— Ольга Ивановна, дайте, пожалуйста, закурить.
— Ты же не куришь, Алла.
— Что-то так захотелось... И Витя тоже просит. Может, у больных есть?
— Спроси. Может, у кого и есть.
Сидорович зашла в палату, где лежал Сайчик. Пристально глядя ему в глаза, спросила:
— Нет ли у вас, дедуля, закурить?
Он сразу сообразил, что не в куреве дело, и ответил слабым голосом:
— Поищи у меня под подушкой.
Она наклонилась над самым его ухом и спросила:
— Ходить можете?
Старик глазами дал понять, что может.
— Одежда внизу под лестницей. Выход во двор. В семь часов на Гарбарной ждет машина.
И потом уже вслух:
— Ничего у вас под подушкой нет.
— Значит, в одежде осталось.
После работы на квартире у Аллы Сидорович собрались Захар Галло, Витя Рубец, медсестра Мария Жлоба. Поскольку обещанная машина не прибыла, нужно было решить, как помочь Сайчику выбраться из больницы. Хорошо, если старик сам сможет выйти, когда они отвлекут внимание часового.
В половине седьмого вся группа была возле больницы. Захар остался на улице, а Мария Жлоба и Алла пошли в корпус.
— Что вам здесь нужно? — насторожился постовой.
— Да ключ от квартиры потеряла, — ответила Сидорович.
— А я к дежурной сестре, — добавила Мария Жлоба.
Постовой днем видел Аллу, поэтому не протестовал, пустил. Найдя медсестру Аню Спирину, Алла попросила:
— Пофлиртуй минут десять с часовым. Хорошо?
— Что, очень нужно?
— Очень. Прошу тебя...
Аня подошла к гестаповцу и завязала пустой, но приятный для него разговор. Фашисту импонировало, что красивая девушка сама обратила на него внимание, и он не скупился на комплименты.
А тем временем Алла вынесла Сайчикову одежду под лестницу. Ровно в семь часов старик застонал:
— Ой, живот... Не утерплю...
— Санитарку позовите, — посоветовали соседи.
— Этого не хватало. Сам доберусь. Непривычный я к санитаркам.
И заковылял, опираясь на спинки кроватей и стены. Простреленная грудь хрипела. Хотелось кашлять, но старик сдерживался. Знал: кашлять нельзя, опасно.
Пройдя коридор, по лестнице спустился вниз. Никто не обращал на него внимания. Постовой за дверью скалил зубы с медсестрой Аней. Под лестницей Сайчик отыскал свою одежду, быстренько переоделся и через черный ход вышел во двор.
Высокий забор с натянутой колючей проволокой отгораживал больницу от Гарбарной улицы. Старик снял ватник, вскинул его на проволоку и, собрав силы, подтянулся. Руки дрожали, все тело трясла лихорадка.
Еще одно усилие, еще одно — и дрожащая нога, закинутая вверх, зацепилась за проволоку. Теперь и она помогала полуживому телу взобраться на ватник, а затем перевалиться через забор.
Упал в высокую траву и замер. Долго ли так лежал — не помнил. Стемнело. Никакой машины не было. Поблизости знал одну явочную квартиру. Хорошо бы доковылять до нее. И он, таясь, обходя людные места, потащился на Красноармейскую улицу.
Хотя и трудно было найти Жана, но его нашли и сообщили, что нужно спасать Василя Сайчика. Не раздумывая ни минуты, Жан надел темные очки, насунул на самые глаза шляпу и пошел к Сайчику. Деда нельзя было узнать: борода сбрита, усы, словно у кота, — торчком, лицо желтое.
Как это ты попал? — спросил Жан.
— Не я попал, а меня сцапали. Нарвался неожиданно. Хотели задержать, а я бросился наутек. Один забор проломил, а на другом подцепили. Правда, улик не осталось, успел выбросить три пропуска на выход из города и три паспорта, но и даваться в руки не хотел, думал — убегу. И убежал бы, да подстрелили, гады. Спасибо профессору Клумову и его медсестрам — помогли спастись от пыток. Теперь, как видишь, положение незавидное, нужно искать какое-то убежище. Позаботься, Жан.
— Позабочусь! Найдем что-нибудь, не унывай, батя. Еще танцевать будешь!
— Да уж обязательно потанцую на могиле Гитлера.
— Серьезно говорю. Только мне надо посоветоваться. Всего хорошего...
И Жан вышел. По дороге решил заглянуть к Виктории Рубец. Женщина она умная, ее медицинская помощь была бы очень полезной. Застав ее на работе, попросил на минутку выйти.
— О Старике слышала?
— А как же! Что с ним? Живой?
— Живой.
