Злость и желание выжить заглушили все остальные чувства. Не было ни голода, ни холода, ни жажды. Только одна цель — зарыться и выжить. Злость, страх. Задыхаюсь. Мало воздуха, чертов бронежилет сковывает движения, висит колом. Без него я давно бы уже зарылся по самые уши. Чтобы его снять, пришлось бы привстать, но не было такой силы, которая бы заставила меня сейчас приподняться под обстрелом. Ненавижу этот визгливый вой мин. Не нравится он мне. До конца дней этот вой будет преследовать меня. Так же, как и вой авиабомб. И каждая клетка моего мозга, тела будет сжиматься в животном ужасе при одном воспоминании об этом. А также этот вой, кроме страха, будет будить и злость.
Жарко. Ослабил крепление боковых лямок на бронежилете, теперь он практически висит только лишь на плечевых ремнях. Ох, велик соблазн снять его. Снять четырнадцать килограммов чертова железа, скинуть бушлат и просто в одной «афганке» полежать на сырой, холодной земле.
Окоп почти готов. Осталось лишь спрятать ступни. Но сил уже почти нет. Тот обломок от какой-то грозной техники, которым я копал, стерся, сточился, изогнулся и принял причудливую форму.
Теперь автомат к себе поближе. Пока копал, наполовину засыпал его землей, она посыпалась в рукава. Не обращаю никакого внимания на эту досадную помеху. Не важно это сейчас, не важно. Я жив, закопался по уши в землю, и теперь только прямое попадание мины может меня накрыть.
Осторожно, очень осторожно поднимаю над бруствером голову. Волос у меня и так мало на ней, подшлемник лежит на земле, от головы валит пар. Неплохая мишень для снайпера. Стараюсь не думать об этом. Надевать шапочку-подшлемник не хочется. Вроде, не обращают внимания.
Духи простреливают площадь из минометов, подствольников, пулеметов и автоматов. Пытаются кидать ручные гранаты под самое основание здания. Там обосновалась небольшая группа наших, тех, кто успел пробиться под стены Дворца. Находясь в «мертвой зоне», они окапывались. Духи пытались их достать гранатами, но те разрывались на безопасном расстоянии. Ни духи не могли причинить серьезного ущерба нашим, ни наши духам. Только с наступлением темноты духи могли предпринять попытку уничтожить наших. Поэтому, если мы не поможем славянам до темноты, они пополнят «музей ужасов» в окнах Дворца.
Или Дворец брать, или бойцов своих из-под его стен вытаскивать. Третьего не дано. Оглядываюсь. Многие роют свои окопы, некоторым они могут стать могилами. Кое-кто закончил эту работу и сейчас, подобно мне, уподобляясь черепахе, осторожно высовывает свою голову из панциря-окопа. Головы, как и у меня, непокрыты, от них также валит пар. Похоже, что у духовских снайперов перерыв на обед. Туда им и дорога, чтоб они подавились, паскуды долбаные. Духи постепенно, поняв, что на площади нас достать проблематично, перенесли свой минометный огонь на Госбанк.
Каждая мина ложилась все ближе к полуразрушенному зданию. Если вести по этому сараю массированный огонь из минометов, то он через несколько часов не выдержит и рухнет. Вместе с ним погибнут и люди, что пытаются укрыться за его стенами. Так что еще неизвестно, кому уютней. Мне, лежа кверху задницей на морозе на площади, или тем, кто скрывается за бетонными стенами. Которые могут превратиться в мавзолей.
Вот первые мины уже начали рваться на территории Госбанка, поднимая облака дыма, пыли, щебенки. В ответ последовал залп, тоже из минометов. Но из-за бойцов в окнах они не долетели и взорвались перед Дворцом, с большим недолетом. Духи словно озверели после нашего демарша и начали бить по банку. Чтобы как-то отвлечь внимание противника, пришлось нам, тем, кто на площади, тоже открыть огонь. Хоть и был наш огонь жидким и не мог причинить духам серьезного вреда, но, тем не менее, пришлось считаться с нами.
— Держись, мужики, держись! — шептал мой родной АКС, и я вторил ему.
— Бей гадов!
— Уроды! — неслось из соседних окопчиков.
Никто не координировал людей, их огонь. Просто все старались оттянуть огонь духов на себя. Только огонь и только по противнику. Самое главное не попасть по тем, кто висит в окнах. Не ровен час, и каждый из нас также мог повиснуть вот так — живой или мертвый в окне, и не хотелось бить по своим.
На верхних этажах не было видно в окнах наших, но суетились духи. Еще полтора-два месяца назад, прежде чем стрелять, мы бы долго высчитывали перепад высот, делали поправку на ветер, а теперь — били влет. И вот уже одна темная фигурка полетела вниз. Дух летел без крика, значит, мертвый, а если раненый, то падение с тридцатиметровой высоты не прибавит ему здоровья.
