Наконец, решили входить в Беженич колонной, хотя пошли скорее толпой, но на входе в него по нам был открыт огонь из одного — двух карабинов, и два-три десятка человек из взводов резервистов и срочнослужащих были вынуждены залечь в кустах, не зная, откуда стреляют. Связь с добровольцами, шедшими правее лесом, была потеряна, не было и радиосвязи. Попытка выйти на них не увенчалась успехом. Мы двинулись к горящим домам на опушке леса на высоте справа, но выскочившие оттуда люди, чью форму в сумерках было трудно различить, заняли оборону вокруг одного дома и, хотя им кричали, что мы — «свои», они не отзывались. Потом выяснилось, что это была группа специальной полиции, вообще потерявшая связь и со своими, и с нами, разведчиками.
Ночью мы, опять вдвоем со Славиком, вошли в село, бросив на подозрительный шум ручную гранату. Когда мы возвратились, узнали, что в село будет рота входить под утро, и после малоприятного сна на природе мы опять попёрлись в село, после чего наконец-то оно было занято, и кроме семидесятилетнего деда там уже никого не было.
Опять началось надоевшее «сидение» на позициях и я со Славой отправился в танковый батальон, который согласно плану операции и должен был нанести удар в центр «анклава».
Но и в танковом батальоне дело шло по схожему сценарию. Несколько танков с пехотой из состава этого же батальона также шли от точки к точке совместно с отрядом САЙ, а впереди — сербский капитан Боян со своим танком с сербским экипажем и с ударной русской группой в шесть человек на броне. Здесь, кроме шиптар, действовала и авиация НАТО. Командир танкового батальона русских невзлюбил, ибо они действовали вместе под командой еще более им нелюбимого сербского капитана, чем вызвали еще большое раздражение комбата. Все же в той операции их группа, занимая ключевые точки, перед движением цепи обеспечила хороший темп наступления. Однако в самом начале операции, когда войска шли цепью на первое село, оттуда шиптары открыли огонь и один тромблон (винтовочная граната) попал в «Прагу» (спаренную 30 миллиметровую зенитную самоходную установку) и отбил одному парню ногу. Вскоре под чьи-то пулеметы попала и полиция, потеряв четырех человек убитыми. Потери были и в 1-м пехотном батальоне и в других подразделениях. В середине операции, отряд «Крушевацкой» бригады самовольно покинул свои позиции, а вскоре и все шестьсот человек из этого отряда самовольно покинули Космет, устроив демонстрации в Крушевце, требуя «современное» оружие, хотя албанцы воевали с китайскими автоматами и гранатометами против танков и бронетранспортеров.
В конце концов, с русской группой танкового батальона мы вошли в Обринье и смогли сверху наблюдать, как наша пехота и полиция в лощине поросшей лесом под нами пытаются загнать группу УЧК в ловушку. Албанцы отстреливались и несколько раз пускали в воздух черные сигнальные ракеты, давая знаки друг другу. Не знаю почему, но поддержки танков никто не попросил, хотя лощина была как на ладони и группа, в конце концов, ушла. Мы попытались сами проследить, куда ушли шиптары и следы вели вправо в лощину, где внизу село, якобы, было занято нашими войсками. Было непонятно, куда делось до тысячи бойцов УЧК, о которых говорили в штабе и которые действительно держали линию фронта против сербских войск. По окончании операции из сел были выведены лишь колонны женщин, детей и стариков.
Не знаю, сколько во всей операции было точно убито и взято в плен шиптар из УЧК, всего несколько десятков, а куда делась тысяча остальных — можно было только догадываться. Между тем, когда мы вдвоем перед операцией ходили в ночные разведдозоры, то в прибор ночного видения только на участке селения Истог-махала села Полужа, длиной приблизительно в 400 — 500 метров, в лесу было обнаружено девять дымов, а потом выяснилось, что в
201 местах, откуда исходили дымы, находились траншеи и блиндажи. Понятно, что костры жгли не женщины и дети, а вооруженные бойцы УЧК, и вероятно, по три-четыре человека у каждого костра. Не были найдены места, где были спрятаны грузы, ни вообще какие-либо документы и средства связи. Найденный позднее подземный тоннель не только не был уничтожен, но и даже не заминирован. Куда делась УЧК, обнаружилось уже по возвращении, когда все русские танкового батальона вместе с сербским капитаном и двумя его бойцами, были посажены в небронированный грузовик, долженствующий идти впереди, обеспечивая дорогу, а за ним шла бронированная «Прага», три танка и бронетранспортер командира батальона.
