— А мы можем с ним побеседовать? — равнодушно спросил Крестов.
— Пожалиста!
Закончив трапезу, представители обеих высоких сторон рассыпались во взаимных заверениях преданности, любви и вечной дружбы. Советских офицеров повели в пыточную. В палатке, куда они вошли, как раз прилаживали смоченные соляным раствором электроды к оголённому телу бородатого афганца.
— Отставить! — властно скомандовал Крестов, глядя на уронившего голову бородача.
— Серёга, это не «Муравей», — горячо зашептал Герман.
Пленник поднял голову. Единственным не заплывшим глазом он окинул вошедших. Герману, не терпящему всяческое насилие, стало не по себе.
— Крест, пошли назад, пусть они сами поработают, — взмолился он, хватая командира за руку.
Но Крестов, величественно оседлав услужливо подвинутый табурет, уже вперился немигающим взглядом в перебежчика.
— Рафи-ик Гирьман, — вдруг тоскливо и протяжно завыл пленник.
От неожиданности Герман даже склонил на бок голову, как обычно делает собака, увидев что-то, выходящее за рамки её понимания.
— Ма — морч`аке худованд (я — божий муравей), — спёкшимися губами снова пропел афганец.
— Гульмамад? — не веря своим ушам, радостно воскликнул Герман.
— Саист, инжанейр-саиб (да, господин инженер)!
Герман был в недоумении. Голос принадлежал Гульмамаду, но заросшая до белков глаз физиономия сидельца ничем не выдавала милого его сердцу агента. Всё это напоминало дублированный «Союзмультфильмом» индийский сериал, где главного злодея озвучивал кроткий Ростислав Плятт.
— Бас! — рявкнул Крестов. — Всем на выход!
Палачи один за другим застенчиво потянулись вон из палатки. Наконец не выдержавший напряжения Герман ринулся к пленнику и сжал его в своих объятиях.
— Ты ему хотя бы руки развязал, — подал голос улыбающийся Крестов.
— Да, да, Серёга, сейчас, — затараторил Герман, высвобождая из пут своего агента. — «Букашка» ты моя ненаглядная, — ласковым голосом пел он, снимая с его рук электроды.
Вдруг резкий, пронизывающий всё тело болезненный спазм перехватил тело Германа. От неожиданности он вскрикнул, и тут же Крестов, снимая руки с рычага высоковольтного преобразователя, залился безудержным смехом.
— Дур-р-рак ты, Крестов! Дурак и...
— И не лечишься! — завершил начатую фразу довольный Сергей.
Разговор с Гульмамадом оказался более чем плодотворным. Через десять минут после начала общения каскадовцы увели пленника в расположение бригады, накормили гороховой кашей и тут же, у полевой кухни, принялись расспрашивать так вовремя появившегося агента. Линёв, Фил и бригадный переводчик, присоединившиеся к товарищам, только успевали задавать наводящие вопросы. Гульмамад знал всё. Он уверенно отмечал на карте ещё не выявленные разведчиками огневые точки, склады с оружием и боеприпасами, рисовал схемы подземных укреплений, словом, доставлял окружавшим его советским офицерам-разведчикам не сравнимое ни с чем профессиональное наслаждение. Герман цвёл майской розой. Единственное, что мешало его эйфории, так это непрекращающиеся раскаты в животе.
— Ты бы сходил до ветру, — посоветовал Линёв, не отводя глаз от карты.
«На ветру» Германа несло четверть с небольшим часа. «Неужели дизентерия?» — прикидывал варианты сидящий на корточках страдалец. Его успокаивало одно: он, Герман, невольно оказался крайне полезным для успеха предстоящего штурма. Даже на время померкший образ непревзойдённого чтеца топографических карт и одновременно стратега-самоучки Олега Филимонова уже не терзал его самолюбие.
Когда Герман вернулся, Гульмамад завершал излагать планы душманов накрыть миномётным огнём позиции бригады.
— Ты послушай, Гера, — не сдерживая волнения, пригласил его Крестов, — послушай, что твой «Муравей» рассказывает.
— ...перед обстрелом мирное население из кишлака будет выведено, — переводил худощавый ефрейтор-таджик, — время нападения не определено, переброска «духов» на позиции начнётся сразу после отвлекающего нападения на правом фланге.
— Ясно, — подытожил комбат, вставая. — Серый, берёшь мою роту и выбьешь духов из кишлака, я двумя ротами накрою басурман на левом фланге, а сейчас — всем отдыхать!
Герман, Крестов и Фил, оставив «Муравья» на попечение переводчиков, снова отправились к «зелёным», чтобы залегендировать предстоящую ночную активность. Назад возвращались весёлыми и довольными результатами уходящего дня. Когда друзья переходили русло высохшей реки, ударил взрыв.
