— Восстания?!
— Ну да, восстания. Надо дать почувствовать всем, что мы шутить с собой не позволим. — Петров снизил голос до шепота. — Притом у нас есть приказ о расстреле тех, кто упорно укрывает у себя бандитов и поддерживает с ними постоянную связь.
— Как же расстреливать без суда? Это ты, Ваня, что–то не того…
— А резать беззащитных людей, резать маленьких ребятишек — это того?.. Ну, а суд мы им устроим. По всей форме.
И видя, что комиссар колеблется, поднял с пола фуражку и надел ему на голову.
— Идем в ревком, обсудим. Пусть председатель
даст нам указания.
Комиссар встрепенулся:
— Ты что, думаешь — я совсем пьян? Это я, военный комиссар, пойду в ревком за распоряжениями?!
— Ну, ладно, идем, некогда.
— Да ты что — смеешься? Не пойду!..
Комиссар поискал глазами наган и, заметив его пол стулом, нагнулся. Сопя и морщаясь, с трудом надел через плечо кобуру и строго посмотрел на Петрова.
— Идем ко мне. Я его по телефону вызову, председателя твоего.
— Ладно. Кстати, по дороге Сухенко захватим.
1
Председатель Юго — Восточного бюро ЦК РКП (б) с любопытством взглянул на вошедшего в кабинет человека, одетого в серую походную черкеску с серебряными газырями, повыше которых, на левой стороне, алел орден.
— Комбриг Семенной?
— Так точно, товарищ председатель.
— Очень рад познакомиться. Я с нетерпением ожидал твоего приезда. Садись.
Председатель крепко пожал комбригу руку и с минуту молчал. Комбриг снял черную с синим верхом папаху и сел в кресле напротив стола. Председатель невольно обратил внимание, что черные волосы молодого комбрига покрыты сильной изморозью.
— Сколько тебе лет, товарищ Семенной?
Комбриг грустно улыбнулся.
— Седой… а еще трех десятков нету. — И желая переменить разговор, спросил: — Зачем звал?
— Посоветоваться с тобой хочу.
«Удивительно он похож на черкеса, даже манера одеваться; вот только глаза голубые», — подумал председатель, протягивая Семенному коробку с папиросами. Тот отрицательно мотнул головой.
— Не куришь? Удивительно! Я без них не могу… — Председатель взял со стола зажигалку, закурил и поудобнее уселся в кресле. Его карие глаза смотрели на Семенного с отеческой теплотой.
— Ты, Андрей, кубанский казак. В восемнадцатом году поднимал казаков на борьбу за новую жизнь. Подавлял со своим отрядом кулацко–офицерские мятежи.
Потом ты прошел с Таманской армией от берегов Черного моря до самой Астрахани, бил белых под Орлом, Воронежем, Касторной, Ростовом и во многих других местах. Сейчас в твоей конной бригаде почти поголовно кубанцы… Так кому же, как не тебе, знать, что думают и чем живут на Кубани?
Семенной, покраснев от смущения, с недоумением поглядывал на председателя. Ему было не по себе, и он нетерпеливо ждал, когда тот заговорит о главном. А председатель, словно не замечая этого, продолжал:
— Вот я, Андрей, и хочу послушать, что ты скажешь о Кубани и о тех казаках, которые сидят теперь в плавнях. — Председатель заметил, что Семенной беспокойно двинулся в кресле. — Кстати, скажи, ты очень любишь свою бригаду?
— Еще бы! — горячо вырвалось у Семенного. — Ведь я ее собирал по крохам. В одном месте бойца возьмешь, в другом — лошадь… а пулеметы почти все отбиты у кадетов. — Он отвернулся и глухо проговорил: — У меня нет семьи… если б не бригада, я был бы совсем одинок.
— Скажи, ты не оставил бы свою бригаду, ну… для более нужного, более важного дела?
— Нет такого дела! — почти грубо ответил Семенной и подозрительно посмотрел на председателя. Он, видимо, хотел о чем–то спросить, но передумал, нахмурился и опустил голову.
— Скажи, Андрей, ты знаешь, что сейчас происходит на Кубани?
Семенной нехотя ответил:
— Немного знаю…
— Можешь рассказать?
— Карта есть?
Председатель словно ожидал этого вопроса. Он выдвинул ящик стола и, достав оттуда карту Кубанской области, разложил ее на столе.
Андрей поднялся, с его лица исчезло угрюмое, недоверчивое выражение. Он взял со стола цветной карандаш и нагнулся над картой.
