– Говорил же тебе: его голыми руками не возьмешь.
– По-моему, он страшно страдает. – Тильде была сама не своя.
– Еще бы. Но говорит ли он правду?
– Очевидно, что Харальд скрывается, а следовательно, пленка почти наверняка у него.
– Значит, надо его найти. Сомневаюсь, что отцу неизвестно, где он.
– Разве пастор когда-нибудь лгал?
– Нет, никогда. Но ради сына можно сделать исключение.
– Ничего из него не вытянешь, – отмахнулась Тильде.
– Согласен. Но мы на верном пути, это главное. Ладно, пойдем попытаем мать. Уж она-то по крайней мере из плоти и крови.
Они направились к дому. Петер постучал в кухонную дверь и вошел, не дожидаясь ответа, – так на острове поступали все.
Лисбет Олафсен праздно сидела у стола. Петер в жизни не видел ее без дела: вечно она что-то шила, готовила, убирала. Даже в церкви была занята: расставляла стулья, раздавала или собирала молитвенники, подкладывала торф в печку, которой зимой отапливалось просторное помещение. Теперь она сидела и смотрела на свои руки. Кожа на них была в трещинах и мозолях, как у рыбаков.
– Фру Олафсен?
Она обернулась на голос. Глаза у нее были красные, щеки ввалились. Гостя признала не сразу.
– Здравствуй, Петер, – без выражения произнесла она.
На этот раз он решил подойти к делу помягче.
– Мне так жаль Арне…
Мать безучастно кивнула.
– Это Тильде. Мы работаем вместе.
– Рада знакомству.
Петер уселся за стол и кивнул Тильде, чтобы тоже села. Кто знает, может, простые, обыденные вопросы выведут фру Олафсен из оцепенения.
– Когда похороны?
– Завтра, – подумав, ответила она.
Уже лучше.
– Я говорил с пастором, – сказал Петер. – Мы заходили в церковь.
– Его сердце разбито. Хотя он этого не показывает.
– Я понимаю. Харальд, наверное, тоже переживает.
Бросив на него взгляд, она снова уставилась на свои руки. Взгляд был беглый, но Петер прочел в нем страх и желание обмануть.
– Мы не говорили с Харальдом, – произнесла она.
– Почему?
– Мы не знаем, где он.
Петер не мог сказать точно, когда она лжет, а когда нет, но нюхом чуял, что задача ее – обмануть. То, что пастор и его жена – люди, которые претендуют на то, что они морально выше других, считают возможным сознательно скрывать правду от полиции, ужасно его злило.
– Очень вам советую с нами сотрудничать! – Он повысил голос.
Тильде остерегающе коснулась его рукой и вопросительно посмотрела. Он кивнул, разрешая продолжить.
– Фру Олафсен, – вступила она. – Мне очень жаль, но должна сказать вам, что Харальд, возможно, тоже вовлечен в противозаконную деятельность, как и Арне.
В глазах матери мелькнул страх.
– Чем дольше он этим занимается, – продолжала Тильде, – тем бо2льшие неприятности его ожидают.
Женщина покачала головой и ничего не сказала.
– Сообщив нам, где он находится, вы окажете ему самую большую услугу.
– Я не знаю, где он, – повторила она уже не так твердо.
Почувствовав слабину, Петер встал и, облокотившись на стол, приблизил к ней лицо.
– Я видел, как Арне умер, – резко произнес он.
Фру Олафсен в ужасе распахнула глаза.
– Я видел, как ваш сын приставил дуло к своему горлу и нажал на спуск!
– Петер, не надо! – выдохнула Тильде.
Он отмахнулся.
– Я видел, как брызнули на стену его кровь и мозги!
Несчастная мать вскричала от ужаса и горя.
«Вот-вот расколется», – с удовлетворением подумал Петер и стал давить дальше.
– Ваш старший сын был шпион и преступник, и он плохо кончил. Кто с мечом пришел, от меча и погибнет, как говорится в Библии. Хотите той же судьбы для своего второго сына?
– Нет, – прошептала она, – нет!
– Тогда скажите мне, где он!
Дверь распахнулась, и в кухню широким шагом вошел пастор.
– Ты мразь, – объявил он.
Петер выпрямился, захваченный врасплох.
– Это моя обязанность – опросить…
– Вон из моего дома!
– Пойдем, Петер, – пробормотала Тильде.
– Я все-таки хочу знать…
– Немедля! – загремел пастор. – Вон! – И пошел обходить стол.
