Он не ошибся. Не успел еще стихнуть гул авиационных моторов, как где-то на правом фланге ударили артиллерийские залпы, поднялась ружейная перестрелка, в которую то тут, то там врывалась частая пулеметная трескотня.
Немцы пошли в атаку на французский батальон, державший; оборону правее отряда имени Яна Жижки. Первый натиск врага оказался настолько сильным, что французы вынуждены были отступить к самой окраине города, оголив тем самым фланг партизанского отряда имени Яна Жижки. Воспользовавшись этим, два немецких танка двинулись вдоль партизанских траншей. С ходу они вели огонь по укрывшимся партизанам. За ними на расстоянии следовала немецкая пехота. Положение становилось критическим.
Мурзин видел, как из ближайшей к танкам траншеи выскочили: несколько бойцов и бросились бежать от бронированных чудовищ. Двое из них, скошенные пулеметной очередью, сразу же ткнулись в землю. Остальные успели добраться до глубокой воронки и скрылись в ней. Когда же танки вплотную приблизились к покинутой траншее, из нее неожиданно выпрыгнул партизан и, ловко метнув связку гранат под гусеницу первого танка, распластался на земле.
Все это произошло так быстро, что Мурзин не успел разглядеть, кто был этот смельчак. Он обратил внимание только на его небольшой рост.
Подбитый танк, словно раненый пес, завертелся на месте и тут же остановился. Второй круто развернулся и медленно двинулся назад, туда, где под мощным огнем французского батальона залегла немецкая пехота. В этот момент партизан, подбивший танк, поднялся во весь свой невысокий рост и бросился вдогонку за ним. Только теперь Мурзин узнал в нем пятнадцатилетнего ковпаковца Валентина Николаева. Сердце сжалось oт предчувствия его неминуемой гибели.
– Куда лезет? Куда он лезет? – прокричал Мурзин.
Николаев догнал уползающий танк, ловко вскарабкался на броню и стал неистово стучать прикладом автомата по массивной башне. Быть может, Мурзину показалось, но за грохотом боя он явственно услышал пронзительный мальчишеский голос: «Сдавайтесь, гады!» На помощь ему уже спешили другие партизаны. Среди них Мурзин увидел Павла Морозова и одного знакомого словака.
Словак догнал танк, некоторое время бежал рядом с ним, а потом, улучив удобный момент, сунул под гусеницу связку гранат. Он еще не успел отскочить, когда под танком взметнулась земля и гусеница, будто распустившаяся обмотка на ноге неумелого солдата, потянулась за танком.
Павел Морозов, бежавший за бронированной громадиной, споткнулся о перебитый трак, упал, но тут же поднялся и с разбегу вскочил на броню. Светлячки трассирующих пуль потянулись к танку со стороны немецких траншей. Отскакивая от брони, они веером разлетались в разные стороны. Не успевший укрыться за башней, Николаев как-то неестественно взмахнул руками и свалился на землю. Словно копируя его жест, взмахнул руками и Морозов и тоже скатился с танка.
Мурзин и стоявший рядом Куделя выскочили из траншеи, бросились к товарищам. За ними с криком «ура» поднялись и остальные. Неожиданно со стороны французского батальона послышался гул танковых моторов. Мурзин повернулся и увидел четыре немецких танка. Но на них не было черных крестов, они надвигались на немцев, и за ними наступали партизаны…
«Это танки Величко», – понял Мурзин.
Но в это время первый подбитый фашистский танк развернул башню в сторону атакующих партизан. До него было не более десяти метров. В несколько прыжков Мурзин оказался рядом и, сорвав кольцо, метнул гранату между мотором и бензобаком. Вслед за ним бросил гранату и Павел Куделя. Танк окутался клубами дыма. Из распахнувшегося люка полезли немцы. Длинная автоматная очередь прошила сразу двоих. Третий выполз с поднятыми руками.
Оставив его партизанам, Мурзин побежал к раненым друзьям, лежавшим возле второго танка, который уже успели покинуть немецкие танкисты.
Валентин Николаев был ранен в плечо и в ногу. Морозову пули прошили бедро.
– Быстро несите их в траншею, – распорядился Мурзин, когда партизаны обступили раненых.
Но пробегавший мимо Ушияк, возглавивший атаку всего отряда, приказал и самому Мурзину отправиться в траншею.
– Ты, Юрка, на этой земле гость. Не лезь раньше меня в пекло! – крикнул он уже на ходу.
Пришлось повиноваться.
Уже в блиндаже, куда партизаны принесли Морозова и Николаева, Мурзин склонился над юным ковпаковцем:
– Что же ты, Валентин, как пацан необстрелянный? Зачем на танк вскочил? С первым вел себя молодцом. А дальше уже был неоправданный риск. Ведь он отступил.
