Ознакомительная версия.
— Это епископ Андрош, — Магда Хорти подняла голову, повернувшись к окну. — Он остался один в соборе. Всех остальных отпустил по домам. Он болен, у него болят ноги. Но всё-таки он поднялся на башню. Он мне сказал вечером здесь, когда отслужил службу в замковой часовне по моей просьбе, что как бы ему ни угрожали, он исполнит свой долг. Отзвонит в колокол, как это всегда бывало в Буде, когда враг был на пороге. Венгры должны знать, город захвачен, нас ждут тяжелые времена.
— Да уж это верно, — адмирал подошел к окну.
Ночью похолодало. Изморозь поблескивала на стеклянных витражах готических соборов и церквей на Замковой площади. Надрывно каркая, черный ворон, старинный житель Буды, пролетел над площадью, прокружил над белокаменным памятником Зизи перед собором Святого Матьяша и сел императрице на плечо.
— Мы отрезаны от всего мира, — продолжил Хорти, отвернувшись. — Мы точно звери, загнанные в ловушку охотниками. У нас нет связи с внешним миром, у нас остался только передатчик, который вы привезли с собой, — он взглянул на Маренн. — Всё остальное блокировано.
— Начальник Генерального штаба Вереш считает, что совершено предательство, — подал голос граф Эстерхази. — Мы только что обсуждали с ним положение. С ним, руководителем вашего военного кабинета генералом Ваттаи, вашим помощником Амбрози. Все сходятся к мысли, нас предали военные, люди Гитлера в Генеральном штабе просто проигнорировали ваши приказы. Мы лишены всех сил. Отряды СС и 24-й танковый корпус захватили город, они готовятся к штурму замка. Немцы стали полными хозяевами положения в Будапеште. Триста телохранителей — это вся наша армия. Рассчитывать нам не на что. Нам ничего не остается…
— Кроме собственной чести, — закончил за него Хорти.
Он отошел от окна, сел в кресло у камина, опершись локтем на подлокотник в форме спящего леопарда, на круглом столике рядом с креслом поблескивал забытый всеми серебряный кофейник с остывшим кофе, к нему никто не притронулся.
— Ни Сталин, ни Гитлер не знают, что такое честь, — заметил адмирал, глядя на огонь. — Они простаки, выскочки, они даже не получили должного образования, которое воспитывает правильную систему ценностей и взглядов. Они хищники, жаждущие крови. У зверя не бывает чести. Мы же при дворе императора Франца Иосифа хорошо знали, что такое честь и как ею надо дорожить. Что такое репутация. Лучше умереть, чем прослыть трусом. Лучше понести урон самому, чем обмануть. Нас обманули, вы правы, граф, — согласился он. — Но армия не виновата. Она дезориентирована. Командиров намеренно ввели в заблуждение, отменив фальшивым приказом все мои распоряжения. Немцы знают свое дело, они мастера на всякие подлоги. Настоящее предательство совершено в другом месте — в Москве.
— Полчаса назад пришло известие, что советские войска перешли границу и продвинулись к Сегеду, — сообщил Эстерхази.
— Они продвинулись к Сегеду, — Хорти усмехнулся. — Точно так же они топтались на противоположном берегу Вислы, дожидаясь, пока немцы потопят в крови восставшую Варшаву. Они явно не торопятся. И у Будапешта в самое ближайшее время нам их ждать не следует. Всё оказалось дутым пузырем. Они подыгрывают гитлеровцам, потому что на данный момент это им выгодно политически, так же, как с Варшавой. Но строят из себя гуманистов.
— Последнее сообщение, которое передало, успело передать наше радио, перед тем как на радиостанцию ворвались эсэсовцы, это о том, что Венгрия заключила мир с Россией.
— Это оправдает нас в глазах потомков, граф, но не облегчит нашего положения сейчас…
— Мне сообщают, — продолжил Эстерхази, — что венгерские силы массово переходят на сторону русских, чтобы не оставаться под командой Салаши.
