— Ничего, я уже нашел себе попутчиц, — сказал Вагин, показывая на девушек. — Передвигайся теперь вместе со штабом. А насчет Вербы не горячись, разведчику не положено.
Подбежал санитар и сказал Наде, что в медпункт принесли двух писарей штаба, подорвавшихся на минах. Всем существом своим Надя рвалась к Максиму, но ей надо было идти в медпункт.
— Пошли, дочка, — сказал Вагин, тронув Варю за локоть.
На перекрестке улиц лежала большая бесформенная глыба с торчащими во все стороны металлическими стержнями. С трудом можно было догадаться, что это отвалившийся угол дома. Таких глыб в разрушенном городе встречалось немало. Вагин подошел и, осмотрев глыбу поставил на своей карте галку: мощная огневая точка с четырьмя пулеметами, стволы которых сейчас торчали по соседству с металлическими стержнями рваной арматуры, отныне была обезврежена.
— А вот и «тигр», — сказал он Варе, показывая, на кусты в замусоренном скверике. Присмотревшись, Варя заметила закопанный в землю и замаскированный танк «тигр» Он прижался к земле, будто изготовясь к прыжку но кто-то успел подрезать ему жилы, и прыжок не состоялся, хотя длинный ствол орудия все еще грозил в глубину улицы.
Вагин подошел к трамвайному вагону, набитому мешками с песком и крупнокалиберными пулеметами. Таких трамваев скопилось много на оборонительном поясе старого Берлина.
— Это подвижные крепости, — сказал Вагин.
В старом Берлине все окна домов были замурованы, в них щурились амбразуры пулеметов. И сколько тут было их — не счесть. Под балконами валялись трубки и головки фаустпатронов. На балконах совсем недавно гнездились фаустники.
Вагин шел по следам штурмовых отрядов полка, приговаривая: «взято», «уничтожено», «разбито», «блокировано», «подавлено». Иногда он останавливался и произносил в восхищении: «Молодцы!»
Улицу изредка переходили жители в длинных черных одеяниях. Вагин и Варя прошли квартал, потом второй, третий. Люди в монашеских одеяниях с белыми нагрудниками встречались все чаще.
— Откуда здесь столько монахов? — недоуменно спросила Варя. Молчание Вагина начало ее тяготить.
— А? — Вагин не сразу очнулся от своего раздумья. — Это не монахи, это просто обыватели, они в трауре… Туго им пришлось, вот и надели траур на одежду. Грехов-то много накопили — отмолить хотят.
Когда вышли в Паулюсштрассе, Вагин разговорился:
— Убедившись в том, что земные власти обманывают, люди начинают верить небесным властям — богу. Вот эту улицу Гитлер назвал именем Паулюса, который, как уверяли власти, сражался на Волге и погиб там. Это же обман. Паулюса мы взяли в плен живого, а с ним почти сто тысяч живых солдат. Разве это можно скрыть от народа? Народ узнал истину. А Гитлер до сих пор не признался, что соврал. Что же им оставалось делать?
2
Что случилось с Мишей при встрече с Варей? Он и сам не мог бы на это ответить. Уж очень открытый и ясный был у нее взгляд.
Чутко прислушиваясь к тому, что происходило в комнате командира полка, Миша, как это положено ординарцу, присел у дверей: ждал, когда его позовет командир.
— Так… Потери большие? — послышался голос Вагина.
— Двадцать восемь убитых. Раненых пока не обнаружили, — ответил командир полка и через некоторое время спросил: — Значит, командарм отстраняет генерала Скосарева?
Ответ полковника Миша не расслышал.
— Командующий на время лишил меня права командовать дивизией, — донесся снова голос Вагина, — приказал отдыхать. Но я буду навещать свой полк…
— Спасибо.
Стукнули ножки отставляемых стульев, и на этот раз послышался голос Вари.
— И вправду уходите? — сказала она, будто испугавшись чего-то.
«Какой у нее голос…» — подумал Миша.
— Ухожу, голубка. Проводи-ка меня, Максим.
Шаги командира полка приблизились к двери, и Миша отступил в сторону. Вагин и Корюков вышли на улицу. Миша за ними.
— Сестричку-то, Максим, не обижай. По зову сердца приехала!
— Нашла время…
— Погоди, Максим, погоди. У молодого сердца осени не бывает…
Максим оглянулся на Мишу, и Миша понял: ему надо убавить шаг или вернуться. Поколебавшись, он возвратился в подвал, к своему месту. Под руку попался термос. «Что же это я, ровно заблудился», — спохватился Миша и робко постучал в дверь.
— Кто там? — отозвалась Варя.
— Чайку вам.
Миша сам не узнавал своего голоса.
