— Саша! — Хозяйка знала Кабушкина как Александра. — Что с тобой сталось? Ты ли это?
— Ну, спасибо за помощь, — сказал он. — Теперь я заверну к тебе только в крайней необходимости. Сама не ищи меня, даже когда и спрашивать будут. Всего хорошего!
И исчез. Он имел квартиры, которые не называл никому. Одна из них была в доме № 5 в поселке Пушкино. Там жила немолодая уже женщина Мария Петровна Евдокимова с двумя сыновьями-юношами. К ним перешел жить Жан.
Во второй половине сентября готовился очередной, пятый номер «Звязды». Ватик собрал много материалов и отдал их Савицкой и Казаченку на литературную обработку. Когда все заметки и статьи были выправлены, отдали их набирать Хасену, который почти постоянно жил в комнате Арсения Гришина. Сам Арсений редко оставался здесь ночевать. А если и оставался, то держался скромно, будто застенчивый гость, — в дела не лез, ничего не спрашивал. Видно было, что он с огромным уважением относится к людям, которые делают газету и листовки.
Когда весь текст был набран, снова пришел Казаченок и прочитал корректуру, а Александрович выправил ее. Газета была почти готова, за исключением первой страницы, где пустовало место для сводки Советского Информбюро. Ее обещал принести Ватик. Но он почему-то не пришел. Не явился он и утром. А днем пришла дочка Ганны Ширко — Галя — с каким-то незнакомым бородатым мужчиной и встревоженно сказала Татьяне Яковенко:
— Если у вас что есть, то прячьте... Мою маму забрали...
— Ничего у меня не было и нет, прятать нечего... — ответила Яковенко.
Как только Галя со своим спутником вышла, прибежал Казаченок. Прежде всего ссыпали в одну кучу шрифты с газетных полос, вынесли в сарай и зарыли в песок. Осталось перепрятать типографию. Одному это сделать очень тяжело. Только шрифтов набралось больше шести пудов.
К счастью, пришел Александрович. Он еще ничего не знал о беде, был весел, готовился закончить пятый номер «Звязды». Тяжелая весть поразила его.
— Что будем делать? — спросил он Казаченка.
— Нужно перенести типографию.
— Куда?
— Если бы я знал куда... Может, к Савицкой?
— Другого места у нас нет. Пошли.
Каждый, кого встречали по дороге, казалось, смотрел на них подозрительно и придирчиво. Но все обошлось хорошо. Никто не остановил, не проверил.
Видно, агенты СД не попались по дороге, или, может быть, внешность Казаченка и Александровича не вызвала подозрений у гестаповцев.
Мать Савицкой повела Александровича и Казаченка на огород, и там они закопали все принесенное.
В тот же день вечером приехал из леса Арсений Гришин. Утомленный — он развозил по партизанским бригадам листовки, — чтобы не беспокоить соседку, тихо отпер свою комнату. Напуганная Яковенко слышала каждый шорох. Она догадалась, что вошел Гришин, и постучала.
В комнате было темно. Хозяин, не зажигая лампы, неторопливо раздевался.
— Обожди раздеваться. Ты, видно, не знаешь, что в городе начались аресты. Нас предупредила Галя, дочка тети Нюры. С нею был какой-то незнакомый с бородкой. Боюсь, как бы чего плохого не случилось... Не лучше ли тебе переночевать в каком-либо другом месте?
— Куда я сейчас, ночью, пойду? — вяло ответил Арсений. — Скорей попадешь в лапы гестаповцев. Да и устал я очень, двое суток без отдыха за рулем. Переночую дома, — может, ничего не случится, — а завтра поищу другую квартиру.
— Смотри, человече, как бы жизнью не поплатиться...
— Кто знает, где ходит смерть? И все же я останусь дома.
Часов в десять вечера во дворе стало светло, как днем. Машины, окружившие дом, осветили его фарами. Целая свора гестаповцев шныряла по двору. Наконец застучали в дверь. До полусмерти напуганная Татьяна Яковенко дрожащими руками сняла засов. В коридор ввалилась дюжина здоровенных громил.
— Как фамилия? — спросил один по-русски.
— Яковенко.
— Где муж?
— Нету. Во время бомбежки пошел и не вернулся.
Не говорить же им, что муж где-то на фронте бьет фашистских гадов.
— Иди ложись спать да не вылезай...
Из комнаты Гришина, где орудовали гестаповцы, послышались глухие удары и стоны.
— Где был? — допытывался один выродок.
— В командировке...
Татьяна Яковлевна глянула в открытую дверь и увидела на полу окровавленного Арсения. Он силился поднять голову, но каблук огромного сапога с размаху опустился ему на висок. Арсений снова застонал.
