск в воздухе достигли, казалось, предела. Уже в разных местах, врезавшись в землю, догорали сбитые самолеты. Истребители, бомбардировщики переплелись в сплошном мелькании с трудом уловимых теней. Но взрывов на земле заметно уменьшилось. Дым над совхозом «Октябрьский» рассеялся, и открылось сплошное бушующее пламя. Там, видимо, не оставалось больше ни одного уцелевшего здания.
И сразу же, как только стихли взрывы бомб, залпами ударила артиллерия противника.
— Огонь гаубицами и тяжелыми пушками! — приказал Федотов своему командующему артиллерией, сразу поняв, что с этого момента начались главные события на земле. Он поспешно взглянул на часы. Было ровно половина десятого.
От совхоза «Комсомолец» донесся рев танковых моторов. Взревели танки и в других местах. Сквозь клочья дыма Федотов увидел перед полками Поветкина и Аленичева вражеские танки.
