пробежали во весь дух уже несколько сот метров, но никто не ощущал усталости, крепкие ноги легко несли их по шелестящему колкому жнивью.
* * *
Незадолго до прорыва генерал Козарев собрал командиров на совещание и, недовольно кривясь, выслушивал их короткие рапорты. На походном раскладном столике горело несколько карбидных ламп — их химический белый свет выхватывал из тьмы фигуры собравшихся, рыжеватые склоны балки. Начальник штаба докладывал генералу, что самое позднее через полчаса артиллерия будет здесь. Тень удлиняла нос подполковника, в тщательно протертых стеклах пенсне отражались огоньки ламп. Помолчав немного, он нахмурился и предложил немедленно начать обстрел рощи, тем более, что с батареей прибудут и прожекторные части. Генерал выслушал помощника и метнул на него сердитый взгляд.
— Вы скоро тени своей бояться станете! — пробурчал он раздраженно. — Через кольцо не только партизаны — муха не пролетит…
— Но пойти на прорыв они могут! — возразил подполковник. — Впрочем, я не настаиваю, господин генерал. Риск, в конце концов, ваш.
— Риск! — вскинулся генерал. — По-вашему, это тоже риск — держать несколько мышей в мышеловке? Самое большее, что они могут сделать, это доесть брынзу.
— Или подмочить чью-то репутацию! — дерзко подхватил подполковник. — И такие вещи случаются. Я думаю, господин генерал…
Подполковник не докончил. Волна взрывов потрясла воздух, земля, казалось, заходила ходуном. Тени дрогнули, карбидные лампы, стукнувшись друг о друга, тоненько зазвенели, язычки пламени затрепыхались. Все стояли как громом пораженные, глядя в ту сторону, откуда донесся этот неожиданный взрыв.
— Что там такое? — придя в себя, выкрикнул генерал.
Никто не ответил. Все напряженно вслушивались в тишину.
— Что там такое?! — повторил Козарев.
Телефонист уже испуганно кричал в трубку «Вулкан! Вулкан!», но «Вулкан» ничего не знал. Невразумительно отвечали и другие телефонные посты. Только какой-то неизвестный связист с поста «Рила», еле сдерживая злорадство, возбужденно сказал:
— А то случилось, что партизаны сбежали… Стреляют где-то у нас за спиной…
Глаза солдата вспыхнули от радости.
— Говори с начальником штаба! — сказал он и подал трубку.
Подполковник подошел к телефону и с полминуты, не ругаясь, ни о чем не спрашивая, серьезно слушал донесение. Его тонкие злые губы совсем исчезли, рот, как у мертвеца, превратился в узкую щель. Отдав трубку, он выпрямился и сухо, без выражения сказал:
— Господин генерал, партизаны прорвали кольцо и вышли из окружения.
Генерал ошеломленно уставился на него — он не верил своим ушам.
— Они прорвали блокаду с севера, — счел нужным добавить подполковник. — Именно там, где надо!
Генерал опять не ответил. Его крупное холеное тело словно съежилось, стало меньше, всегда румяное, гладкое лицо приобрело землистый оттенок. Обведя беспомощным взглядом стоявших в растерянности офицеров, генерал потер подбородок и тихо сказал:
— Позор…
Никто из подчиненных не смел пошелохнуться, перевести дыхание. Вскинув голову, Козарев вздохнул и повторил убитым голосом:
— Позор, господа, позор!
У офицеров было такое чувство, что перед ними не генерал Козарев, а какой-то другой человек, которого они впервые видят. Лицо его утратило уверенность, в маленьких глазах затаился страх — обычный, негенеральский страх. Подумав немного, он добавил:
— Ясно, господа, проворонили…
Безнадежно махнув рукой, он ссутулясь поплелся к палатке, которую солдаты незадолго до этого поставили для него. Никто из офицеров не сдвинулся с места, не промолвил ни единого слова, никто вообще не думал о партизанах, стремительно приближавшихся сейчас к горам. Все думали о тех партизанах, что однажды спустятся с гор — в какой-нибудь страшный, и в то же время самый обыкновенный, будничный день расплаты. Об этом думали они и о себе — о своих твердых золотых погонах, блестящих пуговицах и звездочках, о начищенных сапогах и железных крестах немецкого фюрера. Белые язычки пламени в карбидных лампах горели спокойно, темные тени недвижно лежали на утоптанной земле. Сухие жилистые грабы над головой тихо, взволнованно шелестели своими жесткими листьями. Было темно, как и на протяжении всей ночи — страшной и победной ночи для тех, кто рвался сейчас в горы. Черное небо не давило им на плечи, мрак окутывал их со всех сторон, но не мешал — он вел их через пади, ложбины, рощи, балки и межи, все вперед и вперед, все дальше и дальше от растерянной своры преследователей.
Царвули — болгарская крестьянская обувь.
Околия — бывшая административная единица в Болгарии.
Бай — уважительное обращение к пожилому мужчине.
Антифашистское восстание 1923 года.
Мастика — анисовая водка.
Гора близ Софии.
Ракия — фруктовая водка (сливовая, виноградная и т. д.).
