Тягунов записывал и одобрительно кивал. Ему нравилась манера командира полка скрупулезно, словно взвешивая, отбирать фразы и слова, отчего его указания походили на параграфы приказов. Уточнив возможные варианты предстоящих полетов, Тягунов ушел.
— Скажи, будь ласка: как тебе удается узнавать о семейных делах в полку? — спросил неожиданно Горегляд у Северина. — Не успеет кто-то из пилотов с женой повздорить, как ты уже там. Или среди женщин у тебя приближенные есть?
— Есть. Женсовет. А иногда и сам узнаю. Информации от людей немало, и она порой отнюдь не бесспорна. Надо проверять самому, и тем не менее я ею пользуюсь.
— Что же, к тебе прямо обидчик или обидчица так и идут?
— Случается, идут. Чаще идут обиженные.
Горегляд вздохнул, повернулся на бок и закрыл глаза:
— Что-то нам в дивизии скажут, как ты думаешь?
Северин не ответил: он тоже не раз возвращался в мыслях к этому же вопросу.
— Чего молчишь?
— Думаю.
— Ну думай. А может, подремлешь? До вылета полтора часа.
— С удовольствием.
Поднявшееся солнце разморило Северина. Обрадованный неожиданным предложением полковника, он закрыл глаза и вскоре уснул. Задремал и Горегляд.
Разбудил их перед вылетом дежурный метеоролог, принес метеобюллетень. Горегляд открыл кабину самолета, уселся на правое сиденье, кивнул Северину:
— Веди эту агрегатину, а я подумаю о докладе в дивизии. С мыслями собраться надо.
Северин запустил мотор, вырулил на взлетную полосу, проверил показания приборов при пробе двигателя и отпустил тормоза. Самолет быстро разбежался и повис в воздухе. Воздух успел прогреться, и восходящие потоки то и дело подбрасывали легкокрылый самолет. Чтобы отвлечься от воздушной болтанки, Северин и Горегляд продолжали начатый на земле разговор о предстоящей «встрече в верхах». Но и эта тема скоро наскучила, и тогда Северин, поглядывая на пакеты, которые сунул им начштаба для передачи в дивизию, начал рассказывать:
— Был у нас в училище инструктор по фамилии Варанов. Флегматик, каких на свете не сыщешь, да к тому же холостяковал долго. Однажды уехал он на море отдыхать. Только устроился — извещение: доплатная бандероль. Идет, ног под собой не чует: что это может быть? Разорвал обертку, видит — стопка книг и брошюр: «Пьянству — бой!», «Телефонная книга города Калуги», «Пособие по уходу за пылесосом», «Лечение чесотки у животных» в двух томах. Разозлился наш Баранов — дальше некуда! Проходит неделя — еще одна доплатная бандероль. Набор книг по уходу за пчелами. И пошло и поехало — что ни бандероль, то дороже и объемистей…
Горегляд хохотал, сотрясая легкий перкалевый самолетик то смехом, то надрывным хриплым кашлем.
Болтанка не утихала. Самолетик то проваливался в невидимую яму, то неожиданно взмывал. Из фюзеляжа и крыла доносилось похожее на стон поскрипывание узлов: натянутые, как тетива лука, расчалки словно жаловались на усталость. Скрип усиливался, когда восходящий поток нагретого воздуха приподнимал машину на броском, а постепенно, словно выдавливая ее из себя, отчего расположенное козырьком над головой крыло заметно изгибалось.
— Рассказать, как я курсантом чуть в ящик не сыграл? — усмехнувшись, спросил Северин.
Горегляд заворочался в кресле, устраиваясь поудобнее.
— Расскажи…
В одном из самостоятельных полетов на самолете Северина не вышло шасси. Стояла июльская жара. На небе ни облачка. В кабине — под шестьдесят градусов. Северин несколько раз ставил кран шасси на выпуск, но безрезультатно — давление в гидросистеме ноль: лопнула трубка, и гидросмесь выбило наружу. Надежда на аварийную систему. Вообще-то ничего опасного, в аварийной давление пятьдесят. Отвернуть вентиль, и сжатый воздух выдавит поршень цилиндра выпуска шасси. Внизу, под крылом, «квадрат». Сквозь остекление кабины видно, как летчики, техники и курсанты, задрав головы, смотрят в небо. «Ладно, смотрите, сейчас покажу…»
Северин вывел машину на прямую, чтобы выпустить шасси в горизонтальном полете над стартом. Кран вниз на выпуск. Теперь открыть вентиль. Потная рука скользнула по металлу. Сдавил сильнее. Еще! В ладонь впились ребристые выступы вентиля. Пот застилал глаза. Завернутый крепкой рукой техника вентиль не поддавался, может, вибрация затянула до предела. Ответил по радио причину задержки. «У вас сил нет?» Есть, конечно, но вентиль словно вварен в металл. Командир эскадрильи отдал приказ наземным службам готовиться к катапультированию. Санитарная машина, врач, группа поиска… А Северин вновь зашел над стартом. Сорвана с ладони кожа, не разгибаются пальцы. Взгляд на прибор — топлива осталось маловато. Что делать? Запросил посадку на живот, без шасси. Ответ отрицательный. Готов ли к катапультированию? Готов. А машина?! Новенький МиГ-15бис — что от него останется?.. Чем бы стукнуть по вентилю? Попробовал кулаком. Не помогло. Сбил окровавленную руку. А если сапог? Тяжелый кирзовый сапог. Ручку управления придержал коленями. Никогда не думал, что так трудно снять сапог в кабине. Не повернешься. Отстегнул привязные ремни, пяткой уперся за выступ, рукой придержал носок. А, черт! Машина клюнула и понеслась вниз — ручку случайно отклонил коленкой. Вытер рукавом пот. Сапог в руке. Удар. Вентиль ни с места! Еще!