— Знаем мы ваши командировки... Что возил партизанам?
Гестаповец, который только что разговаривал с Татьяной, втолкнул ее в комнату Гришина и, показывая на Арсения, спросил:
— Знаешь этого человека?
— Знаю. Это же мой сосед.
— А кто ходит к нему?
— Не знаю.
Начался повальный обыск. Все дочиста перерыли в квартире. Лазили на чердак и штыками перекопали там мох и песок. Один из гестаповцев внимательно присмотрелся к столу, на котором печатали «Звязду». На столе чернели большие пятна типографской краски.
— Где типография? — допытывались гестаповцы у Арсения и били чем попало.
— Не знаю, — отвечал он.
— Не знаешь? А почему стол запачкан краской? Говори, где печатный станок?
— Могу поклясться, что не знаю никакого станка.
— Не знаешь? Когда все жилы вытянем из тебя, скажешь...
И снова сыпались удары. Арсений временами терял сознание, а когда приходил в себя, слышал одно и то же:
— Говори, большевистская морда!..
— Ничего я не знаю...
Арсения потащили в машину, а Татьяне Яковенко приказали никуда не выходить.
— Куда же я пойду от маленьких детей? Мне идти некуда.
За домом установили тщательное наблюдение. Но ни Рудзянко, ни Филипенок, ни другие агенты СД и Абвера не могли напасть на след типографии. Арестованные Ватик, Ганна Ширко и другие подпольщики, выдержав пытки, ничего не сказали на допросах.
С шумом, под завывание автомобильных сирен, открылись ворота больницы, и во двор влетело сразу несколько приземистых «черных воронов». Дверь одного из них открылась, и два гестаповца потащили к хирургическому отделению высокого бородатого человека.
Медсестра Алла Сидорович, увидев его, чуть не вскрикнула от волнения: гестаповцы тащили Сайчика. Он был бледен как снег.
Алла сразу бросилась к Клумову. Профессор после обхода больных сидел в своей комнате и что-то писал.
— Что случилось? — спокойно спросил он растерянную, взволнованную Сидорович.
За свою долгую жизнь Клумов видел столько смертей и рождений, столько горя и радости, что его уже ничто не могло удивить. Он будто застыл, окаменел.
— Беда, Евгений Владимирович, — тихо сказала Сидорович. — Привезли к нам старика, который, помните, приносил «Звязду». На ногах не стоит...
Клумов поднял глаза и посмотрел на Аллу:
— Спокойно, Алла Осиповна. Медицинским работникам нельзя волноваться даже и тогда, когда они видят раненых. Что-нибудь надо придумать. Идите, я сейчас...
Старик лежал на полу, окруженный гестаповцами.
— Где ваш доктор? — грубо спросил один из них у Аллы. — Нам некогда ждать, нужно допросить этого бандита. Перевяжите его скорей, чтобы не сдох...
— Господа, прошу отнести больного в операционный зал, — послышался за их спиной голос профессора.
Гестаповцы подхватили Сайчика под руки и потащили. На полу осталось кровавое пятно. Старик тихо стонал.
В операционной Клумов приказал:
— Раздеть больного! Положить на стол!
— Нам некогда таскаться с ним, — запротестовал гестаповец. Перевяжите бандита, и мы будем допрашивать его.
— В таком случае нечего было привозить его ко мне! Я должен осмотреть больного. Прошу всех покинуть операционный зал.
Гестаповцы нехотя вышли.
Клумов осмотрел Сайчика. Пуля навылет пронзила старику грудь, пробила легкое. Однако рана не была смертельной.
После осмотра Сайчика профессор вышел в приемный покой и заявил гестаповцам:
— Пуля засела в легких. Без операции он не сможет давать показаний. Потребуется не менее суток на подготовку. Решайте, господа... Иного выхода нет.
— Нам он нужен живой, а не куча навоза, — злобно выругался начальник группы СД. — Операцию не затягивайте. Не позже как завтра мы должны допросить его.
Оставив часового, гестаповцы уехали. А Евгений Владимирович кивнул Сидорович: нужно, мол, что-то придумать.
Когда отъехали черные приземистые машины, к Алле прибежала Витя Рубец.
— Аллочка, ты слышала, что Деда ранили?
— Не только слышала. Он у нас на втором этаже лежит.
— Нужно помочь ему убежать.
— Попробуем.
— Скажи ему, чтобы готовился...
Но как это сделать? Ведь возле палаты сидит дежурная сестра. Чтобы отвлечь ее внимание, Алла попросила:
— Ольга Ивановна, дайте, пожалуйста, закурить.
— Ты же не куришь, Алла.
— Что-то так захотелось... И Витя тоже просит. Может, у больных есть?
