Ознакомительная версия.
Вооружённые слегами, партизаны входили в болото, то и дело погружаясь почти по пояс в холодную, тёмную грязь. Шли молча за командиром, доверившись ему, полагаясь на него, в который уж раз вложив в его руки свои судьбы.
Володя иногда останавливался, давал возможность подчинённым отдохнуть, перевести дыхание, если на их пути попадались вдруг островки тверди. Сам всё пристальней вглядывался в болото, отыскивая глазами одному ему ведомые тропки, кочки, обходя «чёртовы окна», что притягивали к себе чёрными блюдцами застывшей под осенним небом жижи.
И оглядывался назад, вслушивался в тишину, всё ждал, всё надеялся, что его друг, его верный товарищ подаст знак, пойдёт по их следу. Но болото и окруживший его лес хранили молчание.
Они уже подходили к концу, почти преодолели трясину, осталось совсем немножко, чуть-чуть, как младший брат командира – Васька, что замыкал колонну, оступился вдруг, шагнул чуть в сторону, и провалился сначала по горло, потом стал тонуть, захлёбываясь болотной жижей. Тяжёлый вещевой мешок за спиной только усугублял ситуацию, увлекая парня всё глубже и глубже в трясину, не давая ему свободы действий, напротив, опрокидывал спиной в болото.
– Спа… спаси… – долетело до шедшего впереди Володи, когда он уже ступил ногами на твердь.
В то же миг, не думая, бросился назад к брату, отправляя, подгоняя товарищей к берегу, к спасительной суше. Он не дошёл до Васи несколько шагов, протянул тому слегу. Брат ухватил, вцепился в палку мёртвой хваткой, стал подтягиваться, вытаскивая своё тело всё больше и больше. Вот уже под ногами чувствуется опора, но всё равно трясина затягивает, не отпускает. Неимоверными усилиями выдернул ноги, оставив в болоте сапоги, уже по грудь в жиже Василий смог передвигаться, уползая от страшной бездны, не выпуская из рук слегу, что держал такой же мёртвой хваткой с другого конца Володя.
И вдруг с ужасом не обнаружил старшего брата: увидел лишь, как кисти его рук выронили слегу, в последний раз мелькнули на краю «чёртова окна», потом безвольно опустились, скрылись из глаз, и тотчас над водой забурлило, замелькали пузырьки, вода нехотя завращалась ленивой воронкой, пошла мелкой рябью, замерла.
– Во-о – овка-а-а! – отчаянно, дико закричал Вася. – Во-о – овка-а-а! Бра-а-а – ати-и-ик! – душераздирающий крик повис над болотом, замер в лесной чаще.
К нему бросились с берега разведчики, но и они остановились в растерянности, не зная, что сказать, что делать, как быть, чем помочь.
Бокач-младший сидел под сосной, прислонившись к ней, то и дело прижимал руки к животу. Сквозь пальцы через фуфайку уже давно текла, сочилась кровь. Он хотел распахнуть одежду, обнажить живот, остудить его, но боялся смотреть на свою рану. На чужие смотрел спокойно, даже вычищал, перевязывал, а вот на свою – не мог. Не переносил собственных ран, боялся. От товарищей слышал и потому знал, что обычно люди бояться ковыряться в чужих ранах. А уж в свои-и – их! Легко! А вот он, Васька Бокач, не такой. У него всё не так, как у людей, не по – людски.
Иногда силы возвращались в его тело, тогда он наклонял голову, смотрел на свою кровь, даже однажды осмелился, поднёс руку ко рту, лизнул, чтобы убедиться, что это именно кровь, а не что иное, но вкуса не почувствовал. Лишь огнём горело внутри, жгло, испепеляло в животе. И отчего-то боль в животе отдавалась в голове, вызывала головокружение, огненные круги, слабость во всём теле.
Он сидит здесь давно, наверное, часа два-три после того, как простился с товарищами. Тогда был день, его начало. А сейчас день заканчивался, лес погружался в ночную мглу. Или ему кажется? Это в глазах темно или на самом деле темнело?
Бокач пробует повернуться, очередной раз резкая боль пронзает тело, в глазах помутилось, но сознание всё же не покинуло его. Он всё помнит, хотя и обрывочно, кусками, не всегда постоянно, мгновениями, но помнит. Помнит, как простился с товарищами; помнит, как бегал по лесу, уводя немцев подальше от места переправы партизан; помнит, как подорвал гранатой мотоцикл; помнит, как закончились патроны; помнит, как враги потеряли его. Он всё помнит. Даже помнит, как его ранило. Он тогда уже уверовал, что всё кончилось, ибо стрельба прекратилась, немцы возвращались к старой лесопилке, туда, откуда всё и начиналось.
