— Пилите крайние деревья, тащите из развалин окопные и дверные косяки, разберите остатки хуторских печей, но позицию закройте. Иначе…
Глинину и сержантам не надо объяснять, что иначе будет. Они козыряют. После завтрака весь лепешевский взвод, в котором вместе с бронебойщиками, автоматчиками и добровольцами уже пятьдесят один человек, отправляется в сады и в развалины домов.
Лепешев глядит бойцам вслед и удовлетворенно думает, что, даже не считая артиллеристов и танкистов, активных штыков в его взводе побольше, чем в другом потрепанном батальоне. А если учесть насыщенность обороны тяжелым оружием, то дела совсем хороши. Тяжелый танк, две «сорокапятки», две бронебойки да девять пулеметов — это уже совсем сила. Теперь его, Лепешева, голыми руками не возьмешь. Дорого обойдется немцам этот прибрежный бугор, если они вздумают его штурмовать!
* * *
Лепешев знакомится с артиллеристами. Командует ими смуглолицый татарин, младший лейтенант с длинной фамилией Каллимуллин.
— В бою зовите меня просто Миша, — скаля иссиня-белые зубы, смеется он. — В бою на длинные слова времени нет. Меня в дивизионе все так зовут.
— А почему Миша? — удивляется Лепешев.
— Мидхат я. Это по-татарски. По-русски, значит, Миша.
— Быть по сему, — улыбается Лепешев. Веселый артиллерист ему нравится. Тот, кто знает, что будет тяжелый бой, но умеет не думать о возможной смерти, способен простодушно смеяться, — тот в жарком деле не подведет. Паникер — тот и паниковать начинает заранее. Проверено.
Расчеты противотанковых орудий под стать своему командиру. Народ молодой, крепкий, острый на слово. Оказывается, студенты-добровольцы. Как попали вместе в учебный полк, так вместе и воюют. Правда, от всего дивизиона осталось пять орудий, но студенты-артиллеристы не унывают и нового своего «главнокомандующего» (вот черти — уже и прозвище дали!) лейтенанта Лепешева встречают приветливо. Они ему верят. Верит и Лепешев им. Он сразу вспоминает своих киевских ребят и рассказывает о них артиллеристам. После его рассказа бывшие студенты начинают вспоминать собственные беды в первых боевых стычках — теперь для них Лепешев совсем свой человек.
В здании появляется полковник-артиллерист. При дневном свете он выглядит еще внушительней, нежели ночью. Высокий, стройный, подтянутый, полковник весело здоровается с Лепешевым и обходит позицию.
— Как вы думаете, лейтенант, где пойдут танки, если прорвут оборону в саду? — спрашивает полковник.
— Только по хуторским улицам. Больше негде.
— Я тоже так думаю, — подтверждает полковник. — Поэтому мы преподнесем немцам сюрприз. Заминируем улицы их же собственными противотанковыми минами «теллер». Слыхали о таких?
— Нет. Видеть не приходилось.
— Я тоже до вчерашнего дня не видел. Вчера мы захватили машину с этим добром. Ничего не скажешь — мины добротные. — Голос полковника благодушен, будто рассуждает он не о вражеских минах, на которых гибнут русские танки, а о приобретенной для семьи швейной машинке. — Так что вы дайте указание своим, чтобы улицами больше никто не ходил. Сейчас начнем установку.
* * *
Немецкие танки и мотопехота появляются, когда солнце стоит уже высоко и неподвижный воздух пышет дневным зноем. Колонны противника идут по обеим дорогам, и над степью подымается мутно-желтое облако пыли.
Лепешев в это время стоит на краю обрыва и наблюдает, как по реке передвигаются плоты с ранеными и понтон с 152-миллиметровой гаубицей-пушкой. Плоты плывут, как и накануне, очень медленно, но так как их гораздо больше, лейтенанту кажется, будто движение на реке сегодня более быстрое.
Немецкие колонны стремительно приближаются. Грузовики, танки, тягачи на полном газу мчатся по дорогам, и Лепешеву чудится, что они вот так с ходу хотят ворваться в прохладную тень садов. Но громыхают за деревьями «сорокапятки», вырастают перед головными машинами пыльные фонтаны взрывов, и колонны рассыпаются. Грузовики сворачивают с дороги, идут вправо, влево, с них соскакивают солдаты и скрываются в балках. Лепешеву вспоминается вчерашний маневр мотоциклистов, и он хмуро думает, что у сегодняшнего противника солдаты вымуштрованы ничуть не хуже.
