Немецкие танки прорываются в сады после второй атаки.
Сначала они атаковали по всему фронту, но когда из-за деревьев начали стрелять противотанковые пушки, развернулись и быстро вышли из зоны действенного огня.
Вскоре артиллерия противника открывает огонь по засеченным наблюдателями противотанковым пушкам.
— Неужели сидят на месте, а? — волнуется у стереотрубы Каллимуллин. — Надо было сразу сменить позицию.
— Не дураки, сменили, конечно, — успокаивает его Лепешев, а сам думает, что если артиллеристы не перетащили в паузу свои «сорокапятки» на запасные точки, то им уже не стрелять — артиллерийская инструментальная разведка у немцев поставлена неплохо.
Расчеты противотанковых пушек дело свое знают. Они успели сменить позиции. Однако это не может спасти положение. Танки вдруг стремительно мчатся к левому флангу. Строятся там уступом и вдоль берега реки, на максимальной скорости, ведя на ходу интенсивный огонь, устремляются к садам. Их натиску противостоит лишь одна левофланговая пушка. Противотанковые орудия, расположенные в центре и на правом фланге оборонительного рубежа, помочь своим товарищам не могут — за пологими холмиками танки им не видны.
Используя неровность местности, защищенные от флангового огня, все четырнадцать танков нацеливаются на один узкий участок. По тому же левому флангу беглым огнем бьют и орудия, и минометы. По мере приближения танков к садам черная стена взрывов смещается в центр, а потом на правый фланг.
В блиндаж к Лепешеву врывается старший лейтенант-танкист, командир закопанного КВ.
— Д-давай откроем огонь, лейтенант! — отрывисто кричит он и нервно мнет в руках шлем.
— Сколько у тебя бронебойных снарядов? — стараясь говорить спокойно, спрашивает Лепешев, не отрывая глаз от бинокля.
— Од-диннадцать…
— Вот видишь… Ничем ты им сейчас помочь не можешь. Поздно. Смотри.
Танкист втискивается между Лепешевым и Каллимуллиным, смотрит в амбразуру. Два танка стоят у реки. Один горит, у другого перебита гусеница. Остальные двенадцать уже ревут между деревьями.
— Т-так ведь п-перемнут они там наших! — с отчаянием рычит танкист. — Как п-пить дать, п-передавят!
— Не передавят, — глухо откликается Лепешев. — Ты лучше проследи, чтобы твои орлы понадежнее прикрыли башню.
— А-а… Д-давно прикрыли! — плачуще огрызается танкист. — Ведь п-перемнут, с-сволочи!
Разговор бестолков и совершенно неуместен. Еще когда Лепешев валялся на лежанке, к нему приходили полковник-артиллерист и этот самый старший лейтенант. Обсудили детали предстоящего боя и единогласно пришли к выводу, что танк будет последним резервом защитников мыса, что вновь вступит в бой он лишь тогда, когда немцы преодолеют заминированные улицы. Тогда старший лейтенант со всем согласился, как согласился с тем, что временным его начальником станет командир званием ниже — лейтенант Лепешев.
Генерал-майор Федотов одобрил принятое решение и лично говорил по телефону как с Лепешевым, так и с танкистом.
— Танк использовать лишь в самый критический момент! — сказал он.
И, несмотря на это, старший лейтенант прибежал сейчас сюда и просит согласия Лепешева открыть огонь по прорвавшимся в сады танкам. А что это даст?
Вслед за танками врывается в сады неприятельская пехота. Теперь спасение защитников первой линии обороны зависит от того, как скоро они сумеют отступить на правый фланг и берегом реки уйти к своим. Все вроде бы ясно.
— Хоть п-парочкой их угостить! — рычит танкист. — Хотя бы п-парочкой!
— Ничего ты не сделаешь двумя снарядами, — цедит сквозь зубы Лепешев. — И вообще… — Ему хочется обругать не в меру нервного танкиста, но он только отплевывается и приказывает чернобровому телефонисту; — Сергеев, свяжитесь с фланговыми пулеметными точками. Что они видят?
Артиллерийский и минометный огонь неожиданно прекращается. Немецкая машина взаимодействия срабатывает точно. Гитлеровцы боятся нанести урон своим. Лепешева бесит эта точность. Окаменели крупные мышцы стиснутого рта. Лейтенант глядит в амбразуру и не знает, что предпринять. Из сада доносится пулеметная, винтовочная и автоматная стрельба. Звонко ухают танковые пушки.
— Слева пробежали к своим пять человек, — докладывает телефонист. — Справа еще никого нет. Лишь пронесли несколько раненых.
— Так! — Лепешев смотрит, как танки подминают яблони, как мелькают за деревьями мундиры немецких солдат, и соображает, чем может помочь своим.
