— Давай собираться. На новое место переберемся, остановимся в сторожке, у озера, — сказал Спиридон Ильич. — Нельзя нам засиживаться.
— Мы же в Псков связного послали?! — вопросительно посмотрев на Морозова, заметил комиссар. — Где он нас искать будет?
— Я все предусмотрел, — опустившись на корточки перед шалашом, проговорил Морозов. — Здесь в условленном месте он найдет записку, по ней придет в лагерь, где позавчера стояли, а там его будет ждать кто-нибудь из наших.
— Хитер, — засмеялся тот.
— Нам без хитрости… — Спиридон Ильич нахмурился, — без хитрости мы пропадем. Спасение у нас… в хитрости да в ногах: чем больше ходить будем, тем живучей станем. — И приказал свертывать лагерь.
Через каких-нибудь двадцать минут люди были в сборе. Солнце клонилось за полдень. В лесу было тихо и прохладно. Останавливались нечасто. Впереди Спиридона Ильича маячила широкая и сильная спина Кооператора. В отряде большинство получило клички, даже Морозову дали — Мороз. Кооператор нес на себе почти все коллективное имущество отряда, так как в его ведении было снабжение. Спиридон Ильич смотрел на Кооператора и думал: «Может, обзавестись лошадью?» Вспомнил, как попал в отряд этот человек.
Получив задание в Пскове и обойдя явки, Морозов к утру добрался до Вешкина. Собрал отряд. Сухо сообщил, что вот таким-то сдать оружие и можно по домам, а остальным — выполнять новое задание. Не сказал прямо, что к чему, но кое-кто, видно, догадался. Догадался, по крайней мере, Кооператор.
Кооператор — это Фортэ Семен Яковлевич. Кличку ему уже после дал Печатник. Работал Фортэ в псковской потребкооперации бухгалтером. Когда-то он состоял в партии, но при чистке был исключен за сочувствие оппозиционерам — кажется, троцкистам. Выходец из торговой семьи, в годы революции он был активен и шел в гору. Тогда же он познакомился с Морозовым. Они сдружились. Но после, когда на Псковщине уже отгремела гражданская война и все улеглось, а Фортэ по службе поднялся-таки высоко, дружба эта разладилась. Спиридон Ильич вернулся на завод и сменил кожанку на спецовку. Семен же Яковлевич кожанки не снимал, встречаясь с Морозовым на улице, перестал даже подавать руку. Со временем забылось и хорошее, и плохое. Будто ничего и не было, ничто и не связывало.
Фортэ отозвал Морозова в сторону и промолвил: «Что же ты, Спиридон Ильич?! Пожалей. Оставь… Некуда мне больше пристроиться… Ну, слепой!.. О питании буду думать. Семьи у меня все равно не имеется: перед войной в Свердловск откомандировал, к брату… Так что баланс сводить мне в одном только… с фашистами». Большие за стеклами пенсне глаза его заблестели. Морозову стало жалко Фортэ. Подумалось: пускай, человек он крепкий. И взял. И не ошибся Спиридон Ильич в нем, хоть и, уходя из Вешкина тем же утром, шептался с Вылегжаниным (бывшим членом партбюро в цехе завода, на котором сам работал): а не зря ли взял? Не ошибся, потому что Фортэ оказался, как никто, на месте. Он умел быть и бережливым, и расточительным, знал, где добыть продукты, даже боепитанием и трофеями не прочь был заниматься. Да тут все решалось проще: что лишнее, прятали в надежные места, а лишнего почти не было. С пищей было совсем плохо — в обрез. Базы с продовольствием и боепитанием, подготовленные райкомом перед сдачей врагу Пскова, — одну растащили деревенские мальчишки, а другую выдал какой-то подлец немцам — видно, участвовал в ее создании.
Вспомнив о базах, Морозов перестал думать о Фортэ. Обидно было: не уберегли такие базы! Подпустили предателя, врага. И поплыли перед глазами Морозова тридцатые годы, война в Испании, вспомнились разговоры о «пятой колонне» и бдительности. «Да, много врагов выкорчевали, — думал он, — а не всех… Враг, он хитер. Настоящий враг — не то что болтун, он прикинется преданным, лишнего не скажет, критику разводить не будет и приверженца корчить станет. Ему что — не болит. И на должность через это проползет, и куда хочешь… Да, врага, его не всегда видно…» Долго думал об этом Спиридон Ильич. Потом перекинулся на базы опять. Осталась у них еще одна база, но он, посоветовавшись с комиссаром, решил до зимы ее не трогать. Кто знает, как оно обернется, когда залютует вьюга да снегом все по-завалит…
Двигались вдоль ручья по тропке. Неожиданно, как из-под земли, вырос перед Морозовым боец из дозора.
— Случилось что? — насторожился Спиридон Ильич.
