— Ну, значит, повоюем! — Генрих придал лицу воинственное выражение. — Так дадим, что они покатятся!
— Да уж вы дадите, — Саша насмешливо глянул на Генриха.
— Не знаю, как вы, а я не хочу сидеть сложа руки, когда страна воюет, — поддержал Генриха Мозес. — Потому и в добровольцы пошел. А ты что, не с нами?
— С вами, — усмехнулся Саша. — Комиссар меня в покое не оставит. Не сегодня-завтра повестку вручит. Надеюсь только, что в армии кормят лучше, чем в этом, как бишь его… «мерказ клита»?[5] Надоела до чертиков баланда, еще на пароходе. А в кафе каждый день ходить никаких денег не хватит.
— Да, кормят вкусно, это тебе не суп из столовки, — Мозес посмотрел на пустую тарелку и потянулся за кофе.
— Вот! — поднял палец Саша. — Если в армии будут кормить хотя бы вполовину так же, я согласен и повоевать.
— Не пойму я тебя, Саша, — Мозес вытащил из Сашиной пачки сигарету и закурил. — Ты как-то негативно ко всему настроен.
— Зачем же ко всему, — ответил Саша. — Только к властям. Русский писатель Салтыков-Щедрин нам завещал, не путать «Отечество» и «Ваше превосходительство». У власти свои интересы, у народа свои и они редко пересекаются. Разве что в войну…
— Так ведь тут наша власть, еврейская!
— Я это уже слышал, дома, — пожал плечами Саша. — Тоже нам с трибун, из газет, радио вещали: «власть ваша, рабочее-крестьянская». Люди верили, и я верил, дурак. А дошло до дела — и что? Пшик? Сколько лет недоедали, во всем себе отказывали — к войне готовились. А началось — и погнали нас так, что только под Москвой опомнились. Я помню, как в 41-м народ винтовки бросал и разбегался. Не хотели за большевиков воевать, хоть ты их режь.
— Ты-то винтовку не бросил, — заметил Давид.
— Не бросил. И другие были, кто не бросил. И только поэтому мы сейчас с вами здесь сидим. Только они не за власть воевали. За Родину! Вот когда поняли, что от немцев ничего хорошего не будет — тогда и уперлись. А потом и назад их погнали, до самого Берлина. Да только вот моей семье это не помогло.
— Кстати, ты не рассказал, что было дальше. Я имею ввиду, эту… Парасковью, — спросил Генрих.
— Да ничего особенного, — поморщился Саша. — Я тогда снова пошел в НКВД, писал заявления. Они мне долго голову морочили, пока один капитан, честный мужик, не объяснил. В общем, им сверху спустили распоряжение — сажать только активных пособников. Тех, кто с оружием в руках и все такое. А таких, как Прасковья, не трогать, потому что их слишком много. Вот если бы она подпольщиков выдавала — тогда другое дело. А она всего лишь каких-то евреев… За что тут наказывать?
— Это похоже на советскую власть, — горько усмехнулся Давид.
— А что было дальше? — не унимался Генрих. — Что ты дальше сделал? Или утерся, промолчал? Что стало с Прасковьей?
— Она умерла, — отрезал Саша. — И хватит об этом! Что, у нас другой темы нет, кроме этой?
— Моше, лучше скажи, как тебе новое имя, — сказал Давид, пряча улыбку.
— Ты опять начинаешь? — Мозес побагровел и сжал кулаки.
— Без обид, — Давид поднял руки в жесте примирения. — Но ты так резко реагируешь, я просто не могу удержаться. Комедия…
— Да чтоб их! И тебя! — Мозес шумно выдохнул. Генрих рассмеялся. Мозес глянул на него зверем и прорычал: — А ты чего зубы скалишь? Тебя тоже переименовали. Арье ты наш…
На этот раз засмеялся Саша и вскоре все четверо ржали, как кони, даже Мозес.
— Да уж, с именами они переборщили, — отсмеявшись, весело сказал Саша. — А уж как они на тебя орали вчетвером, а, Мозес?
Мозес скривился — вспомнил, как на него орали сразу четыре сотрудницы Еврейского Агентства. В порту, когда всех вновь прибывших регистрировали и выдавали временные удостоверения личности, сотрудница спросила у Мозеса, как того зовут. Мозес ответил. Она переспросила, кивнула и сказала: «А, Моше! Беседер, так и запишем!». Мозес на иврите не говорил, но немного понимал и заспорил. «Родители назвали меня Мозес, а не Моше», настаивал он. «Это одно и то же», отмахнулась сотрудница. Мозес вежливо попросил исправить. Сотрудница напряглась и тоже уперлась. Тогда Мозес потерял остатки самообладания и стал кричать, что не потерпит, чтобы его имя коверкали. За Мозеса вступился уже прошедший регистрацию Саша. Потом на шум прибежали еще несколько человек, что только подлило масла в огонь. В конце концов, Мозесу пришлось уступить. Пока он разбирался, за ними скопилась огромная очередь — остальные сотрудники побросали все дела и регистрация забуксовала. Видя, что дело затягивается, очередь сначала глухо роптала, но надолго терпения не хватило — вскоре в ход пошли руки. Брыкающегося и сопротивляющегося Мозеса просто выволокли наружу и бросили на землю. Следом сотрудница вынесла документы и швырнула их ему в лицо. Следующим в очереди был Генрих. Помня о судьбе Мозеса, он и не думал протестовать, когда его переименовали в Арье. В возникшей суматохе он чуть было не потерял друзей, еле успел вскочить в уже отъезжавший грузовик.
