По-прежнему его уроки — самые любимые в школе. Иные школьники, бывает, шумливо ведут себя, пока он расхаживает по классу, прежде чем начать очередную беседу. Но все это происходит от избытка энергии, от жизнерадостности. Анисим Иванович понимает это. Брожение молодости! Он по привычке супит брови, бросает грозные взгляды на учеников. Но разве обманешь их! Они знают, что перед ними добрый человек, учитель, который любит их, простит их маленькие шалости, но не простит незнания, невежества, нечестности, неблагородства поступков.
Кем бы они ни были потом — министрами, генералами, прославленными героями, великими изобретателями и строителями, — когда они встретят маленького, неприметного старичка в скромном пиджаке, они почтительно остановятся перед ним и заговорят с ним как младшие со старшим. Он был их учителем!
1945
В новогоднюю ночь третий взвод назначили в разведку. Взвод должен был дойти до села Шамраевка, где, по сведениям, у немцев был сильный опорный пункт, завязать, если потребуется, бой и, выяснив все что надо, вернуться обратно.
В селе Шамраевка в это время шли приготовления к встрече Нового года. В помещении бывшей школы, где расположился немецкий штаб, в одной из комнат, превращенной в кухню, жарко горела плита, вокруг нее суетились два солдата в поварских колпаках. На столе лежали вареные куры, стояли тарелки и миски со сливочным маслом, со сметаной, с творогом и прочей снедью, добытой у населения, которое по сему случаю было обложено специальным налогом. Для приготовления местных блюд послали за бабкой Аксиньей. На нее указал староста как на лучшую стряпуху, без участия которой до войны не обходился ни один колхозный праздник, предупредив, однако, что сын у нее в Красной Армии и надо за ней на всякий случай присматривать. Посланный на розыски солдат привел маленькую щуплую старушку с остреньким, птичьим лицом. Она испуганно глядела на немцев и молча кивала, когда их начальник говорил ей суровым жестким голосом, старательно выговаривая русские слова:
— Вареники. О!.. Вкусно. А то бах-бах! — и нацеливался на старушку пальцем, показывая, что грозит ей в случае какой-нибудь каверзы с ее стороны.
Уставившись на главного немца, как кролик на удава, старушка вздрагивала и пятилась к двери.
Ее втолкнули в комнату, где шли приготовления, и оставили там под наблюдением двух солдат, весело гоготавших над ее неловкими движениями, когда она растерянно хваталась то за муку, то за творог, со страха не зная, с чего начать.
С вечера поднялась метель, закружила вихри снега, третий взвод затерялся во мгле. Младший лейтенант, командовавший взводом, был известен в полку своей поразительной храбростью. За короткий срок он из рядовых стал офицером, получил несколько орденов и медалей. Роста он был огромного, силы невероятной, по довоенной профессии — колхозный кузнец. Однажды кулаком убил немца, в другой раз один приволок трех «языков», связав их веревкой, чтобы не разбежались. О нем ходили легенды. Сам ни разу не был ни ранен, ни контужен. По этому поводу он, усмехаясь, говорил:
— Мамаша, наверно, за меня молится.
В обычной жизни он был простой и незлобивый человек, спокойный и терпеливый, но чуть доходило до боя, как весь преображался, и тогда все ему было нипочем.
Вот и теперь, ведя свой взвод в разведку, он стремительно шагал вперед, прорываясь сквозь метель, почти сливаясь с ней. Разведчики едва поспевали за ним. В маскировочных халатах, облепленные снегом, они казались причудливыми тенями, то возникавшими, то исчезавшими в белесой мгле. Неистовый ветер вихрил все сильнее и сильнее.
Младший лейтенант шел уверенно, бог знает как определяя направление и не сбиваясь с пути. Сворачивал то туда, то сюда, делал круги, обходы, повороты, пока не довел взвод до какой-то изгороди. И здесь остановился.
Начиналось село. Взвод залег. Младший лейтенант с несколькими бойцами пошел вперед, приказав остальным дожидаться его сигнала. Метель крутила все сильнее и сильнее. В двух шагах ничего не было видно. Младший лейтенант осторожно приблизился к хатам. Одна из них, большая, стояла чуть в стороне. Начал обходить ее. Заметив за углом часового, прислонившегося к стене, незаметно подошел к нему и схватил за горло. Часовой не успел даже вскрикнуть.
В окно сквозь неплотно прикрытые ставни просачивался свет. Что-то там сильно поразило младшего лейтенанта. Он напряженно всматривался, приоткрыл даже
ставню, забыв, что неосторожное движение могло погубить его. Потом вынул две гранаты, раскрыл дверь и вошел в хату.
