— Комбриг приказал взять людей, связистов и попытаться установить связь с Прохоровым. Если связь не установишь — лично передашь, что общая атака назначена на двенадцать ночи. Сигналы плановые.
Отобранные для выполнения этой задачи люди оказались незнакомыми — шоферы, ремонтники и даже повар из танкового батальона. И оружие у них было плохонькое — только длинные, неуклюжие винтовки. Валя поморщилась и вернулась в штаб.
— Разрешите самой выбрать людей? — попросила она.
— Многого хотите, сержант, — разозлился офицер.
— Задача такая.
Офицер раздраженно потоптался и буркнул:
— Разрешаю. Вечная вольница эти разведчики.
И тут сразу вспомнилось, что есть еще один разведчик, пусть штрафной, плохой, но все-таки обученный и привычный к ночным боям. Поэтому Валя рискнула:
— И еще прошу дать мне Зудина. Он виноват. Так вот пусть свою вину смывает кровью. Нечего ему сидеть в тепле, когда все воюют.
Офицер уже спокойнее, с интересом взглянул на Валю и ответил:
— Подумаем.
Валя вышла из землянки и обратилась к тыловикам:
— Товарищи, нужны добровольцы на опасное дело. Кто пойдет?
Неладный, плохо сколоченный и выравненный строй настороженно и угрюмо молчал. Валя подождала и, когда молчание стало невыносимым, язвительно заметила:
— Выходит, смелых тут нет?
— Дело не в смелости, — ответил возмущенный голос. — Дело в том, с кем идти. Это не на танцульку.
— А-а, вот в чем дело, — почему-то успокаиваясь, холодно и насмешливо протянула Валя. — Подвели причину. Ну и черт с вами!
Она отвернулась и тут только поняла и стыд и безвыходность своего положения. Только что хорохорилась в штабе, самолично изменяла его распоряжения, показывая, какая она предусмотрительная и умная, какая смелая, и все пошло прахом. Нижняя губа у нее задрожала. Валя прикусила губу и мысленно сказала: «Да иди ты к черту».
Кто должен был идти к черту — для нее самой было неясно, и уточнить это не пришлось, ее тронули за плечо.
Она обернулась. Рядом стояли трое бойцов — двое молоденьких, видимо шоферы, и пожилой ремонтник.
— Мы пойдем, — угрюмо сказал ремонтник.
Ей захотелось спросить: «Совесть заговорила?» — но она промолчала и кивнула головой. Ремонтник спросил:
— Еще люди нужны?
— А вы что, прикажете? — недоверчиво спросила Валя.
— Приказывать — не имею права. А вот коммунистов и комсомольцев вызвать могу.
— А вы… Вы тоже? — спросила она.
— Да, мы тоже.
Что ж, было, конечно, обидно, что на ее призыв пришли только те, кто вместе с партийными и комсомольскими билетами приняли на себя гордую и трудную обязанность всегда идти впереди на самое опасное дело.
Но чего же ждать? Смешно…
И Валя действительно улыбнулась:
— Что ж, спасибо. А насчет людей… Сейчас я проверю еще одно дело. Если оно удастся — то, вероятно, никто не потребуется. Если нет — нужно будет еще два человека. Вы коммунист? — спросила она у ремонтника.
— Да.
— Звание?
— Старшина.
— Что ж, товарищ старшина. На первом этапе командовать придется мне, а потом, вероятно, вам. А пока что постарайтесь найти автоматы, хотя бы парочку, и больше гранат. Хорошо бы достать и финских ножей. Через полчаса чтобы все были готовы. Сбор — здесь.
— Слушаюсь, — серьезно ответил старшина, и Валя на мгновение ощутила легкий стыд, словно взяла и присвоила то, что не могло принадлежать ей по праву. Но сейчас же подавила и эту вспышку — так нужно. Это делалось не для нее, а для других.
Зудина привели под конвоем. Он стоял в землянке, привычно заложив руки за спину, наклонив голову, исподлобья поглядывая на окружающих. Широкоплечий, широколицый солдат-конвоир стоял у дверей, положив огромные руки на автомат.
— Радионова, вы можете поручиться за ефрейтора?
Зудин быстро и удивленно взглянул на Валю, но не шевельнулся. Она задумалась. Как она может поручиться за своего врага, человека, которого ненавидела и который, по ее глубокому убеждению, был отвратителен. И ей даже показалось, что она просто не имеет права ручаться за настоящего преступника. И все-таки затаенное, воспитанное когда-то уважение к каждому человеку, убеждение, что даже из преступников можно сделать хороших людей, жило в ней и не позволило отмахнуться от вопроса штабного офицера. Но она слишком долго думала, и офицер, уже раздраженно, повторил вопрос, прибавив:
— Ведь вы же сами требовали!
