Только после этого я вернулся в реальный мир. Многие уже были далеко впереди меня. До стен Дворца им оставалось не больше десяти метров. Еще немного, и они будут в «мертвой зоне». Это такой участок местности, где противник не сможет обстреливать наших. Некоторые духи высунулись из окон и стреляют по нам. Мы в свою очередь в этот самый миг расстреливаем духов. Некоторые раненые летят вниз. Кто кричит благим матом, кто вываливается молча из окон. Немногие падают внутрь здания. Затем духи начали кидать гранаты.
Кто их наших парней успел, тот добежал и спрятался под стенами Дворца, а некоторые остались лежать. Остальные дрогнули и побежали обратно. Они пробегали мимо нас, лежащих на земле, глаза у них были как бы распахнуты. Такое ощущение, что бежали слепые. Рты разинуты, не хватает воздуха. Паника. Духи стреляют в спину им, и постепенно огонь переносится на нас. Крики, стоны раненых, вопли о помощи. Все это режет слух, бьет по барабанным перепонкам. Холодной струей внутрь, в душу, заползает страх. Громадным усилием удерживаю себя на земле. Я не герой, но просто помню этот панический ужас, который охватывает каждую клеточку мозга, тела и есть только одно желание — бежать. Бежать, не разбирая дороги, куда угодно. Только одно чувство — скрыться, убежать, спрятаться.
Стиснув зубы до хруста, начинаю обгоревшим обломком металла копать мерзлую землю. Вонзаю как можно глубже и выбрасываю ее впереди себя. Снова вонзаю и выбрасываю. Нет, не получится у вас прошлый номер, не получится. Зубами, ногтями, но зацепимся мы за эту площадь и возьмем ее. И за тех ребят, что висят сейчас в ваших окнах, вы ответите. За каждого персонально спросим.
Это решение пришло спонтанно, само по себе. Не приходило в голову, что я, может, один копаюсь в этой мерзлой земле на площади, как крот, на потеху духам. Это моя война, и у меня свой, особый счет. Счет и к войне, и к тем, кто ее развязал, и к тем, кто убивает наших солдат и офицеров.
Поднял голову, посмотрел, нет ли духов, не идут ли они в атаку. В атаку духи не собирались, а лишь орали что-то, раскачивали трупы наших солдат в окнах. Те — замершие, закостеневшие — с глухим мерным стуком бились о стены. Некоторые духи неприцельно стреляли в нашу сторону. Кричали что-то оскорбительное как на русском, так и на своем гортанном языке. Корчили рожи. Резали кожу, тыкали ножами тех немногих еще живых пленных, что остались на окнах. Кто кричал, кто, стиснув зубы, пытался молчать. Но таких было мало.
А ты, читатель, сумел бы продержаться двое, трое суток на морозе в подвешенном состоянии и когда тебя режут ножом? Когда тобой прикрываются как живым щитом при атаке твоих же друзей? Некоторые теряли сознание, это их спасало на какое-то время от бессмысленных пыток. И ты висишь и прекрасно понимаешь, что тебе не выжить, и наблюдаешь, как гибнут твои спасатели, бегут, попадают в плен только лишь потому, что боятся стрелять. Боятся попасть в тебя. И у тебя остается небольшой выбор. Либо ты умираешь, или тебя убивают, или ты через некоторое время сходишь с ума. Смерть в данном случае является избавлением, исцелением. А в подсознании бьется сумасшедшая мысль, а вдруг тебе повезет, и ты уцелеешь. А вдруг спасут?!
Вот и подумай, читатель, виновен ли ты лично в смерти тех ребят, что погибли такой страшной, мучительной смертью? Я считаю, что виновен. Виновен дальше некуда! Своей апатичной, индифферентной позицией, отношением к происходящему.
Я не желаю тебе этого, читатель, но представь себе, что через несколько лет начнется новая война. И тебе или твоему сыну, брату, свату, племяннику доведется идти на эту новую нелепую, бессмысленную войну. Что ты скажешь? Правильно. Ничего не скажешь. Будешь на кухне шушукаться, обсуждать последние новости, письма, сплетни. И не более того. Потому что система за семьдесят лет превратила тебя в бессловесное существо, которое может только кричать в одиночку, когда его режут, а помочь соседу, защитить кого-то — не в состоянии. Так и проживешь ты, стоя на коленях, и умрешь в той же позиции. Помоги кому-нибудь, помогут и тебе. В жизни все как на войне. Если ты помогаешь, то тебя не продадут, не предадут. Ты в составе своей команды уничтожаешь другую команду, «поедаешь» их. А еще лучше, если нам удастся объединиться, сплотиться. Но это уже утопия.
Русский человек последнее время склонен к саморазрушению, самоуничтожению, уничтожению ближнего. Анархия, бунт, вот та стихия, которая по душе русским. Но даже в защиту своих детей, погибающих в Чечне, не смогли русские поднять бунт.
