К утру И.Ф. Князева не стало. Положили его под ель на краю болота, забросали снегом, простояли в молчании, сняв шапки.
– Прости, брат. Копать могилу нет сил… сам знаешь. Прости, друг боевой…
И потянулись наши следы от фронта в глубину демянских лесов. Надежда одна: встретить партизан ли, лыжников ли… Спустя двое суток набрели на свежую лыжню, а там и на шалаш с дозором десантников. Нам сообщили:
– До лагеря раненых и обмороженных четыре километра.
От радости совсем лишились силы… Эти километры одолевали весь день, падали, ползли. Кто не смог подняться, помогали…»
«Наша группа, нанеся значительный урон врагу, пошла на восток от Демянска. В пути громили патрули немцев, тыловые биваки подразделений, средства связи, резали проводные линии. Конечно, были и наши потери – осталось двадцать два десантника. Раненые и обмороженные. На маршруте встретили дорогу с густым движением транспорта. Тут приняли бой: три машины костром! С десяток трупов фашистов осталось в снегу. Но я был ранен, и лыжи мои – в щепки!.. Старшина Анатолий Михайлович Зубков, как родной брат, подставил свое плечо и повел меня в лес. Нам удалось миновать зону обстрела, – рассказывает бывший командир взвода Ваник Варданович Степанян из села Астхадзор Армянской ССР. – Остальные парашютисты сломили сопротивление фрицев и углубились в лес, направились к старой базе на болота Невий Мох…
Всю ночь шли по лесу. Мы слышали перестрелку, видели свет ракет и сердцами чувствовали: там фронт!.. Старшина Зубков тащил меня на спине. Шатался от усталости. Под утро выбрели на опушку. Впереди чистое поле. На дальней стороне его были видны люди. В бинокль различили: советские солдаты! Анатолий Михайлович оставил меня на попечение других десантников, а сам побежал на лыжах навстречу своим. Вскоре пришли красные бойцы и на санках увезли меня…
Много лет прошло, а эти дни не забываются. Не забуду до кончины своей братство десантников, дорогого моего побратима, как говорят в горах Кавказа, моего кунака Анатолия Михайловича Зубкова».
* * *«Штаб Северо-Западного фронта. Генералу Курочкину.
Привожу порядок подразделения на болоте Дивен Мох, куда прорвался с боями между Залесье – Аннино. Нанес большие потери. Мачихин ждет отправки.
Тарасов, Дранищев, Латыпов».
* * *С Александрой Ивановной Ивановой мы встретились в деревне Строилово, что между Старым и Новым Тарасово. Прежде она жила в Новых Ладомирах. И при немцах тоже. Свекор ее был связан с партизанами Овчинникова. Когда полицаи пришли с обыском, то нашли винтовку в избе – красноармеец, отступавший в сорок первом, оставил. Немцы быстро приказали согнать жителей на край села, к воротам выгона. Повесили свекра. Семью переселили в соседнюю деревню Аннино. Избу заняли под свой штаб…
В морозном начале 1942 года ночью занялась такая пальба, какой никогда не слыхали в Аннино. За деревней – зарево. От Залесья десантники пошли. И от Варыгиных хуторов. И от Полы. Густо двигались, все на лыжах. А немцы дорогу укрепили, вышек настроили, чтобы просеки просматривать.
«В Аннино пушки стояли, штабы какие-то. Немчуры полным-полно, – рассказывала Александра Ивановна. – Сильный бой вышел на поле, за деревней. И немцам досталось. Машин десять увезли битых. Офицеров отдельно, говорили, на самолеты…
И десантников полегло на Ухошиной ниве. Им-м… Как кочек несчитанных. Ровно снопы свозили потом на санях к силосным ямам. Сказали, лейтенант наш, будто бы из Ижевска он был, так двигаться не мог. Одно кричал: «Не подходи!» И стрелял в немцев. Так его гранатами забросали вражины… Сымали у мертвых часы и компасы, валенки, куртки, у кого целее. А пленных босых по снегу гнали в Старую Руссу, что ль, или же в Кривую Часовню, на ту сторону Полы, одним словом. Женщины бросали им лапти. Голыми ногами до колен в снег проваливались… И ни один не попросил пощады, не стал на колени перед немцем…»
В жаркую июльскую пору 1977 года ехали мы с редактором газеты Демянского района Иваном Ермолаевичем Кирилловым и бывшим партизанским командиром Валентином Ильичом Овчинниковым в деревни Михалево, Залесье, Аннино. В места, навсегда памятные, где в 1942 году группа парашютистов комбрига Н.Е. Тарасова сосредоточивалась для прорыва к своим и вела ожесточенные бои с захватчиками.
Здесь много полей, засеянных льном. Была пора цветения, и нивы колыхались голубым морем. Льны стояли рослые, разнеженные в теплом сыром раздолье. И леса синей стеной нависали над Ладомиркой и величавой, покойной, как все русские реки равнин, Полой.