И он живой, здоровый, ни царапинки. Лишь лёгкая дрожь в теле и усталость. Расслабился, отдыхал душой и телом, вдыхал полной грудью свежий, влажный лесной осенний воздух, радовался жизни. А как тут не радоваться?! Третий год партизанит, а живой! Вот и в очередной раз обманул фашистов, обвёл собственную смерть вокруг пальца. Она за ним носилась на мотоциклах вдоль опушки леса, прочёсывала лес, поливала свинцом почём зря в поисках его, Васьки Бокача, стараясь прервать ему жизнь, а он живой! Почему бы и не порадоваться такому событию в жизни, когда тебе ни мало, ни много, а целых двадцать лет от роду?! А за твоими плечами – война. Война без правил, без законов, а на выживание, когда за тобой охотятся десятки врагов, или, напротив, ты сам выслеживаешь их, охотишься за ними. В этой страшной недетской игре нет права на ошибку, ибо её, ту ошибку, тебе не придётся исправлять. Мёртвым это уже не исправить. Не дано мёртвым исправлять собственные ошибки.
Вася видел, как разворачивались мотоциклы, уезжали, потеряв надежду найти его, Василия Фомича Бокача, партизанского разведчика, заместителя командира взвода разведки. Потеряли надежду обнаружить и убить. Не нашли и не убили. Не нашли, как не нашли и не убили остальных разведчиков, что сейчас где-то подходят к лагерю, несут помимо разведданных и продовольствие для товарищей, боеприпасы.
Он необдуманно рано поднялся из – за своего укрытия. Встал чуть-чуть раньше, чем того требовала обстановка, чем того требовали суровые законы войны. Он поспешно уверовал в свою победу. Однако это так: он встал. И в это время какой-то пулемётчик пустил шальную очередь по лесу. Ударил просто так, не прицельно, может быть от злости, от ярости или от шалости, или померещилось что, а может и от обиды, что потерял здесь на опушке чужого страшного леса в чужой стране пятерых своих товарищей. Или тоже радовался, что выжил в очередном бою?
Бокач не знает. Да ему это уже и безразлично.
Но тогда он встал из – за укрытия, из – за поваленной от старости, из – за сгнившей берёзы, и тут же почувствовал, как в животе кто-то невидимый и неведомый ему разжёг жаркий костёр. Притом, разжигал не постепенно, а сразу вспыхнуло огромным, обжигающим пламенем внутри. Потом только услышал дробь пулемётной очереди и понял, что ранен шальной пулей. Обидно, что не в бою, а после… вот так, по – глупому…
Василий помнит, как он шёл по лесу, зажав руками рану. Шёл туда, где он должен будет встретиться со своим лучшим другом, побратимом (они называли друг друга братом), Володькой Кольцовым. Там, на том месте Вовка обязательно найдёт его и спасёт. Он твёрдо уверен, что Вовка найдёт и спасёт. Володька такой… такой парень… настоящий друг. Друг не бросит друга в беде. Свои всегда спасают своих. У них, разведчиков, так принято: спасать своих. Ещё никогда и никого из взвода разведки не бросили на поле боя. Будь-то он ранен или убит. Свои своих не бросают. И его не бросят, он это твёрдо знает. И очень хочет, чтобы его спасли. Он хочет жить. Странно, когда был цел, не ранен, мысли о жизни даже не появлялись в голове, он о ней и не думал. Лишь думал о том, как лучше выполнить возложенное на него командирами задание. И всё! О себе – ни единой мысли. А тут вдруг понял, что хочет, сильно-сильно хочет жить. И совершенно не хочется умирать. Понял ещё, что прожил он до обидного мало – всего-то двадцать лет. Только двадцать! И впереди – целая жизнь, а его ранило… Оби-и – идно…
Ему вдруг стало жаль себя, так жаль, что помимо его воли одна за другой несколько слезинок побежали по щекам. Но он поборол в себе такую минутную слабость. Он перестал жалеть себя. Он – мужчина! Солдат! Жалеть себя – участь слабых. А он сильный! В его сердце нет места жалости к себе. Так ему и надо, торопыге. Нечего было вставать из – за берёзы. Не смог потерпеть, вот и расплата… Но он не станет больше казнить себя, а пойдёт, заставить себя пойти и придёт, обязательно придёт к той сосне, где его найдёт Вовка. Он обязан прийти и придёт!
Важно только дойти туда, где они с друзьями расстались, в противном случае в таком большом лесу не мудрено и затеряться, могут и не найти его товарищи. Откуда им знать, что он раненый по собственной глупости, валяется возле старой, гнилой берёзы?
Значит, надо идти. Ну и что из того, что больно, что кровь, что голова кружится, что веки стали неподъёмными, тяжёлыми? Что из того, что ноги не хотят слушаться, плохо подчиняются ему, их хозяину, заплетаются, подкашиваются? Надо идти!
И Василий дошёл!
Он пришёл туда, где они простились, упал под ту самую сосну, которую указал друг и командир разведывательного взвода, и здесь он обязательно дождётся своих, здесь его найдёт Вовка. Он спасёт, обязательно придёт на помощь. Надо только самая малость – дождаться следующего дня.
Ознакомительная версия.