Зудин еще раз взглянул на Валю удивленно и недоверчиво. Она кивнула головой:
— Да. Разрешите задать ему вопрос. Ты когда-нибудь продавал товарищей?
Зудин гордо выпрямился и отставил вперед ногу.
— Я знала это. Так вот — все наши в окружении. Неужели мы их предадим?
— Понятно… — подобрался Зудин.
— И еще. То, что я тебе говорила насчет тесноты, забудь. И прости. Это было глупо. Хорошо?
Зудин торопливо кивнул, словно для него это было само собой разумеющимся.
— Я ручаюсь за него, товарищ капитан.
— Хорошо, пусть возьмет оружие.
Зудин и конвоир ушли и вернулись вчетвером.
— Товарищ сержант, — доложил невысокий, ловкий паренек. — Младший сержант Коновалов с двумя солдатами прибыл в ваше распоряжение.
Оказалось, что после освобождения Зудина караул не требовался, и весь он был готов к бою. Теперь у Вали были даже лишние люди.
— Товарищи, — обратилась она к вновь прибывшим. — Людей у нас хватает. Кто хочет пойти с нами добровольно?
Согласились и эти трое. Можно было отпустить первую тройку, но старшина-ремонтник рассудил, что так поступать негоже: это их обижает.
— Тоже правильно. Тогда так: младший сержант Коновалов пусть идет к тыловикам — там нужны опытные люди, и один из шоферов — туда же. А остальные со мной.
Они собрались в пустой землянке. Здесь к ним присоединились еще трое связистов с катушками кабеля и аппаратами и радист с новенькой рацией.
Проверили оружие и снаряжение, поели и обсудили задачу. Решили действовать тремя группами. Две группы по три человека — «пробивные». Старшие в них — Валя и старшина. Связисты пойдут третьей группой, несколько позади и в центре. «Пробивные» группы должны будут бесшумно снять наблюдателей противника, а если это не удастся, проложить дорогу огнем. Если не удастся и это, старшие групп должны пробиться к окруженным самостоятельно. В штабе утвердили этот план, и все десятеро пошли на передовую.
На командный пункт бригады приказали не заходить — он был в стороне, в районе злополучного прохода в минном поле. Минуя батареи, землянки связистов и огнеметчиков, скопище только что подошедшей, мокрой и усталой пехоты, выбрались в ходы сообщения и наконец на передовую.
После расспросов пехотинцев выяснилось, что обстановка, а значит, и задача гораздо сложнее, чем думалось в штабе. Противник охватил окруженных на высотке двумя кольцами — внешним, обращенным на восток, навстречу пехотинцам, и внутренним, обращенным на запад, против окруженных. Поскольку пользовались лишь одним проходом в минном поле, противник прикрыл его особенно надежно. Старшина и Зудин примолкли. Валя испытующе посматривала на них — страха у нее не было. Была только озабоченность и все усиливающееся чувство ответственности пока еще не за выполнение задачи (уверенность, что она ее выполнит, еще не затрагивалась), а вот за этих врученных ей людей. Сумеет ли она провести их, сохранить?
— А больше негде… — хмуро решил старшина, и Зудин подтвердил:
— Придется лезть прямо в горлышко, — потом подумал и решил: — Нужно идти по самой кромке прохода.
Вместе с пехотными командирами они еще раз уточнили обстановку и окончательно приняли план действий: «пробивные» группы поползут по кромке прохода, а связисты — в центре.
За бруствером сразу попали в лужи и вымокли. По-прежнему сеял дождь. Ветер поворачивал к северу, и в воздухе явственно тянуло холодком, но дрожи уже не было. Ее пересилило внутреннее напряжение.
Чем дальше продвигалась Валина группа, тем сильнее было это напряжение и тем неуверенней чувствовали себя бойцы. Она видела это не только по частым остановкам, но и по тому, как неохотно они возобновляли движение, посматривая на своего командира.
Валина уверенность в обязательном выполнении задачи тоже была поколеблена. В сущности, ей предстояло сделать с десятью бойцами то, что утром не доделали танки, артиллерия и пехота. Сомнения все крепли, хотелось повернуть назад, прийти в штаб и сказать:
— Да вы с ума посходили, товарищи! Вся бригада не могла выполнить приказ, а вы требуете этого от нас.
Самая обычная житейская логика говорила, что они ползут на верную смерть или плен, и все-таки все они ползли, потому что было нечто более высокое, более сильное, чем эта самая житейская логика, — был приказ. Он требовал свершения подвига. И требовал не для себя, а ради тех, кто был в окружении. Значит, этого требовал (уже не приказ, а те, к кому они ползли.