— А я места себе не нахожу. Все беспокоюсь. Когда он исчез, гестаповцы спохватились, начали спрашивать. Но никто ничего не знает. Больные сказали, что в уборную пошел и не вернулся. Они тогда к сестрам прицепились: «Это вы умышленно часовому зубы заговорили». И по двадцать шомполов всыпали. Пристали к Клумову. «Что у вас тут за порядки!» — кричат. А Евгений Владимирович спокойно отвечает: «Я — только профессор, врач, а не полицейский, и в мои обязанности не входит охрана арестованных. Если вы сами выпустили преступника, то на других вину не сваливайте». И пришлось гестаповцам пойти несолоно хлебавши.
Зашел разговор о надежной квартире для Сайчика. Виктория Рубец вспомнила о своей встрече с Толиком Большим.
— Когда начались аресты, он предлагал мне к нему перебраться. У него, говорит, есть свободная комната. Не использовать ли такую возможность?
При упоминании о Толике Большом Жан кисло поморщился — не нравился ему этот хлюст с черной бородкой. Лезет всюду, куда его не просят, на дело набивается, а делать по существу ничего не хочет. Только языком мелет.
Однако что придумать? Положение сложное. Аресты не прекращаются. Уже почти всех членов горкома схватили фашисты.
И он согласился.
Так перебралась Витя на квартиру к Толику Большому. Туда же отвел Жан и Сайчика.
Соседям Рубец сказала, что вышла замуж и переехала на квартиру к мужу. Перешел жить в другое место и Иван Козлов. Оставаться на старой квартире было очень опасно, чувствовалось, что гестаповцы принюхиваются к жильцам дома № 55 на Комаровской улице. Подозрительные типы часто торчали или прогуливались возле этого дома.
Переселившись на Революционную, 6, Витя, будто нянька за малым дитем, присматривала за Сайчиком: и лечила, и кормила, и обмывала.
Из членов горкома оставался на свободе только Хмелевский. Он целую неделю провел в подвале одного дома на Сторожевке. Лютый голод мучил тело. Нестерпимая боль рвала душу.
Выходить из подвала было опасно. Осторожно высовываясь и заглядывая на улицу, Костя видел, что там полно гестаповцев. Можно было бы попробовать выбраться ночью. Но куда кинешься, если на каждом шагу патрули?
Был еще один выход — задворками проползти за город, а там — в партизанский отряд. Пароли он знал, да и его в партизанских бригадах хорошо знали. Но как идти туда одному? Кто поверит, что Костя пришел с чистой душой, если все остальные члены горкома и партийные активисты схвачены гестаповцами? У партизан возникнет законное подозрение...
Да и что скажет он товарищам о судьбе остальных подпольщиков? Нет, лучше умереть от рук врага.
Однако так продолжаться больше не могло. Нужно было действовать. Худой как скелет, обросший рыжей щетиной, с глазами, пылавшими решимостью, Хмелевский вышел из подвала и, оглядываясь по сторонам, хотел нырнуть в ближайшие руины. К несчастью, его заметили трое гестаповцев и бросились в погоню. Костя выхватил пистолет из кармана и три раза выстрелил. Два гестаповца полетели кувырком, третий метнулся в сторону. Но сзади чья-то рука неожиданно схватила Хмелевского за горло. Изо всех сил он рванулся и выскользнул. И тут же на него навалилось сразу несколько гестаповцев, скрутили руки, ноги, прижали к земле. Те двое, которые упали от первых выстрелов, стонали и звали на помощь. Быстро подъехал «черный ворон», и Хмелевского, который отбивался связанными ногами, волоком затащили в кузов. Машина взревела и взяла направление к зданию СД.
Правда, при встрече с Рудзянкой шеф ругался:
— Дураки из СД поторопились взять Хмелевского. Мы думали пустить за ним следом своего агента. Сколько подпольщиков можно было бы выявить через него! А они испортили все дело.
Абверовцу было отчего нервничать. Он чувствовал, что схвачены не все подпольщики. И скоро эта догадка подтвердилась. Подполье жило и действовало.
В середине октября 1942 года Владимир Казаченок пришел к Хасену Александровичу.
— Дело есть, Хасен, пойдем.
Александрович не стал спрашивать — куда и зачем. Оделся, и они молча пошли на Старовиленскую улицу. Около дома номер 26 остановились, Казаченок осмотрелся.
— Все в порядке, зайдем.
Они очутились у Павла Ляховского. Кроме хозяина и хозяйки Прасковьи Александровны тут был еще один незнакомый Александровичу человек.
— Знакомьтесь, — сказал Казаченок. — Это Петро Калейников, механик гарнизонной бани. У нас общее дело... Есть предложение немедленно выпустить листовку за подписью Минского горкома партии. Время тяжелое, горком разгромлен, и у населения может создаться паническое настроение. Мы обязаны поднять дух советских людей. Кроме того, если выйдет листовка за подписью Минского горкома партии, гестаповцы могут подумать, что арестованные не имеют отношения к подполью. Таким образом мы облегчим судьбу своих товарищей. Да и у самих арестованных поднимется настроение. Одним словом, листовка очень нужна, и наша задача — как можно быстрей выпустить ее.
