Парень покорно снял и отдал дубленку.
Мурад молча наблюдал за происходящим. Он хорошо понимал, что этот «особист» — обыкновенный махновец и шерстит вагон с молчаливого согласия начальника конвоя, что часть улова в виде дубленок, кожаных курток и плащей достанется «красноперым».
— А ты что там затихарился, потомок Чингисхана? — обратился к Мураду «особист». — Что, не хочешь проявить арестантскую солидарность? За такой проступок в Порту-Ванино на сходке зарезали двоих.
— А ты ничего не перепутал, неверный? — спокойно спросил Мурад, усаживаясь на верхней наре по-турецки. — Мне, кажется, это было не в Порту-Ванино, а в Магадане, и зарезали двоих не за отсутствие солидарности, а за то, что они грабили мужиков на этапе.
Что-то в поведении Мурада было непонятно «особисту», и он на мгновение потерял инициативу Мурад не замедлил этим вое пользоваться, схватил «особиста» двумя руками за голову и резко ударю его липом о край верхней полки. Тот «поплыл», но, не потеряв самообладания, стал молотить на право и налево огромными, как гири, кулаками. В тесном купе досталось всем, кроме Мурада, он легко уклонялся от тяжелых ударов, потом спрыгнул в проход и сильным ударом ноги в пах согнул здоровяка пополам. Не давая ему прийти в себя, Мурая обхватил противника за шею и, пригнув к полу, несколько раз ударил коленом в голову. Чувствуй. что сопротивление еще не сломлено, он захватил «замком» шею «особиста» и провел удушающий прием.
Боясь переборщить, Мурад отпустил обмякшее тело, которое безвольно свалилось в проходе. На шум прибежали «краснопогонники» и утащили «особиста» в коридор. Мурад-эфенди взял стоящий в углу огромный мешок, достал из него дубленку и отдал очкарику, остальное содержимое высыпал на стол и лег на верхнюю полку.
Тихо и незаметно под стук колес подкрался долгожданный сон. Сначала в мозгу с калейдоскопической быстротой сменялись образы, обрывки тревожных мыслей, а затем они стали оформляться в странное сновидение. Мурад увидел себя скачущим на тигре, которого невозможно было остановить, а попытка спешиться была равносильна смерти.
Несмотря на субботний день, начальник колонии строгого режима, майор внутренних лично принимал этап. Это не входило в его прямые обязанности, тем более в выходной, обычно этим занимались его заместитель по режимно-оперативной части или дежурный помощник начальника колонии. Но сейчас был особый случай. В понедельник ожидался приезд комиссии из столичного УИТУ, и хозяин хотел избежать малейших неожиданностей.
Колония, находящаяся в его ведении, вот уже третий раз занимала первое место в управлении по производственным и режимным показателям. хозяин уже год ждал повышения, от результатов этой колонии зависело, переведут его в управление с повышением в звании или он еще надолго останется в этой глуши. Майор обошел выстроенный на плацу этап, придирчиво вглядываясь в лицо каждого заключенного.
— Хочу сразу дать вам понять, что хозяин здесь я. И по должности, и по положению, — начал он свою речь хорошо поставленным голосом. — От меня здесь зависит многое, если не все. Я требую от своих подчиненных и от осужденных неукоснительного выполнения моих указаний. На этой зоне есть две категории осужденных. Первая и основная — это мужики, которые работают. И вторая — это блатные, которые сидят в штрафном изоляторе и ПКТ, а самые несговорчивые отправляются на тюремное заключение. Основными видами нарушений режима содержания я считаю невыполнение распоряжений представителя администрации колонии и отказ от работы. А сейчас проверим, как вы усвоили мой урок.
Хозяин махнул рукой, и к нему подошел прапорщик с граблями в руках.
— Я буду вызывать вас поочередно, а вы будете брать грабли, идти в предзонник и рыхлить контрольно-следовую полосу. Каждый из вас должен взрыхлить пять метров. Выполнившие мое указание пойдут в этапное помещение и уже к обеду будут распределены по отрядам. Отказавшиеся получат по пятнадцять суток штрафного изолятора.
Из ста человек только трое отказались взять в руки грабли. Мурад был в их числе.
Помещение ШИЗО находилось в подвале административного корпуса. В сопровождении двух прапорщиков Мурад вошел в караульное помещение карцера. На стене красовалась надпись шестидесятых годов «Позор салоедам». В те га употребление сала давал и десять суток, а за чай — пятнадцать. С годами режим содержания стал не таким консервативным. Теперь сало и чаи можно было приобрести в лагерном ларьке, а надпись осталась как свидетельство «чуткого» отношения к зекам.