Измельчал русский народ. Его величество доллар поработил все, включая и души. Ту душу, которую нельзя понять, можно просто купить. Заткнуть, на худой конец. А купленная или молчащая душа никогда не скажет против ни звука. Поэтому не надо питать иллюзий по поводу нашей загадочности. Так же продаемся и покупаемся, как и все. С единственной разницей, что все оптом и по очень низким ценам. Ниже себестоимости.
И остались плакать по русской душе дешевые интеллигенты, которые первыми в годы «перестройки» ратовали за приход доллара. И называли первых грабителей на Руси не иначе как «душка», «гениально» и т.д. Тогда уже занимались первые пожары межнациональных конфликтов, но они делали вид, что это их не касается. Когда убивали русских здесь, в Чечне, то они тоже повадились появляться на всякого рода презентациях, в народе -"халява", произнося льстивые тосты криминальным авторитетам. И сейчас, как пить дать, они торчат на каком-нибудь банкете в честь открытия нового совместного предприятия и лепечут о возрождении былого величия России.
Ведь не пошли они, не возглавили колонны, которые протестовали против войны. Не возглавили комитеты для сбора гуманитарной помощи. А ведь был девяносто четвертый, а не шестьдесят восьмой.
Все, господа, конечная остановка. Приехали. В лучшем случае нашу страну разделит весь «цивилизованный мир». Мирно разделит, поделит и разберет как свадебный пирог по частям. Все как положено. Самый вкусный кусок пирога — самому сильному, богатому гостю. Остальным — поменьше. Все будет соблюдено. И ООН, и какие-нибудь очередные презентации. Всем сестрам по серьгам. Всем, кроме народа русского. Всех продадут, предадут. В данном случае — за долги.
Вариант второй — будем «банановой республикой». Бросовая рабочая сила и прибыль в тысячу процентов. Вывоз только сырья. На месте ничего не производить. Все завозится из стран-владычиц. Включая стеклянные бусы, как у полинезийцев.
И самый страшный вариант — очередная революция. Со всеми вытекающими последствиями. В любом варианте, читатель, ты «пролетаешь мимо кассы». С той лишь разницей, что парни, которые сейчас лежат вокруг меня, будут тебе вспарывать живот и заставят смотреть на мучения твоих жен, дочерей, сестер, подруг. Не из вредности или кровожадности, а просто из-за элементарной мести. За то, что ты молчал, засунув свой язык… между зубов, когда духи нас заставляли смотреть, как мучаются наши товарищи. Вот так, господин Читатель. Думай.
Вокруг бойцы и офицеры тоже копали мерзлую землю, вгрызались в замерзший асфальт. Некоторые использовали воронки для этого. Пробивали в них «лисьи норы». Духи быстро поняли, что мы, в отличие от прежних атак, не собираемся откатываться назад. Вот поэтому вновь и открыли по нам огонь. Вновь фонтанчики начали поднимать вокруг меня пыль, грязь, подтаявший снег. Это стимулировало выделение очередной порции адреналина, отложив автомат в сторону, я начал работать быстрее.
Скорость, скорость. Пальцы уже содраны в кровь, ногти обломаны почти до мяса. Не чувствую боли, зарыться, закопаться, а потом уже, гады, мы с вами разберемся. Не было паники, когда лежали под минометным обстрелом. Была злость на духов. Злость большая, как Вселенная. Пот уже тек ручьями по лицу, от бушлата валил пар. Чувствовал, что белье и «афганка» пропитались потом насквозь. Еще не хватало мне погибнуть от холода! Скорость! Вот уже голова моя скрылась в неглубокой ямке. Если я не вижу противника, то это не значит, что он не видит меня. Поэтому глубже, глубже. Хорошо, что не у нас в Сибири воюем! Там земля промерзла глубоко.
Вспомнилось, как во время службы в Молдавии у меня постоянно спрашивали — правда ли, что в Сибири зимой не хоронят? Как так? Земля-то промерзает глубоко, вот поэтому и не могут вырыть могилу. Вот и приходилось объяснять этим чудакам технологический процесс отрывания могил в холода.
А тем временем духи подтащили минометы и открыли огонь. Мины пока ложились неприцельно, поднимая большие фонтаны грязи, снега, песка. Страшно хочется жить. Проснулся инстинкт самосохранения, инстинкт любви к жизни. Скорее, скорее, глубже, глубже. Дыхание срывается, я уже задыхаюсь, пот мешает, не смахиваю его с лица, пусть льет, только вниз, только в землю. Страх и адреналин помогают работать быстрее. Скорость, скорость. Все быстрее растет куча песка и земли передо мной. Стаскиваю с себя грязный от земли и мокрый от пота когда-то бывший черным подшлемник. Воротник бушлата намок от пота, а набившаяся земля сыпалась за шиворот. Поначалу это вызывало какое-то неудобство, раздражение, но со временем это ощущение прошло. Желание выжить заставило не обращать внимания на эти пустяки.
