Она припомнила, что и сестрам своим она давно не писала. Брат, как и все мужчины, был менее чуток, а может быть, более занят и писал редко. Сестры же, разъехавшиеся в разные концы страны, сохранили взаимную привязанность, постоянно переписывались и созванивались. Встречались они, правда, редко, у всех были дети и работа, но раз в один-два года обязательно съезжались все вместе. Она решила, что напишет хотя бы Марии. Почти однолетки, они с детства были особенно близки. За письмом она представила себе зимний Бухарест, ее вдруг потянуло на его шумные улицы…
Она завидовала Марии: она живет в многолюдном, оживленном городе, где могли бы жить и они с Думитру…
Нет, она давно перестала на него сердиться, да и стоило ли? Она напишет Марии и про подарок, который он ей сделал на праздники. Она понимала, что это ему было нелегко, при его-то натуре… Но самое главное, что он поддерживал ее решение. За прошедшие годы она перестала было в себя верить, а он помог ей заглянуть в себя, убедиться, что она в состоянии жить не только его интересами. Он оказал ей поддержку как раз тогда, когда она была ей больше всего нужна…
Кристиана услышала стук калитки, скрип шагов на снегу, тяжеловатых, сдержанных. Она бы их узнала среди всех шагов на свете…
* * *
Думитру, вопреки прогнозам Илинки и ее собственным ожиданиям, вовсе не был сердит.
— Что-нибудь случилось? — спросила Кристиана осторожно.
— Случилось? — удивился он, и в его глазах мелькнула ободрившая ее искра радости.
— Я подумала, что если на службе задержались Мяхалаш и Тэнэсеску…
— Мы анализировали результаты учебы старшин, среди которых много утечистов [5], так что Тэнэсеску был необходим, — объяснил Думитру. — Я тебе рассказывал об этой своей затее со старшинами. Я договорился с директором сельской школы, что для них организуют специальный класс. В таких глухих местах, как у нас, не слишком много возможностей для проведения свободного времени, да и сельская корчма рядом… А для командира небезразлично, чем занимаются подчиненные в часы досуга. Я им создал условия для учебы. С этим были связаны некоторые привилегии. Например, их освободили от дежурств, ведь они каждый вечер ходят на занятия. С отпусками тоже. Мне из-за этих школьников весь график отпусков пришлось перекроить — чтобы дать им отпуск летом, во время каникул. Пусть только учатся! И вот, представь себе, захожу я в школу проверить посещаемость и отметки и обнаруживаю, что некоторые приняли все это за шутку, отмечались себе в журнале, и на этом дело кончалось…
— Неужели? — заинтересовалась Кристиана.
— За каждое пропущенное без уважительных причин занятие — сутки ареста, — ответил Думитру.
— А это не чересчур? — осмелилась Кристиана, пораженная его намерением. — Уж очень ты строг…
— Для их же блага, — отрезал Думитру. — Кроме того, уверен — впредь прогулов не будет! Все возьмутся за ум. Во второй раз этой меры применять не придется.
Кристиана промолчала. Думитру показалось, что она не удовлетворена его решением.
— Что-нибудь не так? — спросил он. — Есть меры, которые командиру достаточно применить один-единственный раз. Но это надо сделать.
Думитру не терпел возражений. Кристиана это знала. Если бы она ему возразила, то он бы всю ночь ей доказывал, что она не права. Он бы не был командиром, если бы не умел не только использовать, но и развивать способности подчиненных. Поэтому Кристиана решила ему не возражать, но осталась при своем мнении, что наказание слишком строгое.
Ей пришло в голову, что вместо того чтобы осуждать, лучше попытаться его понять. Думитру считал себя (на этот счет у Кристианы давно не осталось никаких сомнений) кем-то вроде отца солдат. Вел он себя соответственно. С этой точки зрения то, что ей казалось чрезмерной строгостью, выглядело самой естественной мерой, принимаемой родителем по отношению к отлынивавшим от ученья чадам. В конце концов, им руководило желание видеть своих подчиненных грамотными, хорошо подготовленными…
Врожденное чувство справедливости, всегдашняя жажда правды не позволят ему осуществить на деле свои намерения, о чем он сам ей расскажет через несколько дней.
— Опять погода меняется, — сказала она больше для того, чтобы заполнить затянувшуюся паузу. — Ветер нехороший. И похолодало сильно.
— Разве? А по-моему, не холоднее, чем утром, — сказал Думитру, удивленный ее замечанием. — Эх, знала бы ты, какой холод зимой на полевых учениях! — вспомнил он и на минуту задумался. — Однажды мое подразделение целый день шло сквозь метель. Снег влетал через окно механика-водителя и вылетал через башню мимо командира танка… У танка нет ветрового стекла. Промерзли насквозь, вышли к вечеру на назначенные позиции, а там нужно окапываться в заледенелой земле.
