— Минируют дорогу, — дрогнувшим голосом продолжил доклад сержант.
«Минируют — это хорошо», — машинально отбил чечетку пальцами на плесневом шифере капитан.
В смысле, что эта опасность видимая. Только и по иному пути, кроме как по полевой дороге, по которой они приплыли сюда, назад не выйти: на вспаханном поле можно сесть техникой на брюхо и тогда жги ее спокойно из гранатометов, как мишени на стрельбище. Хотя нет, мишени движутся, на тренировках труднее работать… Наверняка минируются и склоны оврага у Алмазова. Так что если до темноты не вырваться, рассвет можно и не встретить. Жаль, что бандиты не учили суворовскую «Науку побеждать»…
Оставив растерянного Ислама посреди двора, вспрыгнул с разбега на броню, напялил, словно волшебную шапочку, на стриженую голову шлемофон. Сейчас два слова скажет — и все исполнится.
Начштаба откликнулся сразу.
— Срочно удар артиллерией по квадрату… — перечислил Месяцев все цифры, которые вели к точке посреди полевой дороги.
У другого просителя, может быть, в штабе и поинтересовались бы, зачем и для кого артудар, но капитан был для них пятиклассником, вновь посаженным в начальную школу. И который цифры в уме складывает уже без помощи палочек и подсказки учителей.
И завыло в небе ровно через столько секунд, сколько требуется артиллеристам для выверки прицелов и досыла снарядов в ствол. И без бинокля — наоборот, прикрыв глаза, представил-увидел Месяцев, как полетели ошметки грязи от вспаханной снарядами дороги, а вместе с ними, возможно, и руки-ноги тех, кто возжелал, чтобы такие же руки-ноги разлетелись от его десантников при подрыве. И подумалось об очевидном, а оттого удивительном: а на войне ведь нет мясников и нет убийств. Во время боя людей не убивают, они — гибнут. Потому что все находятся приблизительно в равных условиях. По крайней мере, здесь, в отрогах Кавказа, все оказывается намного честнее, чем в криминальных московских разборках по подворотням. Если, конечно, брать только его взвод и отряд боевиков…
— Чуть недолет, но все равно как ветром сдуло, — дорисовал картину на полевой дороге «Сатурн-3».
Ему грех не рисовать ее, если сидит словно в партере перед сценой, да еще почти с театральным биноклем в придачу. Смотри, дорогой, тебе выпал сегодня выигрышный билет — который на выход. Для всего взвода, а это двадцать пять душ…
— Заминировать успели?
— Кажется, да.
— Засеки место.
Сам попытался вспомнить командира третьего отделения. Когда Месяцева представляли взводу, «сержант-три» лежал в госпитале и выписался накануне выхода на зачистку. Показался он капитану невзрачным и неказистым, в итоге совершенно не запомнился и выделить сейчас какие-то черты из образа сержанта при всем воображении комвзвода не смог. Но черт с ней, с красотой — не подвел бы!
Напомнила о себе «галерка» — у Алмазова вновь заголосили автоматы. Перекрывая их ребячество, стал на распевку пулемет, прозванный чеченцами «красавчиком». Едва он успел пропеть все ноты, как дирижерская палочка в руках сержанта прекратила базар, оборвав музыку.
«Экономить, экономить патроны», — в который раз за день мысленно обратился к замкомвзвода капитан. Хотя патроны, точнее, их количество в данный момент вторично. Ценно то, что нет паники, пальбы в белый свет, как в копеечку. Хорошо, что и гранатомет пока молчит, а название у него красивое — «Пламя», и 280 выстрелов к нему заряжены в ленте, и 261 граната — в контейнере… Хотя и боя по-настоящему еще нет, есть только его преддверие, прощупывание противником друг друга, проверка на вшивость. Но раз начали гавкаться, драка неизбежна. Где же ты, Иваныч? Давай, дорогой, тебя ждем!
Фельдшер вышел из дома улыбающийся, с закатанными по локоть рукавами «пятнашки». И словно появился из операционной где-нибудь в московской клинике: улыбнулся блаженно небу, потянулся, оглядел собравшихся и присел на бушлат, оставленный им на порожке. В довершение ко всем нервам командира неторопливо достал сигареты: профессионал наслаждался проделанной работой, и стрельба, грязь, надвигающиеся туман и темнота — все перестало для него существовать, сделалось никчемным, второстепенным. Качнулся лишь немного в сторону, давая пройти в дом старику. Принялся пускать колечки бело-синего дыма. Хорошо жить на свете в самом начале весны…
И счастье, что и на таких благодушных мастеровых на войне есть командиры, способные быстренько привести в чувство и заставить крутиться лириков-поэтов.
