В предрассветных сумерках, когда состав остановился, Берт вынес сестру из вагона. На краю поля около железподорожной насыпи вырыл перочинным ножом, ложкой и руками могилу и похоронил сестренку. На маленьком бугорке установил крест из тонких веток распустившегося кустарника.
В вагоне нестерпимо воняло. Тиф. И у матери высокая температура.
Неожиданно для всех паровоз, оставив вагоны на путях, уехал.
За изрытым воронками пустырем Берт нашел картофельное поле, выкопал несколько клубней, напихал их в карманы и шапку. Очистив картофель, мальчик сварил его и кормил мать жидкой кашицей из картошки.
Через три дня паровоз вернулся, притащив два вагона с красными крестами на крышах и дверях. Из вагонов выпрыгнули люди в белых халатах и поспешили к эвакуированным. На фуражках и пилотках приехавших Берт увидел пятиконечные красные звезды…
В начале сентября в деревне под Лейпцигом им удалось снять комнатушку. На второй день после приезда в деревню Берт стал свидетелем налета детей и подростков из соседней деревни, чьи родители имели большие хозяйства, на детей бедняков. Берт был единственным, кто не удрал тогда. Он ожесточенно защищался, но его все же свалили на землю и избили.
После этого случая Берт собрал вокруг себя сельских подростков. Он был выше других ростом, а его кулаки — более крепкими и увесистыми. Скоро он стал их капитаном. В его отряде было около шестидесяти мальчиков и девочек. Ему постепенно удалось преодолеть страх и неуверенность, которые возникли у них после предыдущих поражений.
И когда орава парней из соседней деревни, воинственно размахивая кольями, стремительно набросилась на его ребят, те не растерялись и нанесли соседям сокрушительное поражение. Разбитые в пух и прах, соседские парни больше никогда не осмеливались нападать на них. Так почти без потерь Берт выиграл первое в своей жизни военное сражение.
— Осторожно, сынок! — говорила ему мать. — Ты у меня один на всем белом свете, только ты у меня и остался…
— Xopomot — отвечал он ей. — Не бойся за меня, мама!
Берт решил стать слесарем. С флягой жидкого солодового кофе, со старым мешком из-под сухарей, в котором лежало два куска хлеба, намазанных смальцем, он уходил на заработки.
— Смотри береги себя! — Эти слова мать повторяла ему ежедневно, и Берт понимал ее опасения. После смерти мужа и дочери она боялась потерять единственного сына.
— Хорошо, хорошо, — повторял он, обнимая и целуя мать.
Вскоре он уехал в Лейпциг. Он видел, какие раны нанесла городу война, видел груды развалин, могилы. Но он видел также и людей, которые разбирали эти развалины и наводили порядок. Мимо этого нельзя было пройти, и Берт включился в работу.
С тех пор два-три раза в неделю Берт приезжал домой, к матери. Однажды он появился в голубой рубашке с эмблемой восходящего солнца на рукаве. Мать огорчалась, что он не рассказывает ей о своей работе, о значении знака на голубой рубашке, что ей все время приходится расспрашивать его. Берт — вылитый отец. Тот тоже редко объяснял ей что-нибудь, ставил ее в известность только после того, как принимал решение сам.
Мать спросила Берта о книге, которую он читал.
— Это Манифест Коммунистической партии! — ответил сын.
— Коммунистической партии что?
— Манифест! — повторил Берт. — В нем все написано.
— Все?! Как в календаре, да?
Берт, засмеявшись, взял руки матери в свои и объяснил:
— Все, понимаешь, все о революции, о диктатуре пролетариата и о социализме.
Какие необычные и трудные слова! Но мать кивала головой, радуясь восторгу сына, проводила пальцами по его волосам. Берт любил это еще ребенком.
Берт расстегнул свою голубую рубашку, вытащил кошелек из потайного кармана, открыл его и поднес к ее глазам красную книжку. Раскрыв ее, мать увидела фотокарточку сына и прочитала: «Социалистическая единая партия Германии. Партийный билет». Ей стало страшно: а вдруг Берт носит в своем кармане что-нибудь запрещенное? Она увидела, как он бережно положил красную книжицу опять в карман. Застегнув рубашку, Берт снова склонился над книгой, а мать, стоя за его спиной, уже не решалась запустить свою руку в его волосы.