— Мужик какой-то там, впереди. Печатник с ним остался. — И рассказал спеша: — Встретили мы его так: идем, а он на тропе сидит с мешком и палкой… Заметил нас и сразу к нам. «Ага, — говорит, — вот вы когда мне повстречались». Мы было назад, в сторону, а мужик за нами. «Никуда, — говорит, — вы теперича от мене не убежите. Я тоже хочу этим разбойникам хвосты подкрутить…» — и стал говорить нам, что ищет партизан и хочет бить фашистов.
Спиридон Ильич огляделся. «Не провокация ли, узнать как бы», — мелькнуло в голове, и он приказал тут же трем бойцам разведать, что творится вокруг. Те кинулись в подлесок.
— Значит, никак не хочет отставать, говоришь? — подумав, спросил Морозов бойца и медленно провел ладонью вниз по клинышку бородки.
— Никак, — ответил дозорный. — Говорит, только через смерть свою я от вас отделюсь.
Когда вернулись посланные на разведку бойцы и сообщили, что вокруг все тихо, Спиридон Ильич приказал привести мужика.
Это был крестьянин как крестьянин. Ростом не высок, не низок, в плечах немного широковат, с руками крепкими и грубыми от работы. В глаза бросалось его курносое, усеянное конопатинками лицо с усами, разбегающимися, как растопыренные крылья птицы. Даже борода, полукругом прикрывшая его широкую грудь, была не так броска. Не случайно Печатник после над ним подсмеялся. «Откуда, — говорит, — ты такой? У Александра Невского таких не видно было», — на что мужик, не теряя, между прочим, достоинства, возразил: «С Александром Невским не знавался… А в деревне вот… пойди спроси — все знают Анохиных, меня, значит».
В лице, во всем виде мужика, почудилось Морозову, проявляют себя дремучие, расшевеленные вражеским нашествием силы народного гнева.
Мужик с гордостью ворочал головой на красной толстой шее, старался всем улыбаться, потому что поглядывала на него добрая половина отряда с усмешкой.
— Рассказывай, кто такой и что тебе нужно в лесу? — сказал ему наконец Морозов.
— А я смотрю, кто туто за главного, и не пойму сперва, — повернув лицо к Морозову, льстиво заокал он.
— Я спрашиваю, кто ты и зачем оказался здесь? — насупился не на шутку рассердившийся Морозов.
— Ты мне, товарищ начальник, того… аль пугать хочешь? Так я не из пугливых, — обиделся Анохин и недобро пошутил: — Может, я дислокацию вашу хочу разведать. Вот. — И ко всем, вдруг взмолившись: — Братцы, да разве я похож на темного человека?! Я с миром пришел, значит, бороться как бы с германцем. Силы во мне есть. Что мне! Бабу с детишками я к родне переправил, совсем в другую деревню. Так что я со всех сторон как бы на воле. И душа во мне настроена не в бабки играть.
Спиридон Ильич все понял: Анохин шел в партизаны.
Рассудив, что сейчас от него ничего толком не добьешься, Морозов поставил его в строй за Фортэ и приказал отряду идти дальше.
Место, где дозорные встретились с мужиком, обошли за километр. Продирались через подлесок, росший здесь на подсохшем за лето болоте. Пружинил под ногами мох. Мужик молодцевато поспешал за Фортэ.
К сторожке пришли часа через два. Это был мысок сухой земли, вдавшейся в заросшее черничником и кустами болото, с озерком поблизости. На мыске, окруженная зарослями орешника и ольхи да разбросанными кое-где елями, стояла ветхая рубленая охотничья избушка. Кругом было тихо. Оглядевшись, Анохин сказал Печатнику:
— Во где вы прячетесь! Найди попробуй, аль не так? — и обвел всех глазами, ища подтверждения.
Печатник, парень лет двадцати, веселый и острый на язык, ответил хитрым взглядом и засмеялся, может быть впервые в жизни отказавшись от случая выкинуть шутку. Но уже к вечеру он упорно стал звать Анохина Мужиком. Эта кличка к Анохину пристала; на следующий день и у Спиридона Ильича срывалось — Мужик.
Оборудовали лагерь.
Спиридон Ильич ушел расставлять для охраны посты. Попутно хотел получше изучить округу.
Место Морозову понравилось. Он решил утром идти на «промысел» — так на его языке назывались операции, которые отряд проводил против немцев.
Вернувшись в стан, Спиридон Ильич с Вылегжаниным начали изучать карту. Просматривали дороги, останавливали внимание на деревушках, расположенных поблизости, в истоках Псковы́. Согласились на том, что оседлают дорогу; Морозов, ткнув в карту, показал где. Заговорили об Анохине. Комиссар предложил принять сейчас же от него присягу. Морозов возражать не стал, но подумал: «Присяга — не все. На деле проверять надо».