Петер на шаг отступил. Он знал, что не должен позволять кричать на себя. Он здесь на законной основе, по работе, он полицейский и потому имеет право задавать вопросы. Но присутствие неистового пастора внушило ему робость, хотя под пиджаком у него был пистолет. Петер обнаружил вдруг, что шаг за шагом пятится к двери.
Тильда, открыв ее, вышла.
– Я с вами еще не закончил, – неубедительно проговорил Петер уже за порогом.
Пастор захлопнул дверь прямо перед его лицом.
Петер развернулся.
– Чертовы лицемеры! Оба!
Коляска их дожидалась.
– Домой, к отцу, – велел Петер, и они уселись.
В дороге он попытался выбросить унизительную сцену из головы и сконцентрироваться на том, что делать дальше.
– Харальд где-то скрывается, – буркнул он.
– Это очевидно, – сухо произнесла Тильде, и Петер понял, что она расстроена.
– Он не в школе, не дома, и у него нет родственников, кроме тех, что в Гамбурге.
– Можно разослать его фотографию.
– Сложно будет найти. Пастор не позволял детям сниматься, он считает, что это грех тщеславия. Ты ведь не заметила в кухне никаких фото, верно?
– А школьная фотография?
– В Янсборге нет такой традиции. Единственная фотография Арне, которую мы отыскали, – из его армейского дела. Сомневаюсь, что у Харальда вообще есть хоть один снимок.
– Так каков наш следующий ход?
– Я думаю, он у кого-нибудь из друзей, а?
– Разумно.
Тильде не смотрела на него. Петер вздохнул. Недовольна. Ну что ж.
– Значит, вот что ты сделаешь, – произнес он командным тоном. – Позвони в управление. Пошли Конрада в Янсборгскую школу. Пусть возьмет там домашние адреса всех одноклассников Харальда. Потом по каждому адресу надо разослать людей, порасспрашивать там, поразнюхать.
– Так они живут по всей Дании. Потребуется месяц, не меньше, ко всем съездить. Сколько у нас времени?
– Очень мало. Трудно сказать, как скоро Харальд найдет способ переправить пленку в Лондон, но он парень сообразительный, черт бы его побрал. Привлеки местную полицию, если необходимо.
– Хорошо.
– Если он не у друзей, значит, прячется у кого-то из членов этой шпионской группы. Надо остаться на похороны и посмотреть, кто появится. Проверить каждого. Один из них может знать, где Харальд.
Коляска сбавила ход на подъезде к дому Акселя Флемминга.
– Ты не против, если я поеду в гостиницу? – спросила вдруг Тильде.
Родители ждали их к обеду, но Петер видел, что Тильде не в настроении.
– Хорошо. – Он хлопнул возницу по плечу: – Давай к парому.
Некоторое время они ехали молча.
– Чем займешься в гостинице? – поинтересовался Петер.
– Думаю, мне лучше вернуться в Копенгаген.
– Да что, черт побери, с тобой такое? – разозлился Петер.
– Мне неприятно то, что здесь произошло.
– Но мы должны были это сделать!
– Не уверена.
– Наш долг вынудить этих людей рассказать, что им известно.
– Долг – это еще не все.
Эту же фразу, помнилось, произнесла она, когда они спорили про евреев.
– Не играй словами! Долг – это твоя обязанность. Никаких исключений. В том-то и беда с нашим миром.
Паром стоял у причала. Тильде выбралась из коляски.
– Это просто жизнь, Петер, вот и все.
– Потому-то у нас такая преступность! Разве ты не хотела бы жить в мире, где каждый исполняет свой долг? Только представь! Добропорядочные люди в ладной форме делают что положено – без всякой расхлябанности, в срок, никаких полумер. Если бы все преступления карались, и без поблажек, у полиции стало бы гораздо меньше забот!
– Ты на самом деле хочешь именно этого?
– Да! И если когда-нибудь возглавлю полицию, а нацисты по-прежнему будут у власти, именно так все и будет! Что плохого?
Она кивнула, но на вопрос не ответила.
– До свидания, Петер.
Тильде пошла к парому, а он закричал ей вслед:
– Ну так скажи, что, что в этом плохого?!
Но она взошла на паром, так и не повернув головы.
Харальд знал, что полиция его ищет. Мать позвонила в Кирстенслот еще раз, вроде бы для того, чтобы сообщить Карен дату и час похорон Арне, но в разговоре упомянула, что полицейские допрашивали ее, интересуясь местонахождением Харальда. «Но я не знаю, где он, и потому не могла им сказать».
Это было предупреждение, и Харальд восхитился смелостью и проницательностью матери: та сообразила, что Карен, возможно, сумеет передать сообщение по адресу.