В 1951 году Берт стал бригадиром молодежной бригады. Все уважали его за трудолюбие и решительность, но близких друзей у Берта не было. Вина он не любил, танцами и девушками, как другие, не интересовался. Берт заботился о матери, иногда вспоминал сестренку, думал, как бы она выглядела сейчас. Поле, на котором она похоронена, он никогда больше не увидит. Могилка, наверное, давно заросла. Теперь там рожь, васильки да дикие маки. Так постепенно зарастают все следы войны. Но одно дело — поле, а вот человек помнит об всем, все хранит в своей памяти: и тумбу для афиш и объявлений, и колонны детей с голубыми знаками на куртках и пальто, и товарный состав, который не пускали ни на один вокзал, и могилы вблизи железнодорожной насыпи, и красные звездочки на фуражках врачей.
— Не хочешь ли пойти работать к нам? — спросил в 1951 году Харкуса офицер в голубой форме.
— А что мне у вас делать?
— Помогать строить новую армию, — ответил офицер, а потом заговорил о зарплате и льготах, как будто в этом заключалось самое главное.
Берт молча смотрел в глаза офицеру, словно пытаясь представить, какой она будет, эта новая армия.
— Тебя ждет интересная работа. Мы только начинаем и должны дьявольски спешить. Кое-кто снова начинает кричать о войне, — объяснял офицер.
Война! Какое страшное, черное слово! В памяти тотчас же всплыли картины ужасов, пережитых в детстве.
— Я должен подумать, посоветоваться с матерью.
Ранним летом 1952 года недалеко от деревни Еснак, посреди старой лесосеки, остановился грузовик. Берт первым выпрыгнул из него на землю. Шел дождь. С сосновых веток капало за шиворот. Берт закинул рюкзак на правое плечо и пошел к палаткам, установленным на опушке заповедника.
— Эй, унтер-лейтенант! — крикнул кто-то.
Берт обернулся: рядом с ним оказался лейтенант, несколько старше его, в такой же новой рубашке защитного цвета.
— Помоги-ка мне, — попросил он, — а то они не хотят вылезать из машины, а я…
— Пусть сидят!
— И?..
— Проголодаются, вылезут и начнут работать.
— А если они смоются?
— Идти им некуда.
Тяжело ступая, они подошли к палаткам.
— Красивая местность, не находишь? — спросил лейтенант. Оглянувшись, он заговорщицки произнес: — Как на даче.
— Не политработник, случайно? — спросил его Берт.
— Точно. Как ты догадался?
— Язык подвешен неплохо
Оба весело рассмеялись.
— Вебер, — представился лейтенант.
Они направились к палатке, возле которой стоял часовой.
Курт Вебер и Берт Харкус стали друзьями. Друзья формировали полк. Но сначала все строили казарму. Каждый взвод работал на отдельном участке. На помощь к ним из различных мест республики прислали девушек, которые разместились тоже в палатках в Фиртале. Работали ежедневно по двенадцать часов и даже больше: возводили стены, прокладывали дорогу, кабель.
Вскоре Берт влюбился в белокурую стройную девушку, которая с трудом переносила солнце. Он работал рядом с ней, помогал ей: приносил воду, делился с ней хлебом, смазывал кремом обожженные солнцем плечи. Девушка, однако, никогда не благодарила его. Единственным знаком ее доброжелательности к нему было то, что она терпеливо сносила его ухаживания.
Однажды, когда они рыли траншею, чтобы уложить в нее кабель, Берт услышал за своей спиной глухой стук упавшего тела. Он оглянулся. Рут лежала, уткнувшись лицом в песок. Ее подняли на руки и понесли к низкорослым сосенкам, положили на сухую траву.
Берт схватил свою флягу, обмыл лицо Рут.
— Воды, пить, — еле слышно прошептала Рут, приходя в себя.
Берт дал ей воды.
— Принеси одеяло, а то трава колется, — попросила она.
Когда Берт вернулся назад, он увидел, что Рут сняла блузу и повесила ее на ветку.
Он бросил ей одеяло и хотел уйти.
— Останься, — тихо попросила она.
При первом поцелуе Берт почувствовал, что губы Рут сухие и жаркие…
На другой день девушка исчезла. Берт разыскивал ее на всех участках, искал и в лагере. Но напрасно. Вскоре он узнал, что за Рут заезжал отец и забрал ее.
Вечером вместе с Куртом Вебером, с которым они жили в одной палатке, Берт отправился в ближайшую пивную, которая находилась от них в двух километрах.
Вебер пел, а сидящие за соседними столиками подпевали ему: «Смуглая девушка, не убегай».
Берт еще никогда так много не пил. Он пристально уставился на стойку, позади которой время от времени открывалась дверь, ведущая на кухню. Входила женщина, которая что-то приносила и снова исчезала. У нее было круглое румяное лицо, тугой пучок волос на затылке, а платье — длинное и широкое.