До выезда на дорогу Глоговац — Сырбица все шло нормально, хотя зрелище места, где незадолго до этого подорвался на мине бронетранспортер полиции, было не из приятных. Наш маленький грузовик был переполнен людьми, а какой-то тип сюда запихал найденный им сварочный аппарат, который, в конце концов, один наш сербский товарищ с матом вышвырнул по дороге.
Выехав на автодорогу, наш грузовик неожиданно встал, так как в двигателе закончилось масло. Подумав немного, наш капитан Боян сказал, что, мол, давайте пройдемся пешком, ибо до поворота в село Морина, где была база танкового батальона, осталось немного. Стоило нам сделать пару десятков шагов как из леса справа, с расстояния в несколько сотен метров, по нам ударило несколько очередей. Мы растянулись тогда уже в колонну на 20 — 30 метров и пули били как по нам, так и по грузовику. Шедшие впереди капитан и шесть русских сразу скрылись на левой обочине, а мы вдвоем со Славиком забрались в дом, стоящий у дороги. Остальные же сербы, вместе с одним добровольцем из Белоруссии, заняли позицию на обочине у грузовика. Противник вел огонь, не переставая. Было их, скорее всего, человек двадцать, разделенных на две группы, так что останься мы в грузовике — без потерь вряд ли бы обошлось. Мы отвечали огнем, а потом стал бить и танк, стоящий у грузовика, но никаких результатов это не дало. Более того, одна группа противника стала приближаться лесом справа от нас к грузовику, и выстрелы становились все слышнее. От командира батальона не было ни слуху, ни духу. Вероятно, он со всем своим штабом под прикрытием «Праги» ждал, пока мы «победим» УЧК. До победы было далековато, к тому же группа во главе с капитаном оказалась отрезанной от нас, и пришлось мне лезть на броню танка и, подогнав его к этой группе, вместе с ней за броней танка бежать еще пару сотен метров, ведя из-за него огонь, меняясь с бывшим российским десантником Сашей. Едва передохнули, как пули засвистели с левой стороны, и пришлось опять бежать до следующего полуразрушенного дома, откуда опять пришлось вести огонь. Полтора десятка полицейских, дежуривших у выезда на дорогу, толком не стреляли, хотя их пост стоял совсем рядом. В конце концов, капитан дал знак колонне проезжать, и танки пошли на базу, стреляя на ходу по лесу из пушек, но это, видимо, не причинило вреда бойцам УЧК, укрывавшимся в траншеях, которые войска в ходе «зачисток» не уничтожали. Командир батальона уехал на своем бронетранспортере, не только ничего не сказав, но и сбив шлагбаум перед въездом в базу, а мы, вскочив в два грузовика, выбрались последними.
Думается, что уже на основании таких фактов командир батальона должен был поблагодарить ребят, а не писать на них доносы в военную безопасность. Там же эти доносы пришлись как нельзя кстати, так как уже в середине мая она получила указание отправлять восвояси добровольцев, в первую очередь — иностранных, так как «разработку» о «славянским единством» надо было сворачивать в связи с готовящимся подписанием мира.
Интересно, как при этом иные лица в армейских верхах, еще во время войны стали порочить всех без исключения добровольцев, сваливая на них все те грабежи и убийства, что произошли на Космете. Однако подобная версия, успехом даже на Западе пользоваться не могла. Вряд ли кто-то там поверил, что только разрозненные группы (до 20–30 человек) добровольцы, которых, допустим, в нашей бригаде насчитывалось около двух сотен (да и в других подразделениях не больше), виновны в убийстве тысяч человек и изгнании десятков тысяч в Македонию и Албанию. Ведь в операции «чищение» (зачисток) шли все: и резервисты, и срочнослужащие, и контрактники, и добровольцы, а эти операции проводились по приказам армейских и полицейских штабов. Войска шли цепями через горы и леса, входя в села с боем или без боя. Солдаты просто выбивали двери ногой, а то и бросали гранаты в окна, а в населенных пунктах жителям был или дан приказ выйти из домов и собраться в колонны, либо выйти из домов во дворы, пока шел обыск домов.
Если села были предусмотрены для размещения войск, то колонны выводились и передавались специальной полиции, если нет, то жители оставались дома, дабы защитить штабы и войска от ударов авиации. Что такое размещение войск по частным домам, тем более без хозяев, известно по каждой войне. Тем более, здесь иные села «зачищались» по два-три раза. Тут не то, что имущества, а крыш не оставалось. Естественно, что многие люди «обрастали» трофеями, но это относилось ко всем, а не только добровольцам, среди которых, как и среди других были и те, кто этим занимался профессионально, кто по нужде, а кто вообще ничего не хотел брать.