— Венгры — свободолюбивая нация, — Хорти кивнул головой. — Они не захотят быть нацистами, да и коммунистами, кстати, тоже. Они так долго боролись за национальное признание, так долго добивались его от Вены, что научились уважать себя, а также желания других народов быть самостоятельными. Венгры не захотели терпеть австрияков как своих хозяев и согласились жить с ними только на равных, не захотят терпеть немцев, и русских, то есть коммунистов они тоже не захотят. Коммунисты с ними тоже не справятся. Сталин ещё узнает на своей шкуре всё, что когда-то пришлось пережить Францу Иосифу прежде, чем он решился признать венгров титульной нацией империи. Они будут поднимать восстание за восстанием, пока не сбросят ярмо, и если Сталину после войны всё-таки удастся создать свою коммунистическую империю на территории Европы, венгры будут той ахиллесовой пятой, которая всегда будет беспокоить его и его последователей. Они не успокоятся, пока не освободятся. Они будут первыми, кто выйдет из этой империи, как только она хоть немного ослабнет, это неизбежно. Я стар, и я уже не увижу этого, но вы ваше высочество, — Хорти повернул голову к Маренн, — скорее всего, увидите, что я прав. Вы увидите, как венгры освободятся однажды от своих нынешних так называемых освободителей. Император Франц Иосиф сумел примирить австрийцев и венгров, Сталину с его идеологией подавления это вряд ли удастся. Мне кажется, ваше высочество, вам лучше отправиться к ним, — он кивнул в сторону окна. — Изменить что-либо уже нельзя, всё проиграно кроме чести, как сказал французский король Франциск после поражения при Павии, там вы будете в безопасности. Не скажу, среди своих, — он едва заметно улыбнулся, — но в безопасности, это важно.
— Габсбурги никогда не бежали с поля боя, даже если проигрывали, — ответила Маренн твердо. — Вы это знаете, ваше высокопревосходительство. Я здесь не для того, чтобы беспокоиться о собственной безопасности, у меня приказ рейхсфюрера сохранить вам жизнь, а значит, сохранить хотя бы призрачный, последний шанс для Венгрии. Да и для Германии — тоже.
— Прошу простить, — в комнату вошел генерал Ваттаи, — прибыл посланник Вейзенмайера. Немцы спрашивают, будет ли ответ на ультиматум.
— Нет, — Хорти даже не повернулся в его сторону. — Так и скажите, ответа не будет. Я ультиматумов не принимаю, и уж тем более не даю ответа на них. Если хотят взять нас силой — пусть берут. Но добровольно я не сделаю того, что им угодно.
* * *
Рано утром 16 октября 1944 года, когда ещё было темно, Буду озарил свет нескольких прожекторов, немецкие войска получили приказ начать штурм.
— Отто, имей в виду, рейхсфюрер ночью всё-таки добился аудиенции у фюрера, — сообщил Скорцени по рации Вейзенмайер. — Только что звонили из Берлина. Как я и говорил, с самим Хорти приказано обращаться вежливо. Никакого насилия. Я приготовил ему поезд на вокзале, так что его с комфортом надо проводить в охотничий замок Хиршберг под Вайлхаймом в Баварии. Фюрер хочет, чтобы он там жил с семейством под охраной. Так что никаких расстрелов, наручников, всё вежливо, — повторил он. — Детишки тоже отменяются, как ты понимаешь. Не надо пугать старика. Но чтоб бумагу об отречении и передаче власти подписал, это ты головой отвечаешь, что бы там ни случилось и как бы он ни упрямился. Иначе нам самим головы запросто поснимают. Понял?
— Так точно, бригадефюрер, — отрапортовал Скорцени.
— Тогда действуйте по плану, — распорядился Вейзенмайер. — Когда всё будет закончено, я пришлю машины, чтобы доставить семейство на вокзал. Кстати, там этот Каллаи, начальник охраны замка, — вспомнил он. — Его приказано отправить в Дахау. Фюрер на дух не переносит его отца, считает своим главным врагом в Венгрии. Так что имей в виду. Туда же, куда и младшего Хорти, — сообщил он.
— Младшего Хорти отправят в концлагерь? — с удивлением переспросил Скорцени и взглянул на Науйокса, но тот только пожал плечами.
— Да, так и есть, — подтвердил Вейзенмайер. — Надо же держать старика на крючке, чтобы он больше и не думал заниматься политикой, — он неприятно рассмеялся. — Правда, рейхсфюрер выторговал, что это будет отдельная комната, а не барак, с удобствами, так сказать. Но я, между прочим, знаю, что комната эта располагается над самым крематорием, так что ему придется каждый день видеть, как его венгерских евреев отправляют туда. Вот повеселится. Да и папочке расскажет, если с ним когда-нибудь встретится. Это личное распоряжение фюрера, он так хочет. Он даже Гиммлеру не сказал об этом. А Хорти вообще запрещено сообщать подробности, имей в виду, — предупредил он напоследок. — Значит, действуй. А я пока запускаю Салаши. Сейчас включится радио. Когда вы будете штурмовать Буду, он обратится к нации с воззванием. Как новый фюрер и отец народа, — он усмехнулся.
— Они упекли младшего Хорти в концлагерь? — спросил Раух, когда рация отключилась. — Смотреть, как будут сжигать в печи венгерских евреев, которых он и его отец хотели спасти от этой страшной участи. Очень изощренное наказание.
— Я, кажется, сказал тебе, чтобы ты держал язык за зубами, — прикрикнул на него Скорцени. — Решения фюрера не обсуждаются. Во всяком случае, не при мне. Как командир СС я не могу позволить тебе этого, ясно?
Ознакомительная версия.
