«А ведь правильно! — подумал Королев с удивлением. — И как это она славно сказала».
Прелесть пронизанного солнечным светом и птичьим пением леса радовала их, и им хотелось говорить о цветах.
— Картошка тоже синим цветет, — сказала Варвара.
— Нет, сколько земляники будет! Как по молоку идем! — продолжала дивиться Манечка.
— А вы любите собирать землянику? — спросил Королев.
— Очень! — воскликнула Манечка.
— Очень, — сказала Лиза.
— А мы с матерью собираем и выносим на пристань к пароходам — продавать, — сказала Варвара. — До того дособираемся, что распухнем от комаров.
— Кто нынешний год будет ее собирать? — спросила Манечка.
— Не мы, — сказала Лиза.
Они вышли на рельсы, и Королев осмотрелся, чтобы понять, где они находятся. Направо, метрах в двухстах, увидел он семафоры Мартыновки.
— Ведь нам туда надо ехать? — спросила Лиза и показала в противоположную от станции сторону.
— Точно, — сказал Королев. — В Мартыновке железная дорога раздваивается, как вилка, и это — наша линия.
— Мы проводим вас до паровоза, — объявила Манечка.
Паровоз стоял шагах в двадцати от них, и они уже подходили к нему. Он был окутан нарезанными в лесу ветками, как беседка, и глядел в ту сторону, куда им нужно было ехать. Еле заметный дымок вился над трубой. Поравнявшись с паровозом, они оглядели его. Ни одного человека. За паровозом был тендер, набитый длинными березовыми поленьями, и одна платформа с низкими бортами.
Лиза вдруг спросила:
— Товарищ младший лейтенант, вы умеете управлять паровозом?
— Никогда не пробовал, — ответил Королев.
— Я думаю, тут уметь нечего, — сказала Лиза. — Ведь он едет туда, куда его рельсы ведут, ни вправо, ни влево не свернешь. Наложить дров, как печку топят, повернуть рычаг, и он поедет.
Здесь они расстались. Королев один шагал по шпалам к станции. Он невольно улыбался, вспоминая; он весь был полон их голосами, их милым девичьим щебетом. Однако чем милее они ему казались, тем сильнее в нем шевелилось чувство неуверенности и даже какой-то вины…
Марья Ивановна сидела на станции под березой — в том месте, где он ее оставил. Она поднялась и вытянулась перед ним.
— Ну, как? — спросил он ее.
Но она ничего не знала. Пока его не было, через станцию прошло несколько поездов, но все не туда. К коменданту она заходила, но он приказал ей очистить помещение.
— Так, — сказал Королев. — Идите.
Марья Ивановна ушла к девушкам, а он направился к коменданту. Он столкнулся с ним у входа в подвал, загородил ему дорогу и спросил, когда их наконец отправят.
— Я вам, кажется, ясно сказал — ждите, — ответил комендант.
Небольшого роста, сухонький, прямой, он начальственно смотрел на Королева.
— Товарищ капитан, если я завтра не явлюсь в батальон, меня расстреляют как дезертира, — сказал Королев.
— Не беспокойтесь, не расстреляют. Если нет поездов, как вы можете приехать?
— Но я обязан сделать все, чтобы выполнить приказание!
— Вы все и делаете. Что вы еще можете сделать?.. Э, милый мой, на войне не надо спешить. Войны на вас хватит.
Опять нельзя было понять, шутит он или говорит серьезно. Королев возмутился.
— Что было бы, если бы все рассуждали, как вы! — воскликнул он.
— А не надо, чтобы все так рассуждали, — сказал комендант спокойно. — Надо только понимать, что там не нужны ни женщины, ни дети…
Королеву пришло в голову, что под детьми комендант разумеет его. Это Королева взбесило.
— Вы не смеете нас задерживать! — крикнул он. — Вы ответите за свои действия!
Пожилой капитан спокойно и грустно посмотрел на разволновавшегося Королева.
— Конечно, отвечу, — сказал он. — Я ведь тоже, как и вы, делаю только то, что могу. А сейчас не мешайте мне. Я занят.
Он обошел Королева кругом и зашагал к поселку.