Первые пять суток, проведенных Мурадом в ШИЗО, прошли в обычном карцерно-изолятор. ном режиме. Ровно в шесть часов утра в камеру заходил надзиратель и пристегивал откидную металлическую нару к стене. Теперь до отбоя можно было сидеть на маленькой железной табуретке или ходить из угла в угол по диагонали, меряя камеру короткими шагами.
Дни здесь делились на «летные» и «нелетные». По «летным» эфенди получал три раза в день сто пятьдесят граммов хлеба, черпак каши в обед и кипяток. В «нелетный» — только хлеб и кипяток. На шестые сутки щелкнул замок, открылась первая металлическая дверь. Теперь камеру от коридора отделяла только решетчатая дверь. — Давай руки, — приказал прапорщик-коридорный.
Мурад протянул руки в одну из ячеек решетки. Надзиратель надел на них наручники, застегнул на ключ и открыл вторую дверь.
Из темноты коридора в камеру не спеша вошли два приземистых, коренастых надзирателя в камуфляжной форме и шлемах, верхняя часть лиц была закрыта мотогоночными очками, поэтому они напоминали водителей мотопехоты.
Один из «мотоциклистов» сбил подсечкой Мурада с ног, а второй раз ударил его деревянным молотком на длинной ручке по ногам и спине. Свою работу они делали буднично-монотонно, чувствовалось, что это их обычный повседневный труд,
— Это меры противопожарной безопасности, — пояснил прапорщик, снимая наручники и закрывая дверь, — на тот случай, чтобы «во время пожар» вы не застоялись и быстрее шевелились. Привыкай каждую пятницу у нас профилактика.
Щелкнул замок соседней камеры, и пятнистые «мотоциклисты» продолжили «противопожарный инструктаж».
Комиссию из столицы возглавлял тучный, седовласый генерал, занимающий должность заместителя начальника УИТУ по кадровым вопросам. Шел слух, что он вскоре должен был занять кресло своего начальника, уходящего на пенсию, а затем уйти в министерство на должность замминистра. Он важно спускался по трапу самолета, как-будто уже представлял у себя за спиной «министерские крылья».
Начальник образцово-показательной колонии строгого режима во главе своих подчиненных стоял рядом с несколькими черными «Волгами», приготовленными для именитых гостей.
Шел снег с дождем, и осенний ветер гонял по взлетной полосе последние желтые листья.
Самолет задержался на четыре часа, встречающие успели промокнуть и промерзнуть до костей. Для того чтобы согреться и не подхватить простуду, они с молчаливого одобрения «хозяина» ходили по очереди греться в машину, где тайком употребляли горячительные напитки. «Хозяин» не отставал от подчиненных, и к прилету самолета бутылка армянского коньяка, предусмотрительно прихваченная им в дорогу, оказалась пустой.
Спустившись до последней ступеньки трапа, генерал остановился и нерешительно потоптался на месте.
Впереди была лужа из воды и мокрого снега, ему очень не хотелось мочить ноги, обутые в кожаные туфли на тонкой подошве. В спину ему нетерпеливо дышали адъютанты. Начальник колонии бросился навстречу генералу.
А у вас тут дождь? — полувопросительно произнес генерал, обращаясь к встречавшему.
— Да, дождь, — кивнул головой майор. На секунду задумавшись, он снял с себя шинель и постелил под ноги генералу.
Тот важно ступил на импровизированную дорожку, внимательно посмотрел начальнику колоши в глаза и, протянув для рукопожатия руку, отчетливо проговорил:
Хвалю за смекалку.
— На выходе из ШИЗО Мурада ждал хромой, тощий нарядчик. Он заглянул в формуляр и бесцветным голосом произнес:
— Ты зачислен в двенадцатый отряд, сто двадцать первую бригаду. На вечерней проверке должен стоять в своем отряде.
Мурад сдал на склад костюм, свитер, туфли и получил взамен робу, фуфайку, кирзовые ботинки и шапку-ушанку. Взяв подмышку тощий матрас, подушку и одеяло, он пошел в отряд. Шнырь отряда показал Мурад у свободную нару, записал его в регистрационный журнал и, потеряв к нему всякий интерес, заперся в каптерке.
Барак был пустым. Три бригады, входившие в состав отряда, находились на рабочей зоне. Бригада, в которую попал Мурад, занималась пошивом строительных рукавиц. Две другие работали на стройке. Мурад осмотрел помещение отряда, комнату ПВР**, умывальник и туалет. Везде были чистота и порядок. В туалете над писсуаром красовалась надпись «Подойди ближе. Не льсти себе». Мурад вернулся в спальное помещение, лег на нару и забылся тяжелым сном. Проснулся он от топота ботинок и шума голосов. Это возвращались из промзоны все три бригады, работающие в первую смену. Судя по внешнему виду, начальник колонии был прав, в основном это были «мужики», которые ни во что не вмешивались и уныло тянули свою лямку до конца.
