– Нет, главное – в другом: Франция терпит поражение в войне с Испанией, а королева-регентша – по крови испанка [39] или же испанка-полукровок. Король еще не достиг возраста полноправного монарха. Есть люди, готовые воспользоваться этим. Причем их немало, и довольно влиятельных. Вот почему вы и ваши воины столь нужны сейчас королеве. Как, кстати, и кардиналу Мазарини, любимцу папы Урбана VIII [40] . Точнее, первому министру Мазарини, который буквально задавил французов непомерными налогами, вызывая у них все большую неприязнь. Как, впрочем, нужны и принцу де Конде, он же – Луи де Бурбон, герцог Энгиенский…
– Это понятно: де Конде нужны войска.
– Войска? Дело не в войсках. Принцу очень не хочется из-за нынешних неудач на севере Франции лишиться славы талантливого полководца, добытой ему воинами ценой огромных жертв в битве под Рокруа. Добытой, да будет вам известно, когда принцу было всего лишь двадцать два года от роду. Понимая все это, Анна Австрийская вряд ли решится отказать иностранному посольству в столь незначительной услуге, как прошение графини де Ляфер, доставившей несколько неприятных дней ее покойному супругу. Тем более что королеве передадут также и мои личные письма с самыми искренними раскаяниями и заверениями. Вы слышите меня, князь: с моими самыми искренними, – саркастически рассмеялась графиня, – признаниями. Так что она не будет стеснена никакими дополнительными обстоятельствами, которые помешали бы проявить снисхождение. Однако личными письмами займутся другие.
Гяур взял в руки пакет, повертел им.
– Очевидно, я должен буду решиться на такую просьбу, только оставшись с королевой один на один?
– О, королева даже не догадывается, какой опасности подвергнет себя, решись она остаться с вами тет-а-тет, – съехидничала графиня. Просто не смогла отказать себе в таком удовольствии.
– Или хотя бы в присутствии Хмельницкого, – простил ей этот выпад Гяур, – который может весьма неодобрительно отнестись к моему прошению. И этим все испортить.
– Понимаю: Хмельницкий, ваши личные отношения… – задумалась графиня. – Однако не предупреждать же его заранее. Ибо тогда действительно можно все испортить.
– Уверен, что он не согласится на вручение прошения. Для него это слишком несерьезно.
– И все же, в крайнем случае, передать прошение позволительно и в присутствии ваших друзей. Хотя лучше всего поступить таким образом: из зала, где будет происходить прием, вы станете выходить последним. Сопровождающий вас секретарь королевы уже предупрежден, поэтому он не станет препятствовать вашей личной аудиенции. Только смотрите, не упустите своего шанса. Другой возможности попасть на прием к Анне Австрийской ни вам, ни мне в ближайшее время не представится.
– Сделаю все, что в моих силах.
– Я так и знала, мой преданный князь. Если пожелаете, я могу отблагодарить вас, подарив вам имение Ратоборово вместе с его владелицей Властой.
Гяур попытался как-то отреагировать на ее жест щедрости, но так и застыл с полуоткрытым ртом.
– Не торопитесь с ответом, – спокойно молвила графиня. – На такие предложения никогда не стоит реагировать сгоряча. Настоящий, мудрый житейский ответ… вам подскажет сама жизнь, так что наберитесь терпения. А теперь вскройте пакет, прочтите и подпишите письмо.
Гяур решительно вскрыл пакет, взял предусмотрительно положенную на столик ручку и, не читая содержания письма, оставил свою подпись.
– Господи, не так поспешно, – спохватилась графиня. – Вы ведь читаете по-французски? Я предполагала, что сначала вы хотя бы пробежитесь по этому прошению взглядом.
– Я верю вашему адвокату. Лучше я все равно не составлю.
– Дело вовсе не в адвокате, монсеньор, – прошлась она по комнате, нервно теребя пальцы. – Вовсе не в адвокате. Просто я не успела вам сказать, хотя и должна была. А в этом, заметьте, вся соль…
Гяур удивленно смотрел то на графиню, то на прошение, которое успел снова положить в пакет. Он решительно ничего не понимал. Его попросили подписать – он подписал. Тогда что же так взволновало графиню?
– Видите ли… когда я просила вас обратить внимание королевы на то, что графиня де Ляфер помогала посланнику короля при дворе Владислава IV улаживать вопрос о вашем посольстве и наемниках, то имела в виду, что это лишь один из аргументов.
– Но есть и другой, причем более веский. С одной стороны, он заставляет вас искать любые пути к трону королевы. С другой же, совершенно в ином, более благородном, свете преподносит сам этот ваш решительный шаг, монсеньор.
