От совхоза «Комсомолец» донесся рев танковых моторов. Взревели танки и в других местах. Сквозь клочья дыма Федотов увидел перед полками Поветкина и Аленичева вражеские танки.
— Заградогонь перед Поветкиным и Аленичевым! — приказал он командующему артиллерией.
Сразу же ударившие гаубицы и тяжелые пушки накрыли взрывами атакующие танки. По всему фронту били противотанковые пушки и минометы, взахлеб трещали пулеметы, кое-где слышалось приглушенное аханье гранат.
Федотов, отбросив бинокль, смотрел на разгоравшуюся борьбу и по неуловимым, ему самому непонятным признакам понимал, что в его полках пока все благополучно и противнику нигде не удалось достичь успеха.
— Бросаем штурмовиков! — прокричал Столбов. — Сейчас ударят перед всем фронтом.
— Давай, давай! — ответил Федотов. — По огневым позициям артиллерии, обязательно по огневым позициям!
Столбов в ответ утвердительно закивал головой, продолжая говорить со своими Метеорами, Чайками, Кометами.
Вскоре парами, четверками, шестерками из-за облаков вырвались штурмовики и с ревом, бомбя и поливая противника пулеметно-пушечным огнем, пронеслись перед линией фронта.
— Начинай второй заход! — командовал по радио Столбов. — Бей по огневым позициям артиллерии! Видишь огневые позиции? Так бей, бей насмерть!
Второй, а потом и третий раз прочесали штурмовики вражеское расположение и, победно гудя моторами, ушли на север.
— Кажется, малость угомонили, а, товарищ генерал? — вытирая бурое, разгоряченное лицо, сказал Столбов и попросил у телефониста флягу с водой.
— Вас, товарищ генерал, — подал телефонист трубку Федотову.
— Докладывает Поветкин, — хрипло заговорила мембрана. — Атака противника отбита. Перед полком горят одиннадцать фашистских танков. Погиб командир первого батальона. В других подразделениях потери незначительные. Разрешите на первый батальон назначить Черноярова?
— Черноярова? — переспросил Федотов.
— Так точно, — ответил Поветкин. — В боях он действовал героически и смело. Я очень прошу, товарищ генерал.
— Назначайте, — вспомнив все, что докладывал ему Поветкин о Черноярове, согласился Федотов. — Передайте, что я надеюсь на него.
* * *
Второй стрелковый батальон стоял на левом фланге полка, и первая атака немецких танков его почти не задела. Только в четвертой роте выскочившая из ложбины «пантера» смяла станковый пулемет, но и сама запылала от ударов бутылками спасшихся в глубокой щели пулеметчиков.
«Что-то дальше будет? — беспокойно осматривая позиции батальона, раздумывал Бондарь. — Только бы пехоту отсечь. А с танками артиллеристы справятся. Вон сколько пушек позади наставлено!»
— Товарищ майор, вас командир полка вызывает, — подавая трубку Бондарю, просипел, к удивлению всех, простудившийся в такую жару телефонист.
Поветкин расспросил о положении в батальоне, о противнике, посоветовал сменить огневые позиции пулеметов и с заметной радостью в голосе спросил:
— Где Чернояров?
— Здесь, недалеко от меня, — ответил Бондарь.
— Позовите его, — сказал Поветкин и уже совсем другим тоном продолжал: — Чернояров назначен командиром первого батальона. Пулеметной ротой пусть командует Дробышев.
— Командиром первого батальона! — не выдержав, воскликнул Бондарь. — Замечательно!
— Да, очень хорошо. Как Дробышев, справится?
— Несомненно, — ответил Бондарь и со вздохом добавил: — К тому же в роте осталось всего четыре пулемета.
Пришел Чернояров и по телефону заговорил с Поветкиным. Бондарь ожидал, что он смутится или обрадуется назначению комбатом. Чернояров же спокойно выслушал Поветкина, своим обычным басом невозмутимо повторяя:
— Ясно! Понимаю! Будет сделано! Так точно! Сейчас же!
— Поздравляю, Михаил Михайлович, — сжал его руку Бондарь, — от всего сердца!
— Спасибо, Федор Логинович, — дрогнувшим голосом ответил Чернояров, — спасибо за душевное отношение в это… в это горькое для меня время, — нашел он, наконец, нужные слова. — Я всегда это чувствовал, и это… это… это очень мне помогло.
Он смолк, силясь еще сказать что-то, беззвучно пожевал губами и, вдруг улыбнувшись, искренне и весело сказал:
— Как замечательно все! Вот расколотим фрицев и такой праздник закатим! Правда? Ну, разрешите пойти передать Дробышеву и — на свое место.
— Да что передавать, он и так все знает.
