На всякий случай д'Артаньян даже пересчитал своих медленно поднимавшихся друг за другом спутников. Нет, все здесь. К тому же всадник был весь в черном.
В эти минуты сам всадник не мог видеть д'Артаньяна. Зато притаившийся лейтенант мушкетеров, отклонив ветку клена, спокойно мог наблюдать, как он остановился на развилке троп и по следам пытался определить, по какой из них поскакали чужеземцы.
«Неужели это опять тот самый грек?! – удивился д'Артаньян. – Но какой смысл в подобном тайном преследовании? Мы ведь договорились, что я постараюсь убедить Гяура встретиться с его хозяином».
– Вас что-то заинтересовало? – спросил Гяур, тоже останавливаясь на плоской, обрамленной кленами, возвышенности.
– Кажется, по нашим следам пустили шпиона. Но теперь это уже не грек. Во всяком случае, не тот, известный нам.
– Сейчас мы это выясним, – угрожающе пообещал князь. – Для начала мои люди задержат его.
– Ни в коем случае. Вы – иностранец, а здесь, извините, не украинские степи.
– Шпионы – и во Франции шпионы.
– Это верно. Мишель, ведите гостей дальше. Мне вдруг захотелось посплетничать с этим любопытствующим господином о последних новостях из круга парижских куртизанок.
– Понял, господин лейтенант. Следуйте за мной, господа. Сейчас мы свернем на еще более неприметную тропку, – негромко проговорил слуга, так и не увидев господина, с которым мушкетер собирался «посплетничать».
– Хозар! – обронил князь, как только они спустились с холма и, несколько минут проскакав по пологому склону другой возвышенности, перешли вброд широкий, мелководный ручей. – Останься, напои коня. Дальше найдешь нас по следам.
– О-дар! – с готовностью ответил тот, потрясая копье-мечом, с которым здесь, в Париже, не расставался, кажется, никогда, даже когда ложился спать.
Несколько минут д'Артаньян медленно двигался вслед за группой, все больше и больше отставая от нее. Потом, выбрав место, где заросли подступают к спускающейся к ручью тропе, а сама тропа изгибается, остановился, спрятавшись под кроной дуба. А заслышав топот копыт, снова вернулся на тропу, перегораживая путь преследователю.
– Что случилось, сударь? Вы чуть было не снесли меня с седла! – возмущенно воскликнул он, захватив рукой узду коня шпиона – рано располневшего багрянощекого субъекта лет тридцати пяти, черное одеяние которого дополняла тоже черная, почти закрывающая лицо шляпа, с непомерно широкими полями.
– Приношу свои извинения, – довольно сухо и высокомерно ответил толстяк. – Не заметил. К тому же очень тороплюсь.
Дернув повод, он тотчас же попытался протиснуться между конем мушкетера и стволом дерева, пригибаясь под его ветками, но д’Артаньян удерживал его лошадь.
– Мало того, что вы неосторожны, так вы еще и крайне невежливы, сударь. Возможно, вы и произнесли нечто подобное «извините», но, во-первых, я этого не расслышал. А во-вторых, из этого не следует, что я решил простить вашу неосторожность.
– В любом случае не советовал бы задерживать меня, лейтенант, – слегка повысил голос толстяк, отбрасывая полу плаща и берясь за шпагу. – Если хотите знать…
Не договорив, он засмотрелся куда-то туда, вниз, куда сбегала тропа. Повернув голову, д’Артаньян увидел медленно возвращавшегося к ним Хозара. Этот богатырь, который и здесь, в Париже, разъезжал в кольчуге, с навешанным на ней красным нагрудным щитом, приближался открыто, размахивая своим странным копьем, словно пастушок хворостинкой.
– Но вы не имеете права задерживать меня! – Еще больше занервничал толстячок. – У меня особые полномочия, удостоверенные самим!.. – запнулся он на полуслове, решив, что произносить всуе имя человека, удостоверившего его полномочия, просто непозволительно.
– «Самим»? Вы имеете в виду нотариуса из местечка Шалонсюр-Марн? Говорят, он всем заверяет за два су.
– Прекратите издеваться!
– Надеюсь, этих полномочий хватит для того, чтобы уделить оскорбленному вашей неосторожностью мушкетеру пять минут? – выхватил рапиру д'Артаньян, освободив узду.
– Обещаю уделить вам значительно больше времени, граф д'Артаньян, – прошипел агент в черном, с трудом разворачивая своего коня. Теперь у него было только одно желание: поскорее вернуться в Париж. Однако это не помешало ему разгневанно прорычать. – Не здесь, естественно, а в крепостных казематах.
– Не убеждайте меня, что это угроза, мсье.