Из развалин по гитлеровцам открывают огонь пулеметчики и бронебойщики. Один из танков загорается. Над садами вырастает столб сажистого дыма. Гитлеровцы открывают ответный огонь. Из-за деревьев выползают на дорогу три танка и, ведя пушечно-пулеметный огонь, устремляются к промежуточной позиции. За ними бегут автоматчики.
— Миша! — кричит Лепешев, но Каллимуллина рядом уже нет. Лейтенант сует в рот свисток и тоже выбегает из блиндажа. Дает сигнал.
Вздрагивает береговая круча. Одновременно бьют «сорокапятки», бронебойки, станковые и ручные пулеметы. Валятся в хуторскую пыль вражеские автоматчики, начинают метаться, падать под деревья солдаты в саду. Один за другим останавливаются, начинают дымить два танка. Третий разворачивается, несется назад за деревья, но и его настигает снаряд каллимуллинских пушкарей. Сначала распластывается в пыли перебитая гусеница, а потом приземистая машина вздрагивает всем корпусом, одевается шапкой дыма.
Артиллеристы и пулеметчики продолжают вести огонь по левой стороне сада. Стволы израненных деревьев прикрывают гитлеровцев, но все равно психологический эффект внезапно обрушившегося шквала огня велик. Немцы залегают, они уже не рвутся вперед.
Из блиндажа выскакивает телефонист. Он что-то докладывает, но Лепешев не слышит. Лейтенант машет рукой, телефонист подбегает, кричит в ухо:
— Справа у реки отходят наши. Катят одну противотанковую пушку.
У Лепешева становится легче на душе. Еще десяток минут интенсивного огня — и все живые, все способные двигаться покинут взломанную линию обороны.
Лейтенант доволен. В хорошо подогнанные шестеренки немецкого наступления удалось всунуть крепкий болт. Заскрежетали, начали крошиться железные зубы немецкой атаки. Немецкой воле противопоставлена русская воля. Пусть хоть лопнут от злости фашистские офицеры, руководящие боем из штабного автобуса, что запрятался где-то в балках, пока не придут в себя распластавшиеся на горячей земле солдаты, пока не приведут себя в порядок смятые внезапным фланговым огнем подразделения, — до тех пор они, эти офицеры, бессильны что-либо сделать, не могут дать приказ о возобновлении артиллерийского обстрела, не могут диктовать обороняющимся свою волю.
Поэтому Лепешев не дает команду на прекращение огня. Сады хоть и густы, но это не сплошная стена — многие пули и снаряды могут найти свою цель.
Противник не отвечает. Не стреляют даже танки. Они, очевидно, выбираются из садовой чащи назад в степь, на простор. Три больших чадных костра, что полыхают у хуторских развалин, видимо, внушают и танкистам чувство опасения. Потеря вначале боя шести боевых машин — из них пять безвозвратно — заставит кого угодно стать осторожным.
* * *
На краю обрыва, у правофланговой пулеметной точки, появляется человек с забинтованной головой. Он машет рукой и спрыгивает в траншею. Вскоре в конюшне появляется перепачканный землей и кровью моложавый капитан. Он без головного убора, поверх наспех намотанного на голову бинта расплылось большое розовое пятно, гимнастерка порвана.
— Лейтенант Лепешев?
— Да.
— Все. Вышли. Можешь кончать.
Лепешев дает команду.
Над разрушенным хуторком разверзается, будто с неба падает, тишина. Гремит несколько выстрелов из развалин — и становится совсем тихо.
Капитан хлопает себя по бедрам, зачем-то ощупывает живот, грудь и, хотя на голове у него сочится кровью марлевая повязка, счастливо улыбается:
— Цел. Вышли!.. И раненых вынесли. Даже пушечку одну сохранили. Здорово, да?
— Здорово, — соглашается Лепешев.
— А я уж было подумал, что на этот раз приберет меня костлявая, — продолжает с улыбкой капитан. — Попер фриц здорово. Прямо сказать — отчаянно попер. От моего НП уже метрах в двадцати автоматчики появились. А вы тут… Спасибо, браток, опять выручил. Долго тебя помнить будем.
— А что я?.. — Лепешев пожимает плечами.
— Да, понимаю, лейтенант. Все понимаю. Но ведь как вовремя вы их накрыли!.. Елки зеленые, в самую точку! Ни раньше, ни позже. А когда они опушкой нас обтекать начали…
— Ладно. Что было, то прошло. Рому трофейного не желаете?
— Рому? Выпью. Как не выпить… Опять костлявой рога наставил! — радостно хохочет капитан и снова ощупывает себя. — Цел ведь, а? Здорово, да? Котелок только малость задело.
