Она нас куда-то звала. Бежала впереди, оглядывалась. Потом мы её потеряли… Ничего от посёлка не осталось…
— Мы должны победить… — добавляет бабушка.
После обеда перемещаемся в комнату. Юра, его жена Марина, сын Гера сидят на диване, листают архивные фото в ноутбуке и выглядят вполне счастливой семьей.
— Юр, война чаще всего разъединяет людей, — говорю ему. — Сколько мы видим здесь и на Украине таких примеров. А в вашем случае она вас свела, соединила, получается.
— Так и есть, — соглашается Котэс. — В мае пятнадцатого года приехал я в реанимацию в бессознательном состоянии. Очнулся, а Маруся стоит рядышком, медсестрой она была. Два кусочка колбаски, как сейчас помню, с сыром и хлебом, и несколько долек мандаринки. А тогда с едой проблемы были, и им в больнице нечего кушать было.
— И что, сразу влюбился? — спрашиваю Юру, Марина звонко смеётся.
— Сразу, — отвечает он уверенно. — Изначально платонически. Ну, я валялся ещё на тот момент. А потом, когда мы уже поняли про себя всё, Марина задала вопрос: «Что будем делать?» И она замужем была, и я числился женатым. Я говорю: «Принимать волевое решение, или да, или нет». На следующий день она пошла, написала заявление на развод. Деток у них не было, развели сразу.
— Марин, столько людей, бойцов в госпитале, — обращаюсь к супруге Котэса. — Чего в Юре-то такого нашла? Чем зацепил?
— Чувство это необъяснимое, — говорит Марина, обнимая сына, и я замечаю, что у неё почти мультяшный голос. — Наверное, спокойствием, уверенностью в себе. В то время это много значило, потому что никто ничего не понимал, что происходит, как всё будет дальше. И страх, и надежды, и переживания. И очень важно, когда рядом человек, на которого ты можешь положиться. С которым ты чувствуешь себя как за каменной стеной. Действительно, война — это очень плохо. Но, если бы не она, и то, что произошло, мы, наверное, никогда бы не встретили друг друга. У нас не было бы сына, не было бы счастья такого.
— Все уже очень устали от этой всей ситуации, — продолжает Марина через паузу. — Переживаешь за знакомых ребят, за друзей, за брата — он у меня сейчас на Запорожском фронте.
— Вот Паук из Владивостока, — Юра показывает фото, где высоченный парень в костюме «горка» стоит со знаменем батальона «Призрак». — Фамилия Руссо. Погиб. Чех. Вот этот стал калекой. А этот «рога мочил», догулялся в общем. Короче, судьбы у всех такие, трагичные.
— Война шла ещё столько лет с тех пор, как появился Гера, — обращаюсь к Марине. — Юра на фронте постоянно. Как вообще это переживалось в тот момент?
— Очень сильно переживали, — признается Марина. — Ты провожаешь человека и не знаешь, вернётся или нет. Это очень тяжко. Но, конечно, жили всегда с надеждой на лучшее. Потому что без этой веры, наверное, просто невозможно преодолеть те трудности, которые выпадали на нашем пути. Как-то всё время друг друга поддерживали, помогали. Моральная поддержка, она самая важная. Гера скучал очень… Но вот сейчас навёрстывает. Постоянно с папой! Мы постоянно вместе. И ничто нас больше не разлучит.
Ну, вот я и на Донбассе. Снова. Жадно ловлю картины, проплывающие за бортом нашего авто. Каков он, мир здесь?.. Океаны золотых полей и буйной зелёной растительности вдоль многополосной трассы. Над горизонтом уже встало смеющееся солнце и тянется теплыми лучами в бесконечную синь неба. Так давно я не был в ЛНР. И никогда не был в Народной республике без войны, мирной.
Внутри себя нащупываю волнение. Это не тот страх, который я когда-то испытывал на подъезде к Рубежному. Это трепетное светлое чувство. Такое бывает, когда ожидаешь встречу со старым другом, которого не видел очень много лет.
Рядом со мной лежит микрофон «Известий». На мне обычная рубашка, без надписи «PRESS». Я свободно дышу грудью, которую не стягивает бронежилет. Слева от меня водитель Саня «Мандрыка», в хорошем настроении: даже ворчит с улыбкой без присущего ему мата. На заднем сиденье оператор Кирилл Пикторинский копается в камере, очищая флешку от лишних файлов. Сегодня мы будем много снимать.
Движение по трассе плотное даже с утра. Мы обгоняем сотни гражданских машин, сельхозтехнику и автобусы с надписью «Дети» — школьники едут в санатории и лагеря под Кременной и Северодонецком.
За 10 километров до Рубежного видим на обочине небольшой мемориал. На фоне трёхметровой буквы «Z» солдат, взяв за руки ребенка и бабушку с флагом, шагает вперёд.
В Рубежное въезжаем медленно, не так, как в 2022 году, когда приходилось врываться в него на скорости, чтобы не попасть под обстрел. Сейчас здесь людно, даже небольшие пробки. Ещё бы, все стремятся к главной площади. Сегодня там праздник.
На сцене играет оркестр. Что-то очень знакомое и красивое. В какой-то момент дирижер, сделав два плавных взмаха палочкой, оборачивается через плечо, видит нас и подмигивает. Это Маэстро! Который с бойцом Лёхой провожал нас через эту площадь до соседней улицы, чтобы мы смогли эвакуировать пенсионеров.
Неожиданно в мою руку упирается что-то мокрое и тёплое. Я вздрагиваю, отдёргивая ладонь, но лохматое чудище, радостно подпрыгивая, хочет лизнуть меня в лицо. А вот еще один пёс, повизгивая, пытается облобызать Кирилла.
— Вася! Берта! Ко мне! — слышу знакомый голос. Леший, он же кинолог Иволга, в своей привычной кепке с лисьим хвостом.
— Леший, дружище, как я рад тебя видеть!! — обнимаю Олега. — Так и не сняли мы с тобой репортаж в Северске…
— Да бог с ним, репортажем тем, — отвечает добрый Леший, картавя. — Главное, войны нет. Мирные сюжеты теперь будем снимать.
На площади много людей. Шары в цветах российского триколора. На плечах отцов сидят детишки, чтобы было видно сцену. Держат в руках ветряные вертушки, машут ими артистам. Здесь никто никогда не скажет глупую фразу: «Можем повторить». Потому что теперь люди знают цену этих повторений. И нет бо́льших пацифистов, чем те, кто эту войну прожил и кто с оружием в руках жертвовал собой ради того, чтобы её закончить. И вот теперь на этой донбасской площади так радостно и спокойно. Хотя формально здесь и дежурят экстренные службы и охрана правопорядка.
Вот Вася «Цыган» в парадной полицейской форме. Я совсем забыл, что до войны он работал в полиции!
— Вася, где твои «ви-ар»-очки? — смеюсь я. — Как же твои «злые птички»? Не скучают?
— Хе-хе. Та отдал кому-то, — добродушно улыбается Цыган. — Хватит воевать уже. Даже в играх.
— Ох, какие люди и без охраны! — окрикивает меня кто-то довольно большой, потому что, обернувшись,