– Это почти невероятно, что я снова вижу вас, графиня, – прошептал Гяур, нежно проводя пальцами по лицу Дианы де Ляфер. Ни одна женщина никогда не вызывала в нем столько нежности и такой привязанности. Ни одна. – Это почти невероятно.
– Что вы, князь, – потянулась к нему губами графиня. – Было бы невероятно, если бы я не сумела организовать нашу встречу.
Они все еще стояли посреди маленькой, едва освещенной угасающей свечой комнатки, в большом особняке, возведенном на опушке пригородного леса. Сразу за окружавшим его со всех сторон садом начиналась улочка то ли дальнего предместья Парижа, то ли небольшого городка.
– Но как вам удалось так быстро добраться сюда? Господи, стоя на палубе корабля, я сотни раз вспоминал…
– На палубе этой старой развалюхи «Святая Джозефина»… – тотчас же подхватила графиня, не замечая удивления, которым князь отметил ее осведомленность. – И как только капитан сумел довести ее до берегов Франции?!
– …Так вот, на ее борту я сотни раз вспоминал Каменец, Варшаву… Спрашивая себя и Бога, как вы, графиня, там поживаете, как развиваются вокруг вас события.
– Увы, князь, без вас я в Каменце не «поживала». Выехала из него в один день с вами. Только на час-другой раньше.
– Даже раньше? Этого я не знал.
– Этого не знал никто, кроме управителя дворца Потоцких. Но он человек молчаливый.
– Ты обладаешь удивительной способностью окружать себя молчаливыми людьми.
– Это невозможно. В природе их почти не существует. Мне приходится перерождать их в молчаливых.
– У тебя это получается.
– Ни поцелуй, ни те нежности, которым они, все еще стоя, осыпали сейчас друг друга, не имели ничего общего со смыслом их разговора. Слова зарождались как бы сами по себе. Каждый раз, когда эта остроумная, порой язвительная графиня начинала говорить, перед Гяуром словно бы представала совершенно иная, незнакомая ему женщина, которую он просто не способен был полюбить. Но как только князь пытался задумываться над этим, он тотчас же вспоминал, что, кроме пропитанного едким сарказмом языка Дианы, существуют еще обворожительная улыбка, ее излучающие голубизну глаза, прекрасное тело, над которым любовно трудился Создатель.
– Насколько я понял, это не ваше имение? – полушепотом спросил Гяур. – Не ваш дом?
– Что вы, князь. Он слишком скромен, чтобы служить родовым гнездом графов де Ляфер.
– Зато достаточно роскошен, чтобы служить пристанищем для влюбленных, – решил извиниться Гяур.
– Мне бы не хотелось уточнять, для кого обычно служит пристанищем эта забытая Богом усадьба. Но, в общем-то, вы правы. Когда-нибудь я приглашу вас в свой родовой замок. Он всего лишь в семидесяти милях отсюда. Приглашение последует сразу же, как только представится такая возможность.
– Я начинаю любить замки. Раньше они воспринимались мною исключительно как военные крепости, а не место для жизни целого рода.
– Еще бы. После того как неожиданно сами оказались владельцем сиятельных руин где-то на задворках Речи Посполитой. Нет-нет, князь, я не хотела осквернить лукавством то, что досталось в наследство от вашего странствующего предка.
– Вы-то откуда знаете, что мне достались эти руины?
– Вам пора смириться с тем, что мне известно многое. В том числе и то, что, в общем-то, не должно достигать моих ушей. Так стоит ли без конца удивляться?
В течение нескольких минут они молча, почти по-детски невинно, целовались. Им не хотелось, чтобы разговор, которого, как оказалось, не избежать, хоть в какой-то степени охлаждал их чувства и страсти.
– Мне сказали, что во Францию вы прибыли все еще тайно. Меня это поразило.
Графиня приложила палец к его губам.
– Т-с-с. Не будем об этом. Неужели вам хочется терять время на такие вопросы? – И, не дождавшись ответа, нежно, едва прикасаясь, поцеловала его в губы. Еще и еще раз, все призывнее и призывнее…
Но все же графиня немного растерялась, когда вдруг почувствовала, что не руки, а какая-то неведомая сила отрывает ее от земли.
Однако и после того, как она ощутила упругую мягкость ложа, эта сила продолжала обволакивать ее своим магнетизмом, окутывать гипнотическим оцепенением страха и яростной жаждой обладания.
И не решилась она в этот раз ни посмеиваться над неуклюжестью юного князя, ни подтрунивать над его скованностью. Ибо то, что происходило сейчас, не имело ничего общего с юношескими ласками, с которыми подступался к ней Гяур там, в мансарде каменецкого лавочника. Теперь их захватила любовная ярость, которая сводила на нет все остальные чувства и желания, кроме чувства жажды и стремления к еще более испепеляющему обладанию.