– А я ни про что не думал… Просто не мог по-другому… И все, – почти шепотом, с трудом превозмогая боль, сказал Валентин. – Танки нас всех бы подмяли. Ведь кое-кто уже побежал… Вы сами, наверно, видели, товарищ капитан…
Да, положение было критическим. И если бы не этот паренек, если бы хоть еще одна группа партизан дрогнула, испугавшись танков, могло случиться непоправимое. Паника летит быстрее пули и поражает мгновенно. Это Мурзин усвоил еще в сорок первом.
– Смелому бойцу танк не страшен. Уничтожай танки связками гранат и бутылками с горючей жидкостью, – в полузабытьи пробормотал Николаев, вспомнив примелькавшийся лозунг, расклеенный по всей стране в первые дни войны. У него начинался жар.
– Молодец! Молодец! – улыбнулся Мурзин, осторожно и ласково погладив его по руке. – К награде тебя представим. Ты ее заслужил сегодня. Сейчас в городскую больницу поедешь. Да смотри там, не залеживайся. Раны-то у тебя пустяковые, – стараясь подбодрить парня, сказал он.
Грохот боя удалялся все дальше и дальше от города. Все больше раненых прибывало в окопы. Некоторые шли сами, другим помогали товарищи, многих тянули волоком на подстилках.
После второй неудачной попытки немцы прекратили атаки на город Мартин. Только под вечер вновь прилетели самолеты со свастикой, сбросили бомбы на самой окраине, прочесали пулеметным огнем притихшие улицы и скрылись за горизонтом. Но ожидаемой атаки после их прилета так и не последовало.
В густеющих сумерках Мурзин добрел до маленького домика, в котором провел эту ночь. На пороге его встретила пожилая хозяйка. Она обрадованно всплеснула руками, затараторила что-то на своем языке. По обрывкам знакомых фраз Мурзин понял, что она давно уже ждет их обедать. И действительно, стол был накрыт. Хозяйка принесла из кухни большую миску, наполненную кнедликами и мясом.
Есть хотелось нестерпимо, за весь день Мурзин сжевал только завалявшийся в кармане сухарь, но он отказался от кнедликов и объяснил хозяйке, что хочет дождаться Яна Ушияка. Женщина понимающе закивала головой и унесла миску с кнедликами обратно на кухню. Вернулась она с полной кружкой прозрачного пива, от которого Мурзин уже отказаться не мог.
Вскоре вернулся и Ян Ушияк.
– Ты уже здесь, Юрий-братор! – радостно воскликнул он. – Я к майору Величко ездил, боеприпасы просил, продовольствие. Там Ян Мазур был от народного выбора. Обещал подбросить нам хлеб, колбасу, сало…
Мурзин прикинулся обиженным, сделал вид, что все это мало его интересует.
Ушияк замолк, спросил настороженно:
– Зачем сердишься, Юрка? – И после минутной паузы добавил: – Радоваться надо. Бошей крепко побили. Теперь они много дней в себя приходить будут.
– Побить-то побили, только без меня… Почему ты меня в бой не пускаешь? – Мурзин в упор посмотрел на командира отряда.
– Потому что начальник штаба должен быть в штабе, должен руководить…
– Но и командир должен быть на командном пункте, должен командовать боем, а не лезть впереди всех в атаку.
– Это верно. В регулярной армии это так. А у партизан, таких, как у нас, необстрелянных, командир первым должен пример показать…
– И партизанский начальник штаба тоже должен пример показывать. А ты мне все время твердишь, что я гость на вашей земле, – укоризненно проговорил Мурзин.
– Так это я твою башкирскую поговорку вспомнил. Вот и сказал так.
– Какую еще башкирскую поговорку?
– Вспоминай, Юрка, как у вас в Башкирии говорят. «Гость – ишак хозяина». Значит, должен выполнять все, что хозяин скажет. Вот и думай… Я для тебя не только велитель, командир, – перевел Ушияк словацкое слово, – я еще и хозяин, у которого ты в гостях. Теперь ты мне два раза подчиняться должен. Один раз как командиру отряда, другой – как хозяину нашего большого дома. А под огонь тебя не пускаю потому, что хочу после войны принимать у себя как самого дорогого гостя. Поэтому будь хороший ишак и не будь упрямый осел. – Ушияк рассмеялся.
Улыбнулся и Мурзин, вспомнив башкирскую поговорку, слышанную не раз, когда его, наевшегося досыта, заставляли еще и еще отпробовать что-нибудь.
– Ты мне басни про ишаков не рассказывай. Ты же, Ян, зовешь меня Юрий-братор, значит, братом считаешь. А настоящие братья в огонь и в воду друг за друга идут.