Приготовления к встрече Нового года подходили к концу. Холодные кушанья и закуски уже переносились из кухни в соседнюю комнату, где был накрыт стол и стояли вина. Собравшиеся офицеры в ожидании праздника играли в карты. Возле них на столе лежали пачки денег: игра шла по крупной.
Когда распахнулась дверь и на пороге выросла гигантская фигура младшего лейтенанта, игравшие даже не обернулись — так были увлечены игрой. Но вдруг один поднялся с побелевшим лицом, за ним — остальные. Кое-кто схватился за пистолеты.
— Извиняюсь! — сказал младший лейтенант, угрожающе тряхнув гранатами. — Дело бесполезное! Клади оружие! А ну!
На тот случай, если немцы не поймут его русских слов, он обвел рукой широкий крут, желая показать, что дом окружен.
Не успел сделать этого, как из растворенной двери кухни донесся пронзительный крик. Маленькая старушка выскочила оттуда, перебежала комнату, бросилась к младшему лейтенанту и заслонила его своим щуплым телом:
— Не дам сыночка! Не дам Феденьку! Убивайте меня, а его не дам!
— Постойте, мамаша, — сказал младший лейтенант. — Вы мне мешаете. Вы не так поняли. Здесь я над ними хозяин, а не они надо мной.
Он слегка отстранил ее.
В приоткрытую дверь просунулись бойцы с автоматами в руках.
Немцы стали складывать на стол оружие.
Оставив бойцов охранять пленных, младший лейтенант побежал на улицу. Там вскоре послышалась отчаянная стрельба, шум, крики. Выла метель, кружила, бесновалась, но шума боя заглушить не могла.
Бой кончился минут через сорок. В школу вернулся младший лейтенант, запыхавшийся, без шапки, в разодранном маскхалате.
— Вот теперь здравствуйте, мамаша, — сказал он, целуя старушку, которая беспомощно повисла на его руках. — Значит, увиделись. Везет мне сегодня! И село отбил и родную мамашу повидал. Ух и паники мы нагнали на них! — ухмыльнулся он, как бы удивляясь тому, что только что произошло, и с удовольствием рассказывая об этом. — Палят друг по другу, а мы им жару поддаем. Навалили их, как дров. А которые разбежались, то наверняка померзнут. Погодка сегодня добрая! — На часах, висевших в комнате, было без пяти минут двенадцать. — Мамаша, так мы сейчас Новый год справим, — воскликнул он. — Сколько тут наготовлено! Садитесь, мамаша! Закусывай, ребята, — обратился он к бойцам, охранявшим пленных.
Он налил всем по стакану вина, и когда пробило двенадцать, все чокнулись.
— За радостную встречу, мамаша! — сказал он. — За колхозную жизнь, за победу! Храбрая вы у меня, мамаша. Защитить меня давеча хотели, думали, что меня убивать собирались. Ах вы, добрая душа! — обнял он ее.
Маленькая старушка забыла о всех своих страхах, глядела восторженными, счастливыми глазами на своего великана сына, на ордена, сверкавшие на его груди, от радости не могла говорить и только глядела, глядела на него, словно не могла налюбоваться.
Но вот он встал из-за стола и сказал:
— А теперь спляшем, мамаша. Гармонь есть, — указал он на приготовленный немцами для праздника инструмент.
Один из бойцов заиграл плясовую, младший лейтенант подбоченился, притопнул ногой и пошел. Он плясал просто, без выкрутасов, широко размахнув руки и словно прохаживаясь по комнате. Но столько было силы, удали и чувства в его движениях, что каждому хотелось притопывать с ним в лад.
Пленные немцы глядели на него, вытаращив глаза.
Старушка не отстала от сына. Она быстренько вскочила со стула и поплыла уточкой. Маленькая, сухонькая, она была полна такого счастья, такой радости, что казалось, сама нежная материнская душа раскрылась и летела навстречу герою-сыну.
— Повеселились — и хватит! — оборвал вдруг младший лейтенант пляску. — Солдатское дело хлопотное. Взял пункт — закрепи, закрепил — дальше иди, пока до Берлина не дойдем. Так-то вот! — проговорил он деловитым тоном и стал прощаться с матерью.
Часы показывали двадцать минут первого.
Наступал год великих побед, среди которых этот маленький эпизод затерялся, как тысячи других таких же маленьких эпизодов. Но, как полноводная река вбирает в своем течении все ручейки и речки, встречающиеся ей, так и большая победа включает в себя великое множество маленьких побед, всякого рода боевых эпизодов и славных дел. Один из эпизодов, слышанный еще на фронте, мы попытались здесь восстановить с возможной краткостью и точностью.
