взгляд, как на пустое место, но когда посмотрел на поручика, в глазах у него затеплилось еле уловимое выражение симпатии.
— А, Черкезов, хорошо, что пришел! — сказал он неожиданно смягчившимся голосом. — Поднял роту по тревоге?
— Ты же знаешь: палец у меня всегда на спуске! — усмехнулся поручик.
Улыбки околийского и Черкезова были до странности похожи: кривые и неестественные. Капитан Мирковский, рассеянно наблюдавший за ними, досадливо поджал губы. Эта взаимная симпатия чем-то раздражала его. Околийский сел за письменный стол и тихонько вздохнул.
— Господа! — начал он начальническим тоном. — Пока сведения такие: партизанский отряд в сто человек совершил налет на белосельскую сыроварню.
— Белосельскую? — вздрогнул поручик.
— Да, верно, ты ж из Белосела. На сыроварне они поймали и убили белосельского старосту. Знаете — Асенова. Можно сказать, нашего лучшего старосту в околии. Затем они подожгли сыроварню и взяли курс на Златарицу. Здесь — мне только что сообщили — они обезоружили солдат, которые охраняли сено для гарнизона, а потом подожгли и сено…
— А что с сыроваром? — спросил поручик.
— О нем сведений нет. В виноградники удрал, наверно. А о партизанах, господа, — что вам еще сказать? Может, пара автоматов у них есть, но пулеметов, кажется, нету. Я предлагаю следующий план: ты, Мирковский, отправишься в Златарицу и пойдешь по их следу. А тебе, Черкезов, по-моему, лучше двинуться на Рековицу — отрезать дорогу в горы. Вот и все. В военные дела не буду вмешиваться — о паролях и сигналах сами, я думаю, договоритесь.
Перед тем, как офицеры ушли, Киселов вспомнил:
— Слушай, Черкезов, взял бы ты с собой рассыльного!
— Какого рассыльного? — обернулся, задержавшись в дверях, поручик.
— Белосельского… Он видел партизан… Если вы их схватите, он мог бы некоторых опознать…
— Нет, не надо! — отрубил поручик. — Некогда! Пусть Мирковский берет.
Уходя, капитан Мирковский заглянул в комнату дежурного, окинул хмурым взглядом рассыльного и прикрикнул:
— Иди за мной!
Манол поднял глаза на капитана — в них застыли безнадежность и страх, но не осмелился перечить. Тащась на ватных ногах к дверям, он твердил про себя одно и тоже: «Зачем я выдал их? Зачем!» На дворе была все та же темень, безлюдье и тишина. Выйдя на городскую площадь, откуда открывался более широкий вид, они разглядели на горизонте бледное красноватое сияние, застывшее в зловещей неподвижности над черными крышами домов.
* * *
Командир дивизии Козарев вернулся поздно вечером домой возбужденный и разгневанный. В комнате никого не было, и он в бешенстве стал ходить от стены к стене, в сотый раз мысленно повторяя одну-единственную фразу: «Да я этому паршивому щенку шею завтра сверну!» Причиной столь бурного генеральского гнева был обыкновенный паренек, только что окончивший гимназию и совершенно не ожидавший вызвать негодование у этого красивого, крупного, холеного мужчины с розовой шеей и намечающимся брюшком — чуть более заметным, чем ему хотелось бы. События развернулись следующим образом: возвращаясь из охотничьего парка, где он вручил серебряный кубок победителю в спортивной стрельбе и просидел на торжественном банкете ровно столько, сколько позволяло его достоинство, он зашел, чуть на взводе, в ресторан. Заведение было переполнено, и пока рослый генерал, возвышаясь у буфетной стойки, обводил близоруким взглядом зал, к нему с поклоном подошел редактор местной газеты и почтительно произнес:
— Господин генерал, просим к нашему столику!
— Благодарю! — с достоинством ответил Козарев и двинулся по узкому проходу между столиками, слегка подталкиваемый в спину.
Когда он подошел, все собравшиеся поднялись — все, кроме одного юного нахала. Генерал, испепелив его взглядом, сел на предложенное место. С четверть часа он пребывал не в духе, хмуро и отрывочно отвечал на любезности, но после нескольких рюмок сливовицы поступок юнца перестал его занимать. И, может, он вообще забыл бы о нем, если бы инцидент не повторился: когда Козарев собрался уходить и все встали с мест, почтительно раскланиваясь, наглец не пошевельнулся.
— Сопляк! — неожиданно взревел генерал. — Я тебя проучу!
Он круто повернулся на каблуках и быстро пошел к дверям. Компания сидела как громом пораженная, а Козарев чуть не бежал — редактор еле догнал его у выхода. Его лиловое дряблое лицо — лицо пьяницы — было озабочено, но когда он заговорил, на губах у него заиграла припасаемая для подобных случаев угодливая улыбка.
— Не сердитесь, господин генерал! — быстро говорил он. — Вы знаете, какая нынче молодежь… И казармы-то еще не нюхала…
— Как зовут этого сопляка? — прервал его генерал.
— Алексей Киров, господин генерал… Поэт… Местная знаменитость…
— Алексей! — повторил багровый генерал. — Что это за имя? Это не болгарское — это русское имя…
— Вы же знаете, господин генерал. Поэты все немного со странностями. Каких имен только не выдумывают…
— Чей он?
— Спиридона Кирова сын… Хозяина книжной лавки…
— Я этому паршивому щенку шею сверну! — пообещал генерал и вскочил в пролетку так стремительно, что рессоры заскрипели.
Фраза эта всю дорогу не выходила у него из головы. И сейчас покоя не давала. Он налил себе стакан воды и залпом выпил, но вода не погасила ярости. В коридоре кто-то зашумел, и Козарев позвал:
— Иванка!
Горничная появилась на пороге с равнодушным, сонным лицом.
— Где госпожа? — накинулся он, все еще держа стакан.
— В спальне…
— Что она там делает?
— Читает…
— Читает! — иронически протянул генерал. — Скажи, чтобы пришла сюда…
Когда генеральша — высокая женщина с желтым лицом и чересчур длинными руками — вошла в комнату, генерал громко кричал в телефонную трубку: «Алло, алло… Ничего не слышно!» Наконец, когда ему, по-видимому, объяснили, кто звонит, он поубавил тон:
— Но, господин областной директор, что вы себе там под нос бормочете? Скажите ясно, в чем дело!
Генеральша, присев на диван, безучастно наблюдала за мужем, который по нескольку раз на дню впадал в такое настроение.
— Кто вам сказал? — спросил он громко. — Киселов? Нет, не знаю… Ну, и дальше?
На лице генерала появилась тень заинтересованности. Он внимательно, не перебивая, слушал… А потом разразился криком:
— Что за глупость — из-за десяти человек поднимать целые полки!
В трубке затрещало, и до генеральши долетело слабое эхо целого каскада слов.
— А хоть бы и сто! Вы чем располагаете? У вас ведь какие-то силы есть! Один только жандармский полк…
В трубке снова громко затрещало, и желтолицая дама на диване наконец-то навострила уши.
— Знаю, знаю! — отвечал генерал. И все-таки это ваши люди… Не в городе, так где-нибудь поблизости… Не мертвые, не больные, слава богу…
После этого генерал довольно долго слушал собеседника, и жена нетерпеливо встала. Подойдя к открытому окну, она глубоко вздохнула. Неосвещенную, тихую улицу перебежал одинокий пес и тут же скрылся за углом. Генерал за ее спиной снова заговорил, но уже