– Ничего не понимаю. О каком аргументе идет речь? – кончилось терпение князя.
– О самом убедительном, монсеньор. Самом-самом, – остановилась графиня напротив Гяура, в смятении выламывая себе пальцы. – В прошении говорится, что графиня де Ляфер, то есть я, монсеньор, что будто бы я предстаю перед обществом вашей невестой. – Она замолчала и посмотрела на князя с таким ужасом, словно чувствовала, что с ним вот-вот случится обморок. «Нет, устоял, странно!».
– Вы? Моя?… Вы сказали?…
– Именно это обстоятельство, – уже более смело продолжала Диана, воспользовавшись исключительным мужеством юного князя и его столь же исключительной сообразительностью, – и заставляет вас быть столь настойчивым в своем прошении. Надеюсь, такой поворот событий вас не очень огорчает?
– Нет. Он скорее смущает меня. Вспомните: совершенно недавно вы заявили, что никогда не станете моей женой. Что это вообще невозможно.
– Потому что это действительно невозможно, – окатила его лучезарной голубизной своих глаз графиня. – Разве сейчас я пытаюсь убеждать вас в обратном? Тогда зачем бы я затевала всю эту историю с имением в Ратоборово, которое собираюсь подарить вам вместе с Властой – т?о ли в роли супруги, то ли наложницы?
– То есть мы просто обманем королеву?
– Ее величество королеву-регентшу уже столько раз обманывали, полковник, что этот случай ей очень скоро забудется.
– Но столь откровенно, в присутствии стольких людей… Лгать. Самой королеве…
– Князь, – разочарованно вздохнула графиня. – Я понимаю, что не всем дано было родиться дипломатами. Но чтобы… такая дипломатическая дремучесть…
– Да не дремучесть это! – вдруг взорвался Гяур. – Я всего лишь требую, чтобы о столь важном деле со мной говорили нормальным человеческим языком. Только и всего. Я желаю знать, что здесь происходит, на что я иду. В конце концов, это вопрос чести, вопрос моего имени, княжеского имени Одаров.
– Успокойтесь, милый, – обеими руками погладила его по груди графиня. – Успокойтесь. Поверьте, я с удовольствием поговорю с вами на «человеческом языке».
Несколько мгновений Гяур растерянно глядел на графиню.
– Но здесь не требуется никакого объяснения, – тихо и предельно вежливо проговорил он. – Тем более при вашем «далеко не походно-бивуачном» воспитании…
– Эй, кто здесь хозяин?! – спасительно прервал его беспомощное оправдание властный голос. И сразу же послышалось, как в ворота начали колотить чем-то металлическим. – Немедленно откройте! Именем короля! Немедленно откройте ворота!
Гяур и Диана де Ляфер снова переглянулись.
Графиня подошла к окну, уперлась лбом в стекло, пытаясь высмотреть, что там происходит, кто это так напористо врывается в их обитель. Однако ворота оставались где-то слева, и ни она, ни Гяур разглядеть что-либо отсюда не могли.
– Именем короля! – закричали во дворе уже в три или четыре глотки. – Мы требуем немедленно открыть ворота!
– А вот и люди, с которыми вам и вашим воинам представляется возможность пообщаться на том самом «нормальном человеческом языке», – с леденящей душу холодностью процедила графиня, с нескрываемым презрением глядя на Гяура. Князь был поражен тем, как мгновенно изменилось отношение к нему. – Правда, не забывайте, что, пользуясь им, вам придется усиленно жестикулировать своей драгунской саблей.
После объяснений с «человеком в черном» лейтенант д'Артаньян и Хозар подъехали к дому, где застали Мишеля и Улича уже сидящими в зале за большим, неплохо сервированным столом. Мишель вовсю расхваливал Уличу бургундское вино. Улич же не менее внимательно, хотя и мрачно, рассматривал содержимое своего бокала, не спеша выпить его, а терпеливо поджидая, когда первым осушит свой бокал сам слуга.
Неплохо зная латынь, Улич отлично понимал, о чем Мишель ведет речь, но еще лучше он помнил о своем долге и напутствии руководителя нынешнего Тайного Совета Острова Русов, отца Гяура, великого князя Одара-Властителя: «Страшнее битвы бойся пира».
Свое «Христово зелье», благодаря которому (с помощью нескольких растворенных в нем капель) он мог бы распознать «всяк сущий в вине и еде яд», Улич, увы, так и не изобрел. Единственное, что он после многих трудов сумел сотворить, так это «Ядовишник» – своеобразную летопись, в которой поведал грядущим лекарям все услышанное им о наиболее опасных ядах, а также о способах «душетравления».