— Нет, — возразил Чернояров, — я хочу с пулеметчиками проститься. Мы же столько вместе пережили.
Проводив Черноярова, Бондарь привалился на бруствер окопа и всмотрелся в истоптанное ржаное поле впереди. Уцелевшие пятна крупной, склонившей колосья ржи нежно переливались золотистыми отсветами, резко выделяясь среди взрытой и опаленной земли. Казалось, сама жизнь неудержимо рвется из этих чудом уцелевших островков столь милой сердцу простой, самой обыкновенной ржи. Особенно мил и привлекателен был ближний кусок уцелевшего поля, со всех сторон стиснутый черными пятнами воронок. Бондарю хотелось пойти туда, лечь среди стеблей на спину и бездумно смотреть на плывшие по небу перистые облака. Искушение было так сильно, что Бондарь приподнялся и чуть было не вышел из окопа.
«Что ты, как мальчишка!» — сердито одернул он самого себя и весь сжался, услышав вой снарядов. Долгий опыт войны подсказал ему, что эти снаряды летят не правее, не левее, а именно туда, где сидел он сам. Инстинктивно пригнувшись, он хотел было перебежать в соседний окоп, но над землей пронеслась тугая волна горячего воздуха, и страшный грохот погасил сознание. Он не помнил, сколько продолжалось это небытие, и, когда, опомнясь, привстал, впереди, на месте живительной картины ржи, дымились черные язвы воронок.
— Товарищ майор… — сквозь нестерпимый звон в ушах услышал он испуганный голос Дробышева. — Вас ничего, не задело?
— Вроде не задело, — ответил Бондарь, глядя на обугленные воронки.
Снаряды и мины рвались все учащеннее и гуще. Бондарь силился рассмотреть позиции своих рот и не мог: совсем рядом ахавшие взрывы заставляли его то и дело нырять в окоп.
— Идут, товарищ майор… — как из-под земли донесся до Бондаря голос Дробышева. От совхоза «Комсомолец» широченной стеной с промежутками всего в несколько метров между машинами, на ходу стреляя из пушек и пулеметов, ползли «тигры». Впереди них, расчищая дорогу, клокотала, передвигаясь к совхозу «Октябрьский», сплошная волна огня и дыма. Метрах в двухстах за «тиграми» так же почти сплошной стеной выдвигались средние танки, и позади них в кузовах бронетранспортеров мелькали каски пехотинцев. Фланговые «тигры» были так близко, что Бондарь отчетливо видел масляные потеки на их грязных бортах. Стоявшая позади противотанковая батарея уже била по крайним «тиграм», но они, словно заколдованные, не снижая скорости, невредимо шли и шли. В первое мгновение Бондарю показалось, что в атаку двинулись одновременно не десятки, не сотни, а тысячи танков. И в это же мгновение он почувствовал страшную тяжесть во всем теле и неодолимое желание врасти в землю. Только собрав все силы, он с огромным трудом выпрямился, крикнул Дробышеву: «Огонь по бронетранспортерам!» — и побежал к артиллеристам.
— Куда бьете! — отчаянно закричал он. — Огонь по средним танкам! «Тигров» встретят другие батареи!
Выскочивший из окопчика артиллерийский лейтенант ошалело взглянул на него и метнулся к своим пушкам. Вразнобой все четыре пушки ударили по средним танкам, и сразу же вспыхнули три крайние машины.
— Вот так-то! — кричал Бондарь. — Бейте по бортам, по гусеницам.
Словно опомнясь от растерянности, пушки били все чаще и ожесточеннее. Застыли на месте еще два танка, и сразу же на батарею обрушился вихрь взрывов. Бондаря сильно толкнуло в грудь, и, падая, он увидел, как от строя «тигров» отделились четыре машины и с фланга ринулись на батарею. Кто-то из артиллеристов закричал и побежал назад.
— Стой! — вскакивая, крикнул Бондарь. — Спокойно! Без паники!
Он подбежал к ближнему орудию и, встряхнув за плечо усатого наводчика, показал на подползавших «тигров».
— Бей прямо!
Наводчик стремительно заработал механизмами. Бондарь бросился ко второму орудию и приказал расчету бить по соседнему танку. Командиры третьего и четвертого орудий, видимо, сами догадались, куда вести огонь, и взяли под обстрел два дальних «тигра».
В грохоте выстрелов и взрывов Бондарь не заметил, как, распластав на земле гусеницу, закрутился на месте самый ближний танк. Он увидел второй вспыхнувший дымным пламенем «тигр» и упал, потеряв сознание.
Когда он очнулся, все тело полыхало нестерпимым жаром. Открыв глаза, он увидел искаженное страданием лицо Дробышева.
— Сейчас, товарищ майор, сейчас я санитаров позову, — побелевшими губами шептал Дробышев.