— Ты мне никогда не жаловался, — удивилась Кристиана.
— Потому что для нас это будни. Мы с Тэнэсеску сегодня вспоминали один случай на учениях в Рыурени…
— Хороший парень, — сказала Кристиана.
— И умница! — добавил Думитру. — Он мне нравится: много читает, хорошая офицерская подготовка. Думаю, будет командиром части, — заявил он с гордостью собственника, свойственной только родителям.
— Значит, по телефону ты говорил серьезно? — удивилась Кристиана.
— Конечно! Скоро наступит черед поколения Тэнэсеску прийти нам на смену. Он-то один из лучших, я люблю его.
— И он тебя любит. — Кристиана вспомнила, что не пересказала мужу один свой разговор с Тэнэсеску. — Мы с ним как-то разговорились в вашем клубе. Шел какой-то фильм, не помню какой, во всяком случае, я его там встретила. Он мне заявил, что «образцом в жизни для него является командир и он хотел бы подражать ему во всем».
— Да ну? А что ж ты раньше не сказала? — Думитру явно был польщен и обрадован. — Люди любят меня за справедливость. Зря я не даю ни наград, ни наказаний.
— Не зря Тэнэсеску старался получить назначение в твою часть, когда узнал, что тебя сюда направили, — напомнила она ему.
— Мы с ним разрабатываем проект отопительной установки, — гордо сообщил Думитру с таким видом, словно оказывал ей величайшую честь, посвящая в тайну, в которую до сих пор были посвящены только они двое. — Мощность небольшая, конечно. Мы хотим ее использовать для отопления теплицы. Потом, если получится, мы наметили соорудить накопительный бассейн с микрогидроцентралью. Это тоже нужно для подсобного хозяйства. Работы полно! — рассмеялся он. — Но меня радует то, что у него неплохие знания в технике, — сказал он, опять возвращаясь мыслями к Тэнэсеску. Чувствовалось, что ему приятно говорить о капитане, хвалить его вопреки своему правилу давать сдержанные оценки. — Разве что немного вспыльчив, — продолжал он с сожалением. — С людьми надо быть терпеливым, тактичным, стараться их понять. Человеческая душа — вещь хрупкая…
Кристиана не могла сдержать удивления. Непреклонный Думитру, готовый карать арестом каждый пропущенный час занятий, говорил теперь так взволнованно о хрупкости, человеческой души…
Узнав, что в городе Кристиана встретила свою давнюю подругу Ванду Брумару, о которой она всегда тепло вспоминала и с которой они когда-то даже переписывались, Думитру обрадовался.
— Очень хорошо, что ты ее пригласила, — поддержал он жену, когда она выразила опасение, что это будет ему неприятно.
Кристиана рассказала ему, что Ванда одинока, что ей не удалось выйти замуж, что ей не везет, но он, казалось, перестал ее слушать, пропустил мимо ушей эти детали. И только услышав, что Ванда работает в городском Доме культуры, навострил уши.
— Как, она ушла из школы? — удивился он, но разговор пришлось прекратить, потому что раздалось три коротких телефонных звонка. Звонили явно со службы, и Думитру поспешил к аппарату.
В ближайшие дни Кристиана одолела все формальности, связанные с поступлением на работу в городскую коллегию адвокатов: заполнила медицинскую карточку и сдала вступительный экзамен. На работу она должна была выйти после Нового года.
Кристиану охватило странное, давно не испытываемое чувство нетерпеливого любопытства, волнения, страха, но прежде всего — нетерпения. Раньше она, оставшись дома одна, смотрела подолгу в окно на высокие сугробы или застывала, уставившись в одну точку, ничего не видя перед собой. Ее тревожили воспоминания, но еще чаще одолевали сожаления. Она прошла по жизни как тень Думитру и за эти долгие годы утратила веру в себя… А тут вдруг она решилась. И это благодаря примеру Дорины Каломфиреску. Ей тоже захотелось стать самой собой.
Со временем Кристиана убедилась, что ей не хватает профессионального честолюбия, что она стала домашней хозяйкой и вовсе не переживает, что за обедом не ведет с мужем «умственно-философских» бесед. Ее вполне удовлетворяли разговоры о метели, о том, что невероятно вкусный шоколадный торт с орехами она приготовила по собственному рецепту. Она не была создана для того, чтобы взвалить на свои хрупкие плечи все великие драмы человечества. Эти драмы ее не слишком и волновали. Кристиана была обыкновенной женщиной, «наседкой», которую вполне устраивает свое гнездо.