— Неужели начали раньше намеченного? — предположил Герман.
— Гера, это наш танк, — спокойно ответил Крестов, взбираясь на каменистую кручу.
Снова прозвучали два взрыва.
— Крест, у меня музыкальный слух, а тебе медведь на ухо наступил, — начал настаивать Герман. — По нам бьют миномёты.
— Откуда им днём взяться? — упирал на своё командир.
— Жопой чувствую! — не отступал спорщик.
— Она у тебя сегодня прохудилась, серун ты несчастный!
Вдруг, когда голова Крестова поравнялась с поверхностью плато, сильный взрыв и колючая волна пыли ударили в лицо. Сергей, закрывая поцарапанное осколками камней лицо, скатился вниз.
— Мужики, на землю!
Команда была излишней. Оба подчинённых уже лежали, уткнувшись в песок и закрыв голову руками.
— Я же тебе говорил, Крест, нет у тебя слуха, — не поднимая голову, принялся за своё Герман.
— Заткнись, зануда! Опять накаркал! — огрызнулся командир, притулившись за валуном. — Бери пример с Фила. Лежи и сопи в две дырки.
— Я и соплю.
— Ну и молчи тогда!
— Я и молчу.
— Что ты за урод! — Крестов не выдержал и поднял голову: — Фил, Гера, гляньте, откуда сколько уток?
— Это перепела, Серёга, — высказал предположение последовавший примеру командира Фил, — или фазаны...
Грохнула очередная порция взрывов. Чувствуя свою неуязвимость в каменном распадке, «каскадёры» задрали головы. По небу, часто махая крыльями, летела стая крупных птиц. Вдалеке затрещали автоматы. Как-то неуверенно сбрехнула далёкая гаубица. Вдруг одна из птиц, словно наткнувшись на препятствие, начала кругами заходить на посадку.
— Пойдём, поймаем подранка, — предложил командир, когда гостья с небес шлёпнулась неподалёку.
Офицеры повскакали и бросились к ней. Птицей оказался обыкновенный пёстрого окраса петух с огромным гребнем. Он резво вскочил и враскоряку бросился наутёк от преследователей.
— У «зелёных» курятник разбомбило, — догадался Олег. — Первый раз вижу, чтобы куры летали, — добавил он.
— А я второй, — начал Герман. — Когда я был маленьким...
— Ты таким и остался, — пресёк воспоминания подчинённого Крестов. — Пошли в бригаду, посмотрим, много ли пострадавших.
В расположении советской группировки на удивление царили порядок и спокойствие, чего нельзя было сказать об афганцах. Офицеры «зелёных» метались из стороны в сторону в попытках собрать разбежавшихся воинов. Возле разбитого курятника лежал окровавленный труп старика.
— Да-а-а, — протянул Крестов, — жалко дедулю! Пойдём отсюда, им бы до вечера своих собрать...
Линёва на месте не было, замполит указал рукой, куда комбат выехал с группой десантников выбивать миномётчиков. «Наверное, ещё с вечера в камнях ховались», — добавил он, смотря из-под козырька ладони в сторону мечущихся по долине коробочек бронетехники.
— Откуда били, слева или справа? — дежурно спросил Крестов.
— Да всё оттуда, справа, — небрежно махнул рукой замполит, указывая направление, в котором ушла рота комбата.
— Сейчас слева ударят! — безапелляционно заявил Крестов.
— Типун вам на язык, товарищ капитан!
— Будут проверять, ответим мы огнём по кишлаку или смолчим.
— Может, послать и туда роту? — спросил замполит.
Но Крестов ответить уже не успел — в метрах двадцати за БРДМ разорвалась мина. Все, как по команде, рухнули на землю. Какой-то пухлый майор, лихо отжавшись на руках, будто капсула пневмопочты, втянулся в люк бэтээра.
— Я же говорил! — успел прокричать командир, когда вторая мина легла чуть дальше, правее первой. Осколки и камни дробно ударили по броне. В противовес всеобщему желанию защищать свои жизни из откинувшегося люка БРДМ неспешно вылез накачанный солдат-десантник в панаме и полосатой майке. Не обращая внимания на обстрел, он вразвалку направился с котелком в сторону полевой кухни. «Ложись, дура, прибьёт!» — крикнул вдогон удаляющемуся бойцу замполит Василий. Солдат продолжал движение. «На землю, урод, кому говорю! — что есть мочи гаркнул привставший на локтях офицер. — Ну что ты будешь с ним делать, дембель хренов! — в сердцах пожаловался он лежащим каскадовцам. — Сегодня же бортом улетит на «губу»!»