— Не вижу ничего плохого в изменении имен, — сказал Давид, заслужив гневный взгляд Мозеса. — Вспомните, Мозес был единственным, кто протестовал. А многие сами просили сменить имя на ивритское.
— Тебе легко говорить — тебя-то никто не тронул, — проворчал Мозес, остывая. Генрих затрясся в беззвучном смехе.
Саша как в воду глядел. На следующее утро в «мерказ клита», куда определили часть пассажиров, пришел Цви. Гладко выбритый, подтянутый, под мышкой пробковый шлем, на поясе кобура. Он прошелся по комнатам, собирая своих.
— Собирайтесь, — приказал он и посмотрел на Сашу. — И ты тоже. Вот официальная повестка — тебя призывают. — Он достал из командирской сумки бумагу и протянул Саше.
— Во как, — присвистнул Саша. — А я-то думал, что армии еще нет.
— Все так, официально армии еще нет. Но Временное Правительство уполномочено призывать на службу тех, кого сочтет нужным. Все вооруженные отряды сводят под единое командование, так что и армия скоро будет.
— Как у вас быстро. А ну как не пойду? Силой заставишь? — прищурился Саша.
— Не заставлю. Надеюсь на твою сознательность, как еврея и как гражданина. Но если не хочешь, можешь не идти. Обойдемся! — Цви смерил Сашу взглядом.
— Так-так, ну-ну, — Саша выдержал взгляд, но отвечать не спешил. Все в комнате замерли, ожидая, чем все кончится.
— Так, что встали? Живо во двор! — прикрикнул Цви. Народ тут же засобирался и Цви с Сашей остались одни.
— Вот что, — Цви пододвинул стул и сел. — Давай начистоту.
— Давай, — весело тряхнул головой Саша.
— Формируется новая бригада и я назначен командиром взвода. Весь взвод — «олим»,[6] репатрианты из Европы. Ты же сам видел, с кем плыл. Там хорошо если один из ста винтовку в руках умеет держать. А нам отчаянно нужны опытные бойцы. Положение критическое. На нас наседают со всех сторон, все висит на волоске. Арабские банды, а теперь и регулярная армия. Времени учить их военному делу как следует, не будет. В бой придется идти, как есть. А люди необученные, посылать их в бой нельзя. Я же вижу, что ты опытный солдат, это не скрыть. Поэтому я тебя прошу, не приказываю, прошу — помоги, — Цви посмотрел Саше в глаза и Саша разглядел в них то, чего не видел раньше — отчаяние.
— Я одного не понимаю, — задумчиво сказал Саша. — Зачем вообще набирать людей, зная, что времени обучить их не будет? Ведь это же убийство. Зачем людей понапрасну губить?
— Другого выхода нет. Сейчас решается судьба страны! — ответил Цви и отвел взгляд. — Кроме того, есть соображения.
— Соображения?
— Наверху считают, что новички не внесли никакого вклада в создание страны. Что они получают на блюдечке все, за что заплачено нашим потом и кровью. Они должны внести свой вклад, чтобы стать полноправными членами общества. Пролить кровь…
— Ясно, — усмехнулся Саша. — Нужна жертва. Ритуал такой, да?
— Не я это придумал! — Цви вскочил и заходил из угла в угол. — Я вообще считаю, что это абсурд и глупость. Но меня никто не спрашивает. Я получил приказ и выполню его в любом случае! Но с тобой у нас будет больше шансов выжить и победить!
— Понятно, — протянул Саша. — Да, парень, командир из тебя получится. Ты мне просто выбора не оставил. Ведь если я откажусь, получится, что я ребят бросил, предал. Молодец, ничего не скажешь. Н-да, задачка…
— В общем, так, — Цви подошел к двери и обернулся. — Мы отправляемся через три часа с центральной автостанции. С тобой, или без тебя. Решай.
— Погоди, — остановил его Саша. Цви вернулся и вопросительно посмотрел на Сашу.
— Знаешь, почему я не стал офицером? — задумчиво сказал Саша. — Меня хотели послать на командирские курсы, но я уворачивался. То морду кому-то набью, то напьюсь. В общем, каждый раз буквально с подножки уходящего поезда соскакивал. Знаешь, почему?