– Места здесь бессмертные, мил человек! – Овчинников глядел на голубые разливы. – Партизанские места… Суди сам, сто тысяч немчуры в ловушке, и мы средь, мстители народные. Не боялись. Не прятались. Оккупанта меж глаз – весь сказ! Вот, к слову, Мартын Мартынович. Десантники имели с ним дело. Борода в седине, лопатой. Ему, мил человек, было в ту пору 65 годков! Два сына воевали. Один, между прочим, в его же отряде, Полкмана то есть. Мужик твердой руки, с карателями разговор короткий: пли!.. В засаде ли, в разведке ли, при атаке – головы не терял. А не уберегли – шесть осколочных!..
Командир разведки у него был, Володька Кухарев. Потом мне рассказал: из железной заварухи вытянула медсестра. Самой семнадцать, а, поди ж ты, не бросила! Комсомолка, между прочим, Маша Шувалова. У него оказался еще один осколок со стажем, с гражданской. Так в полевом госпитале за компанию и его – долой! Выходили, словом, мужика…
А девчурка, понимаешь, взяла моду носить заряженную гранату в кармане на груди. В бою то ли осколком, то ли пулей – взрыв. Нет Маши! Хоронили по всем правилам: над могилой салют! Смотрят ребята: упал Полкман. Не шутейно, крышка. Стрелял в командира кто-то под залп. Нашли предателя. Да дорогого Мартына не возвернешь… Такие вот трубачи трубили в этих лесах, мил человек, на здешних нивах…
Вброд переправились через речку. В Михалево захватили с собой бывшего партизана знаменитой бригады Героя Советского Союза К.Д. Корицкого, ныне колхозника Михаила Степановича Иванова.
Вот и Аннино, деревушка дворов с десяток. А было когда-то 50 домохозяев. Расположена она в излучине речки Полы, на северо-восточной оконечности болот Дивен Мох.
– Илья Михайлович, должно быть, с быками на выпасе, – предположил Михаил Степанович. – За веретьем, думаю…
Так и оказалось. За возвышенностью, на пологом скате, паслось стадо. Пастух ходил в широченной кепке, невесть как попавшей сюда из мастерских Грузии. И потекли были-небыли военного времени. Так же, как и старая А.И. Иванова, говорили про ночной бой десантников.
– Про парашютистов немцы знали. – Илья Михайлович Баринов говорил с уверенностью в голосе. – И до деревенских докатывалось: немцам приходилось хоронить побитых в лесах да на дорогах. Там отчаянные ребята!.. Тут переводчик был, из поляков, говорил местным людям.
Орудий натыкано было, как крестов на кладбище. Немцев – не продохнуть. Местных согнали по пять семей в один жихарь. Штаб какой-то заселился. Офицерье поехало на Залесье – не вернулось. Слушок прошел: лыжники угробили! Тогда дороги очистили на сто метров по обе стороны. Оборону за выгоном построили. Вышки, как от пожара. А на перекрестках просек в борах – дзоты и блиндажи. Мне шестнадцать лет исполнилось, помню все, как сегодня было. Помню! – Илья Михайлович кинул на затылок кепку-блин, указал на прогалину в лесу. – Там дорога на Залесье. Там главный бой. Считай, всю ночь полыхало.
– Разведка у немцев работала – будь здоров! – перебил Михаил Степанович. – Прошла через дорогу одна колонна. Немцы молчали. Вторая прошла. Не трогают. Немцы вроде затаились или боялись…
– Боялись они парашютистов! – Овчинников все прищуривался, оглядывая зеленые раздолья. – Попадались нам немчики после встречи с десантниками. Лопочут: «Найн! Найн! Парашют нихт! Гитлер капут!»
– Потом пошли замыкающие цепочки, – продолжил Михаил Степанович. – Вот тута немчура и ударила. По последним лыжникам. Вышли десантники почти на околицу низиной белой, Ухошиным полем. Потом на дорогу Залесья. Накрошили немчуры. Дрались, можно сказать, зубами, руками, ногами… Шли к цели напролом!
– К утру немцы осмелели. Подкрепление поспело из Костьково да Висючего Бора. – Илья Михайлович с силой вырвал кустик сурепки, зажал в кулаке. – Гонят переводчики по деревне: «Идите к саням возить убитых!» Солдаты оцепили место боя: кроме подводчиков, никого. А на краю дороги, рядом с маленькой трубой от миномета, лежал еще живой лейтенант. Хрипел угорело: «Не подходи!» Сперва строчил из автомата. Потом одиночными стрелял из пистолета. А вокруг – немцы, им побитые. Немец-очкарик спрятался за сосной, издали достал гранатой. Говорили женщины, которые убитых увозили, что парень был из Ижевска, учитель, мол, по письмам узнали…