Оставшись один, Королев долго возмущался. Собственное бессилие сердило его. В первый раз поручили ему важное самостоятельное дело, а он не умеет его выполнить. Он не нашелся даже, как ответить этому коменданту, позволяющему себе неподходящие разговоры… Но время шло, и возмущение его мало-помалу остывало. Даже вспоминая о коменданте, он не испытывал прежнего гнева. В конце концов было что-то славное в этом грустно-насмешливом офицере, слишком пожилом для своего капитанского звания… А может быть, он по-своему и прав. Он откровенно жалеет девушек. Он не пойдет против приказа. Но он думает, что если этот приказ невозможно выполнить, не стоит огорчаться…
Приказ был дан Королеву в совсем иное время… С тех пор все изменилось… Теперь, наверно, не дали бы ему приказа доставить девушек в батальон…
Своей личной ответственности за опоздание Королев страшился не очень — ведь он действительно делал все, что мог. И будет делать все, что может. Главное было в другом — в той мысли, что девушки там совсем не нужны…
11
Весь день Королев пробродил вокруг станции. И день уже шел к концу, и солнце светило сбоку, когда он вдруг увидел Лизу Кольцову.
— Товарищ младший лейтенант, я за вами. Он уже нагрелся и пускает пар.
Она запыхалась, щеки ее, обычно бледные, порозовели. Она шла сюда очень быстро, а может быть, и бежала.
Королев так обрадовался ее появлению, что не понял ни одного слова.
— Кто? — спросил он.
— Наш паровоз.
Его непонятливость сердила ее.
— Идемте, идемте, пока комендант не хватился. Все наши уже в сборе, только вас нет. Идемте, а то он уедет!
Королев шагал за ней между рельсами, с трудом поспевая. Он все еще ничего не понимал, но ему приятно было ей подчиняться. Только увидев тот самый паровоз с платформой, мимо которого они давеча проходили, он догадался, куда она его ведет. Паровоз внезапно дал протяжный гудок и потонул в густом клубе пара.
— Скорей! Скорей!
— Они согласны нас взять? — спросил Королев.
— Я их уламывала два часа. Я сказала, что, если они нас не возьмут, мы ляжем на рельсы и не дадим им уехать.
— А почему вы мне не доложили?
Она обернулась на бегу и быстро взглянула ему в лицо.
— Потому, что я все ваши мысли знаю, — сказала она.
Это удивило его и смутило.
— Нет, какие мысли? — спросил он. — Нет, откуда вы можете знать мои мысли?
— А что девушкам там делать нечего и что лучше нам обождать… Вы с комендантом хотите нас здесь оставить.
Только что он не находил в этих мыслях ничего постыдного. Но она его пристыдила, и он сразу отдался ей во власть. Ему теперь даже казалось, что он никогда такого и не думал.
— Неправда!
— Нет, правда. Мы вас разгадали, и мы не хотим. Мы никого не хуже.
Он хотел возразить, оправдаться, но не было времени, они слишком спешили. Впереди он увидел Манечку, которая, волнуясь, выбежала им навстречу и теперь стояла и глядела на них, пританцовывая от нетерпения.
— Скорей! Скорей! — кричала Манечка. — Все наши уже сели! Сейчас едем!
Они побежали втроем. Манечка объясняла на бегу:
— Ни за что не хотели нас брать. Но там парень один, помощник машиниста… Веселый!. Ему очень наша Луша понравилась. Только из-за Луши и взяли.
За низкими бортами платформы Королев увидел головы девушек в пилотках и Марью Ивановну, стоявшую во весь рост. Он уже хотел влезть на платформу, но Манечка крикнула:
— Нет, нет, вам на паровоз!
И они втроем побежали к паровозу. Лиза Кольцова первая схватилась за поручни вертикальной железной лесенки и полезла вверх. За ней Манечка — с удивительным для ее полного коротенького тела проворством. В то мгновение, когда Королев встал на железную ступеньку, большое колесо паровоза мягко двинулось.
12
Паровоз гремел всем своим старым, жарким, прокоптелым и промасленным железом и неторопливо полз по рельсам. Тени деревьев, за которыми садилось солнце, хлестали его, как плети; с обеих сторон был лес, и он двигался в живой сетке вечерних теней. Королев сидел в тендере на своей фанерной коробке, вдыхая запахи болотной прели из леса, вянущей листвы маскировочных ветвей и жаркого угара из топки. Впереди, в паровозной будке, спокойно работал машинист — небольшой пожилой человек в очках, суровый и неприступный на вид. Ни на Королева, ни на взобравшихся на паровоз девушек он не обращал никакого внимания, словно их не было. Он смотрел сквозь них, как сквозь пустоту, и это смущало Королева; ему казалось, что стоит машинисту обнаружить их существование, и они будут высажены.
Зато помощник машиниста — со зверским, хитрым и веселым лицом — был общителен и живо интересовался своими пассажирами. Покрытая разводами сажи голая грудь его блестела от пота. Кепку он носил козырьком назад, в руках держал длинный стальной прут, которым ковырял поленья в топке. Называли его, несмотря на молодость, Петром Петровичем. Быть может, лицо его и не казалось бы таким зверским, если бы не было вымазано сажей; меж черных пятен блестели зубы и глаза.