Порожние грузовики разворачиваются, уезжают из зоны огня противотанковых пушек. Их прикрывают танки, которые на почтительном расстоянии ползают перед фронтом обороняющихся и изредка постреливают в чащу садов. Еще дальше, за балками, тягачи растаскивают в одну линию тяжелые полевые гаубицы. Лепешеву в бинокль хорошо видны фигурки артиллерийских офицеров, указывающих места установки орудий.
Все это делается быстро, четко, с неприятной для лепешевского глаза педантичностью. Лейтенант наперед знает, что немцы сейчас протянут телефонные линии, развернут автомобильную радиостанцию у командного пункта, который опять-таки будет и максимально близко к боевым порядкам, и вне зоны огня орудий и пулеметов противника. Он не ошибается. Немцы верпы себе. От артиллерийских позиций к балкам медленно идет мотоцикл, с прикрепленной к коляске катушки сползает телефонный кабель. Вдали, у дороги, скапливается несколько броневиков, они окружают большой штабной автобус. Возле автобуса, выставив в жаркое небо длинную металлическую антенну, замирает автомобильная радиостанция. От этого скопища броневиков и автомобилей тоже ползут в разные стороны мотоциклы с катушками.
Лепешев наблюдает за разворачиванием противника и злится. Злится оттого, что все это происходит на глазах, как на учениях. «Знают, сволочи, что нам нечем их угостить… — мрачно думает Лепешев. — Из пушечек бы их сейчас, из дивизионных!..» — И ругает неизвестного ему ротозея, который оставил боеприпасы противнику.
Вдруг рядом гремит орудийный выстрел. Лепешев вздрагивает от неожиданности. Это бьет из своей пушки закопанный танк КВ. Темный султан взрыва вырастает далеко за скопищем бронеавтомобилей. Еще выстрел. Недолет.
«Лопухи!» — сердится Лепешев на танкистов, но в это время снаряд разносит автомобильную радиостанцию. Летят в воздух обломки; блеснув на солнце, отлетает в сторону антенна.
Броневики расползаются в стороны, панически несется назад, в степь, штабной автобус. Еще несколько взрывов, и на том месте, где только что был подвижной командный пункт, — пусто. Лишь горят две разбитые автомашины.
Свистят и улюлюкают бойцы возле конюшни. Те, что в садах, молчат. Тем ничего не видно. Лепешеву тоже хочется сунуть в рот пальцы и, как бывало в детстве, свистнуть по-разбойничьи вслед удирающему автобусу. Но он сдерживается, лишь весело подмигивает подошедшему Каллимуллину.
— Дураки! — говорит тот. — Они считали, что угробили вчера все наши танки. Теперь гонора у них поубавится.
Лепешев согласно кивает. Конечно, поубавится. Чванство и наглость дорого обойдутся фашистам. И дело вовсе не в разбитых автомашинах, уничтоженной радиостанции. Не менее часа потеряет противник, пока развернет где-нибудь в балке новый командный пункт, пока заново проложит телефонные кабели. Не организовав связь и взаимодействие между подразделениями, гитлеровцы на штурм хуторка не пойдут. Лепешев знает это как дважды два.
А танк уже пристреливается к артиллерийским позициям немцев. С береговой кручи они видны хорошо. И там тоже начинается суета, беготня возле неокопанных орудий. Тягачи тянут 150-миллиметровые гаубицы подальше в степь. Некоторые орудия вступают в дуэль с танковой пушкой. Их поддерживают минометы и танки.
Лепешев и Каллимуллин укрываются в недавно оборудованном наблюдательном пункте. Большинство снарядов и мин пока еще проносится мимо, вздымают фонтаны земли где-то далеко на левом берегу, но лейтенант знает, что это только пока. Скоро немцы пристреляются, и тогда станет жарко. Хорошо еще, что нет в небе немецких бомбардировщиков. Видимо, мало у противника сил для активных действий на внешнем фасе харьковского котла, видимо, не сломлено еще ожесточенное сопротивление окруженных советских войск. Будь иначе, по всем немецким правилам должны гитлеровцы сначала хорошо пробомбить оборонительные позиции у хуторка, а уж потом броситься на штурм.
И все же бомбардировщики прилетают. Как и вчера вечером, появляется над рекой восьмерка «хейнкелей». Темные тяжелые машины уже не делают над излучиной реки поворот на запад, они совершают круг над мысом и перестраиваются для бомбометания. С ревом их моторов перекликается резкий треск зенитных пулеметов.
Лепешев обходит конюшню, отдает приказ расчетам ручных пулеметов и бронебойщикам изготовиться к отражению воздушной атаки.
Очевидно, у немцев есть отличная связь с самолетами. Нет обычных сигнальных ракет, а «хейнкели» разряжают первые бомбовые кассеты точно над садами. Взлетают вверх искалеченные деревья, черные столбы земли.