— Закончил? — окликнул его Месяцев.
Может, прапорщик и сейчас провальяжничал бы секунду-другую, но одновременная стрельба с обеих окраин села живее капитана напомнила ему, где он. И что кроме золотых рук у него есть и железные звездочки на погонах. А из-за его следования клятве Гиппократа под пули становится едва ли не шеренгой весь взвод.
Фельдшер подхватился, щелчком выстрелил окурком в подошедшего слишком близко индюка.
— Все, откачал, будут жить, — подвел итог своей работе. И нашел альтернативу значку «ГТО»: — Готов к безделью и наступлению.
Оглянулся на дом, из которого с протянутыми в благодарности руками выходил старик, потерявший где-то в суматохе папаху. Только принимать похвалу и благодарение времени и впрямь не оставалось. Стрельба разгоралась на полную мощь, по ее накалу и плотности можно было предположить, что к селу рвалось боевиков ничуть не меньше, чем занявших оборону десантников. Момент ключевой и не в пользу «крылатой пехоте»: и Алмазов, и «Сатурн-3» увязли в схватке, и им теперь совсем непросто будет оторваться от наседавших нохчей. Так что, Иваныч, помог семье боевика — помогай теперь своим…
— С «коробочкой» туда, — указал Месяцев прапорщику в сторону третьего отделения. Там — выход, а выход из лабиринта и тупика — он всего главнее и дороже прочих, его ни при каких обстоятельствах нельзя давать закупорить.
Сам с остатками отделения подался было к Алмазову, но из ворот, преграждая путь, выбежал хозяин дома. Поспешил вслед за прапорщиком, призывая в свидетели и капитана. Неужели опять всем машинам «стоп»? Нет уж, хватит таскать горох в дырявом мешке.
— Скажи, как зовут, — начал старик уговаривать фельдшера сквозь рев газующей БМД. Прапорщик не мог понять, для чего тому нужны его анкетные данные, отмахивался, и хозяин повернулся к подбежавшему капитану: — Скажи, как его зовут, — указал на Григория Ивановича. Чувствуя нетерпение военных, поспешил пояснить: — У нас ребенку дается имя его спасителя.
— Вон, командиром назовите, — поняв желание чеченца, кивнул фельдшер на Месяцева. — Это он его спаситель.
— «Я — Сатурн-1», — ожил голос замкомвзвода на плече в рации у капитана. — Противник выдвигается к селу.
— Держать, — приказал сибиряку Месяцев и побежал в его сторону. Отрываться от противника придется именно там, у оврага, чтобы потом чулком стягивать взвод с тонкой извилистой ножки-улочки к «Сатурну-3». Как же фамилия сержанта, черт бы его побрал?
У забора, где в прошлый раз предупредили об опасности, замедлил шаг, но больше подсказки из-за кирпичной кладки не последовало. И то — сколько можно об одном и том же…
Зато, заспешив к своему дому, не переставал шептать диковинное слово старик:
— Сатурн, Сатурн…
И словно боясь забыть его, а может, приучая язык и губы, голос к новому и теперь уже родному для себя сочетанию букв, принялся повторять его на все лады:
— Сатурн будет. Красиво — Сатурн. Хорошо, что не как русский, а как звезда. Сатурн…
Юра Алмазов, загнав БМД под навес крайнего дома, с крыши которого сторож еще несколько минут назад звал на помощь то ли Аллаха, то ли отряд, рассыпал десантников по гребню оврага. Себе оставил сектор обстрела напротив дымящей цистерны, откуда из черных клубов дыма вполне могли вырваться на штыковой удар боевики.
И они вырвались. Из дыма. Но — на дуплет Алмазова и подоспевшего капитана. Нет, ребяты-акробаты, не лохи пришли в горы Кавказа, отнюдь не лохи. И не вам решать, где ступать ноге русского солдата. А вот вам укажем ваше место. Обратно в гарь и копоть, кто остался жив. Мы пришли не завоевывать и не делиться, а возвращать свое. Точно так же, как все ваше — во всей остальной России. Но только если вы без автомата за плечом и фиги в кармане. Или дружить на равных, или — вдогонку еще очередь из двух стволов!
— Человек двадцать, — кивнул на черные клубы дыма, укрывшие боевиков, Юра. Вытер пот болтающейся варежкой. И сразу о тылах, о том самом выходе, о котором только что думал и сам капитан. — Как у Сереги?
«Значит, его зовут Сергей», — первым делом отметил для себя Месяцев имя командира третьего отделения. Хоть это на первый случай будет знать…
— Будем уходить туда, — спокойно ответил капитан, оставшись неподвижно лежать на обрыве и оценивая обстановку собственными глазами.