— Входите, входите… Как хорошо! Мне одну капельку. Хватит, хватит, спасибо…
Поставив термос на стол, Миша уголком глаза взглянул на Варин чемодан. На крышке чемоданчика лежали маленькие сверточки, зеркальце. Варя уже успела переодеться, причесаться перед зеркальцем. На ней была розовая кофточка, на ногах простые, с ремешком туфли на низком каблуке. Талия перехвачена нешироким, с блестящей пряжкой, плетеным пояском. Как на ней все ладно сидело!
Вскоре вернулся Максим. Миша вышел в коридор.
В коридоре шумели: прибыл штаб. Писаря, подгоняя друг друга, втаскивали стулья, раскладные столы, ящики.
— Тише вы, тише, — почти шепотом просил Миша: дескать, командир полка с сестрой встретился, дайте поговорить им спокойно.
Подбежала Надя Кольцова, радостная, возбужденная:
— Где командир полка? А Варя? Значит, встретились! Хорошая она, правда?
Надя пошла к комнате командира полка, но Миша жестом руки остановил ее, и это значило: «Подожди, дай брату с сестрой потолковать наедине».
— Фу, — перевела дух Надя, — как я рада, что все обошлось хорошо!
И уже шепотом стала расспрашивать Мишу про командира: что было в полку и как он себя чувствует.
— А про Василия он что-нибудь ей сказал?
— Наверно…
Совсем неподалеку ухнул сильный взрыв. Упругая волна воздуха пронеслась по коридору и распахнула дверь в комнату командира полка. Там было сумрачно: своей широкой спиной Корюков заслонил свет подвального окна. Но Надя успела заметить, что он ладонью гладит голову сестры и что-то говорит ей вполголоса, а она, припав к груди брата, плачет навзрыд.
Переглянувшись с Надей, Миша тихонько прикрыл дверь.
Наконец голоса за дверью зазвучали спокойней. Надя, постучав, вошла. Прошло еще несколько минут. Надя, распахнув дверь, обрадованно сказала:
— Миша, командир полка велит тебе проводить нас с Варей в первый отряд. Надо найти Прудникова…
3
В центре обнесенного железным забором двора дымилась походная кухня первого штурмового отряда. Легкий ветерок разносил по всему кварталу запах готового к раздаче обеда. Этот запах привлек сюда жителей Паулюсштрассе. Они голодали не один уже день. Взрослых было пока еще мало, зато дети облепили забор со всех сторон. Самые смелые из них — два светловолосых мальчика — забрались на каменный столб.
— Камрад, гут!.. — выкрикивали они, поднимая свои миски.
Эти мальчики уже хорошо знали, что русские солдаты делятся своими продуктами с любым попавшимся им на глаза ребенком. Сегодня утром, даже во время боя, многие ребятишки получили из солдатских сумок по куску хлеба, а танкисты выбрасывали им из башен целые пачки галет. Так рассказали Леониду Прудникову мальчики, забравшись на столб.
Он познакомился с ними еще задолго до того, как повар дал команду: «Ложки, котелки — к бою!» Из короткого разговора с ними он узнал, что отцы этих мальчиков в центре Берлина, в Тиргартене, еще продолжают выполнять приказ фюрера. «Возможно, через несколько часов, когда я снова пойду в бой, отец вот этого белокурого стригунка хлестнет меня в грудь из пулемета», — подумал Леня. Но, не колеблясь, взял котелок и встал в очередь за обедом.
Впереди него стоял Алеша Кедрин с двумя котелками. У Алеши еще кровоточил бинт на голове, еще сочилась кровь из уха. Повар, конечно, знал, зачем сержант запасся двумя котелками, и не отказал, налил их доверху: кормить голодающих немцев дало указание советское командование.
Получив две порции, Алеша направился к воротам, а Леня со своим переполненным котелком — к знакомым мальчишкам. Они уже соскочили со столба и, как лисята, просунули головы сквозь железную ограду и звали его к себе:
— Камрад, камрад…
В эту минуту по всему двору раскатился голос дежурного у ворот:
— Прудников, к выходу!
Леня повернулся на голос. Там у ворот стояли Надя, Миша и… кто это? Не может быть! Мерещится…
В последнем письме, которое он потерял вместе с вещевым мешком в бою за аэродром Темпельгоф, Варя писала:
«Скоро буду там же, где ты, рядом с тобой, Леня».
Этому трудно было поверить.
— Живей, комсорг, к тебе гости, — поторопил его Алеша.
И Леня поверил: «Она, Варя!» Он рванулся вперед, ничего не видя, вытянув руку, а в другой руке у него был котелок, который сейчас мешал ему и о котором он забыл.