— Смотри! Вот здесь Гривенские плавни — самые большие на Кубани. Они идут вдоль моря и доходят до Ахтарского порта. Оперирует в них отряд полковника Рябоконя. А вот Староминские, здесь отряды полковника Дрофы и есаула Гая.
Андрей с минуту молчал, что–то обдумывая, потом красным карандашом подчеркнул Староминскую станицу.
— Здесь очаг готовящегося восстания.
— Так ты думаешь…
— Не думаю, а уверен. Сейчас они собирают силы, организуются… подготовляют население.
Председатель встал, прошелся по кабинету, подошел к столу, взял папиросу и, не закурив, сел в кресло.
— Да… положение серьезное. Не сегодня–завтра Польша объявит войну. Англия и Франция широко снабжают Врангеля оружием и снаряжением. В случае войны с Польшей и выступления Врангеля из Крыма Кубань останется незащищенной, и тогда здесь могут поднять большой мятеж.
Андрей, указывая карандашом на карту, задумчиво проговорил:
— Если им дадут объединяющий штаб, которому подчинились бы все отряды, и высадят крупный десант
с оружием… на Кубани жарко станет.
— Почему ты предполагаешь, что восстание начнется в Староминской?
— Оно начнется по всей Кубани, но кажется, что в Староминской уже появился тот, кого им не хватало.
— А именно?
— Генерал, который возглавит восстание.
— Генерал?!
— Да. К одному из моих бойцов приехал отец из Староминской. Он рассказывал, что станичные куркули ждут какого–то генерала, присланного Врангелем на Кубань. По слухам, этот генерал уже прибыл в отряд полковника Дрофы.
— Стало быть, надо просить Москву задержать некоторые части на Кубани. Впрочем, я уже запрашивал об этом Военный совет.
— И что же?
— Ответили, что подумают. Пока есть телеграмма за подписью Троцкого: наметили оставить кубанскую бригаду, расквартированную сейчас в ряде станиц.
— Это бригаду Сухенко?
— Да.
— Ту бригаду как раз надо бы в первую очередь переформировать и убрать на фронт.
— Считаешь — ненадежна?
— А разве можно верить в надежность воинской части, где все командиры — офицеры, а сама часть дралась с нами на протяжении почти двух лет?
— Да, пожалуй, ты прав… А скажи, каково моральное состояние всех этих отрядов, скрывающихся в плавнях.
Андрей оживился.
— Вот здесь–то Врангель может сильно обмануться в своих расчетах… В плавнях, по моим сведениям, около четырех тысяч казаков. По меньшей мере, две трети из них были мобилизованы когда–то деникинцами. Все эти люди прямо с фронта попали в плавни. Им не за что нас ненавидеть… Ну, а остальная треть — это отъявленные белогвардейцы. С теми нечего церемониться и нечего им объяснять, с ними надо биться до последнего патрона. Я считаю, что было бы преступлением с нашей стороны оставлять колеблющихся под влиянием заядлых белогвардейцев.
— Правильно рассуждаешь. А как население настроено, за кого оно?
— Что ж, своих хлопцев я вербовал из этого же населения, и они неплохо дерутся.
Председатель довольно улыбнулся. Ему нравился этот высокий командир со смелым взглядом, немного грубоватый и, видимо, властный, но тем лучше. «Это то, что требуется, — думал он. — Нет, бюро не ошиблось в своем выборе».
Раздался звонок телефона.
— Слушаю! Да, я. Нет, сейчас не могу. Позвони через час.
Он повесил трубку и взглянул на Андрея.
— Вопрос с бригадой Сухенко я поставлю на бюро. Наша задача на Кубани — не задерживая там больших войсковых частей, не только предотвратить мятеж, но разбить все уже имеющиеся повстанческие отряды раз и навсегда. Скажи, Староминская — большая станица?
— Большая.
— Надо будет послать туда крепкого человека на должность предревкома и одновременно председателя комиссии по борьбе с бандитизмом. Мы дадим ему гораздо большие полномочия, чем обычно даем предревкомам, подчиним ему каневской ревком и гарнизон. Этот человек должен быть беспощаден к врагам и по–большевистски внимателен к тем, кто случайно попал во вражеский стан. Предревкома должен быть непременно кубанским казаком, которого знали бы в этих краях и за которым пошли бы. Мы долго присматривались, долго искали и, наконец, нашли его.
Андрей насторожился:
— Кто же этот человек?
— Ты.
Андрей ожидал этого ответа — и все же он подействовал на него, как удар. Он весь сжался, и в глазах его председатель прочитал растерянность и тревогу. Андрей хотел что–то возразить и не мог. Наконец он овладел собой, и лишь под левым глазом у него сильно билась синяя жилка.