И тут духи озверели. Они перенесли огонь на площадь. И вновь вой мин, оглушительные разрывы неподалеку. Опустился на дно собственнорожденного окопчика. Такого родного, милого. Разеваю рот как можно шире и напрягаю барабанные перепонки. Затекают мышцы на челюсти. Все труднее сдерживать новые воздушные волны от разрывов мин, гранат. Сильнее и сильнее стегают по несчастным барабанным перепонкам тугие волны воздуха. Кажется, что из ушей что-то бежит, струится. Трогаю рукой и осторожно смотрю. Нет. Ничего. Просто показалось. Воевать с разинутым ртом неудобно. Каждый новый разрыв кидал в рот новую горсть земли. Кажется, что уже не рот, а экскаватор с полным ковшом. Отплевываюсь. И в этот момент новый разрыв, и по ушам прокатилась волна воздуха. Бедные уши еще толком не отошли от прошлой контузии, а тут новый удар «хлыстом».
Трясу головой, словно пытаясь выбить из ушей воду после купания. Не помогает. Опять мягкая глухота окружает меня. Музыкант из меня уже не получится. Факт! Надоело. Высовываю голову и стреляю. На разрывы уже не обращаю внимания. Новые взрывы бьют по ушам, но уже не так остро воспринимаются. В ушах как будто пробки из ваты. Сначала вижу разрыв, а потом уже доходит звук. Злость берет меня. Бля! Неужели инвалид? Руки-ноги целы, а что теперь мне делать? Прекратил стрелять, нащупал левой рукой «счастливую гранату». Пора или не пора? Вот она лежит в грязной ладони. Пальцы все изрезаны, все в ссадинах, забитых землей. Вокруг ногтей тонкой полукруглой каемочкой запеклась кровь. Опускаюсь глубже в окопчик. Переворачиваюсь на живот и закуриваю. Потом снова беру гранату в руки и, щурясь от едкого дыма, попавшего в глаза, рассматриваю ее.
Зеленого цвета, посередине проходит выпирающий ободок. Вот оно. Два движения и все. Нет больше глухоты, нет больше мучений от голода, холода, боли, мук совести. Не надо искать виновных в этой войне. Сам виноват в своей жизни. Самостоятельно выбрал этот путь, никто тебя не тянул. Поэтому, кроме самого себя, не надо никого обвинять в своих бедах. И никто не обвинит тебя в трусости, в дезертирстве. Толком не будут разбираться, от чего погиб капитан Миронов. От мины или собственной гранаты. Благодаря меткости и везучести духов, или по собственной глупости. Матовая поверхность гранаты притягивает взгляд, парализует разум. Всего два движения. Первое — разогнуть усики у чеки, второе — дернуть резко кольцо и одновременно разжать пальцы, отпуская тем самым рычаг. После этого будет около четырех секунд, чтобы отбросить гранату подальше от себя. Столько работает замедлитель. Такой шанс для самоубийц, если передумаешь. После этого ни одна «скорая помощь» не поможет, как ни зови.
Хотя, с другой стороны, пока внешне цел. Глаза видят, а руки уверенно держат автомат. Никто меня не гонит с фронта. Воюй — не хочу. Спокойно, Слава, не психовать. Выдернуть колечко и отпустить рычаг ты всегда успеешь. Забери с собой побольше духов. Стыдно будет смотреть в глаза тем мужикам, что сейчас гремят костями в окнах гребаного Дворца. Спокойно. Спокойно. Вдох-выдох. Медленно, очень медленно выворачиваю запал из гранаты. Алюминиевый запал неохотно выходит из внутренностей гранаты, тускло поблескивая при дневном свете. Это мы всегда успеем сделать. Кладу в левый карман бушлата и запал, и гранату. В этом кармане я больше ничего не храню. Только граната и больше ничего. В нужный момент может не хватить времени на вытаскивание «счастливой» гранаты, если копаться во всяком хламе. Звякнув, запал с гранатой ложатся на матерчатое дно. Полежите, пока не время.
Из-за этих духов секунду назад я был готов разорвать себя. Рано еще. Глубоко затягиваюсь. Затягиваюсь до боли в груди, голова кружится. Огонек сигареты уже жжет губы. Я с сожалением осматриваю ее. Вот так и моя жизнь — сгорит до конца, и не заметишь. Отбрасываю окурок. Достаю другую сигарету, прикуриваю, переворачиваюсь на живот, подтягиваю автомат. А вот теперь, гады, мы с вами повоюем.
Теперь из-за своей глухоты я могу полагаться только на зрение и интуицию. А также на везение, судьбу, если хочешь, читатель. Отчаяние ушло, пришел азарт. Веселый, озорной азарт. Сейчас, душманы, мы посмотрим кто кого.
У глухоты есть и свои преимущества. Пока летит мина, наши прячутся в окопах, а духи в спортивном азарте выглядывают из окон. Куда попадет? Я из-за травмы почти не слышу воя мины. Только слабый свист. В голове гудит, немного мутит. Очередная контузия. Здоровья она не прибавляет.