Он бил долго, с остервенением, сбивая о металл ногти, срывая кожу. Земля снова требует готовиться к катапультированию. Люди беспокоятся. Их можно понять: главное — жизнь человека, машину можно сделать и другую.
С упорством дятла Северин долбил сапогом вентиль, пока не заметил, как дрогнула стрелка манометра: сжатый воздух ринулся в цилиндр, выпуская шасси; под полом кабины стукнули замки выпущенного положения стоек.
После посадки вырулил на стоянку, выключил двигатель, открыл фонарь. Выйти не смог — все силы остались там, в воздухе. Осмотрел кабину. На панели лежал кирзовый сапог с отбитым каблуком и следами крови…
— История… — помолчав, сказал Горегляд. — Юрий Михайлович, а знаешь ли ты, кто первым узнает о неудачных перехватах?
— Конечно, фотолаборант. Проявил пленку — и все как на ладони.
— Нет! — засмеялся Горегляд. — Повар, вот кто!
— При чем здесь повар, Степан Тарасович?
— При том. Не удались перехваты — настроение у пилотов скверное. Ходят чернее тучи. А раз настроение плохое, аппетит и того хуже. Поковыряются в тарелках, выпьют чай или компот — конец завтраку или обеду. Не замечал сам-то?
— То, что некоторые летчики иногда плохо едят, замечал, а вот причины видел разные.
— Будешь теперь знать. Я часто таким манером определяю качество полетов.
— А сегодня как?
— Не успел до столовой добраться, к телефону поспешил. Потом с тобой встретился, о вызове в дивизию стал больше думать — не заметил.
* * *
В штабе дивизии их встретил дежурный и сразу же повел в кабинет командира, где уже собралось все руководство. Из приоткрытой двери доносился негромкий голос комдива, разговаривающего с кем-то по телефону. Когда Горегляд в Северин вошли, генерал Кремнев положил трубку, шагнул им навстречу, пожал руки:
— Прошу садиться.
Сели они у окна, рядом со столом комдива, но сидеть долго не пришлось — генерал предложил доложить о делах полка по переучиванию, о подготовке к учению. Поднялись оба, хотя говорил один Горегляд. Его доклад длился недолго, доводы были убедительными, и Степан Тарасович обрадованно подумал: «Отстрелялся с первого захода». Но облегченно вздохнуть так и не успел — из угла напротив раздался голос Махова:
— Что же это ты, Горегляд, с ночной подготовкой молодежи у Редникова затянул? Учения приближаются, каждый летчик на счету будет.
Горегляд нахмурился и, выдвинув тяжелый подбородок, ответил:
— В нашем распоряжении месяц. Думаю, что ночную подготовку у Редникова подтянем. Что касается эскадрильи Пургина, то я уже говорил: испытания будут закончены в срок или даже на недельку раньше.
— Почему же налет идет в основном в простых метеоусловиях? Чему летчиков учишь?
— Летчиков в полку готовят для боя, — сказал Горегляд. — Они должны самолетом и оружием владеть играючи, легко и в то же время умно. Овладеют в простых условиях, а мы на пороге этого, пойдут в облака, ночью, при самом минимуме погоды. «Сложняк» на подходе, долго ждать не придется.
— Сколько времени, — поднялся из-за стола Кремнев, — необходимо для завершения подготовки остальных летчиков и окончания войсковых испытаний?
— Две-три недели.
— Мы вас сюда пригласили, чтобы, во-первых, послушать о ваших делах и, во-вторых, объявить о том, что полк скоро будет нести боевое дежурство на новых машинах. Готов?
Комдив и Горегляд посмотрели друг на друга, словно оценивая, и оба оценкой остались довольны. Генерал знал Горегляда давно и не раз предлагал назначить его своим заместителем, но поначалу командир полка не приглянулся высокому начальству из-за резкого, чересчур прямолинейного характера, а потом отказали по возрасту — устарел… Жаль Степана. Хорошо бы с ним работалось. Теперь будут такие вот ретивые, как Махов, жилы из него тянуть, пока сам не положит рапорт на стол.
