— Слова «казнить» не прозвучало, однако и так понятно, что речь идет только о смертной казни. Как еще можно наказывать в военное время изменников?
— Вы помните наш разговор, оберштурмбаннфюрер?
— Помню. Но у меня есть приказ.
— …Который поступил не от фюрера и не от Гиммлера. Борман же не является вашим прямым военным начальником, — все еще не терял надежды убедить его генерал Коллер, продолжая бороться за жизнь главкома ВВС.
— И потом, время казни тоже ведь указано не было.
Выбор времени и способа казни оставался за руководителем местного гестапо.
— Не указано, верно. Однако в любом случае освободить рейхсмаршала я не могу.
— Зато можете потянуть время, чтобы замок смогли захватить американцы.
— При приближении американцев все заключенные должны быть уничтожены. Такой приказ я, получил еще в тот день, когда переводил Геринга в Шварцбург.
— Понятно, вы не имеете права отдавать столь ценных «языков» в руки врага. А если бы его освободили наши солдаты? Чтобы затем укрыть Геринга где-то в горах. Он мог бы пригодиться нам для переговоров с англо-американцами. Борману русские все равно уже не дадут вырваться из Берлина и даже из бункера. И потом, военные захотят говорить с кем-то из наших фельдмаршалов, в подчинении которых находятся войска и которым подчинятся фронтовые генералы. Так что вряд ли они пойдут на переговоры с Борманом.
— Мне трудно понять, что вы имеете в виду, когда твердите об освобождении Геринга нашими солдатами, генерал, — неожиданно отчеканил Франк и, не вдаваясь в полемику относительно возможностей Бормана, положил трубку.
А еще через, какое-то время в кабинет Геринга, в котором восседал теперь Коллер, вбежал его адъютант, лейтенант Мерке.
— Включите радиоприемник, господин генерал, там повторяют сообщение! Фюрер мертв! Он уже мертв!
Генерал мгновенно включил радио и услышал предупреждение о том, что сейчас будет передано важное сообщение. И после незначительной, но очень тягостной паузы оно действительно прозвучало: «Из главной ставки Гитлера сообщают, — объявил диктор срывающимся от волнения голосом, — что наш фюрер Адольф Гитлер сегодня после полудня, на своем командном пункте в имперской канцелярии, борясь до последнего вздоха с большевизмом, пал за Германию»[96]…
— Вы слышали это, господин генерал?! Неужели это правда?
— А какие у вас основания не верить Германскому правительственному радио, лейтенант? Да, наконец-то он по-настоящему мертв. Я сказал «по-настоящему», что означает, что на этот раз он погиб более удачно, нежели в июле прошлого года, — уже явно злорадствовал генерал Коллер, который не мог простить фюреру того унижения, которому он подверг его кумира, Геринга.
Да-да, именно кумира, поскольку Коллер начал восхищаться Герингом задолго до того, как увидел его в мундире рейхсмаршала. Это восхищение он сохранил со времен своей юности, когда Геринг восхищал его, молодого пилота, как бесстрашный ас.
— Что же теперь будет?
— Теперь всем нам, у кого хватает мужества не стрелять себе в висок прямо на своих командных пунктах, придется каким-то образом выбираться из той всемирной бойни, которую наш фюрер затеял, погубив при этом армию, народ и саму Германию.
Лейтенант потрясенно смотрел на своего генерала и молчал. Уж от кого — от кого, а от генерала Коллера услышать такое он не ожидал. Очевидно, мир действительно рушился, причем прямо у него на глазах.
* * *
Возле штаба Геринга на окраине Берхтесгадена отряд Хартманна появился лишь к одиннадцати утра третьего мая. Коллер был зол на него, он теперь весь был соткан из воспаленных нервов, однако майор-ас оставался невозмутим, как перед очередной воздушной атакой.
— Все эти дни мы провели в боях над Берлином, — объяснил Хартманн. — Неожиданно нам перебросили около двадцати машин из-под Берлина, к тому же восемь из них — сверхзвуковые, причем новенькие, только что с завода. Честно говоря, мы были поражены.
— Вот видите, майор, какой у этой страны все еще мощный военный потенциал!
— Вы правы. Просто не верится, что все эти новенькие машины могли появиться в такой ситуации, в какой оказалась сейчас Германия[97]. Ведь страна, по существу, растерзана, и все же…
— Потому что это — Германия! — не без гордости объяснил генерал. — Жаль только, что вы слишком запоздали со своими непобедимыми асами.
— Зато мне удалось привезти более восьмидесяти человек, — напомнил Хартманн, явно гордясь тем, что отряд все же удалось сколотить и доставить сюда. — Вы не представляете себе, господин генерал, скольких усилий понадобилось, чтобы раздобыть машины, две из которых мы захватили наглым пиратским способом.
— Ничего страшного, самое время пиратствовать, — отпустил ему этот грех генерал.
— Когда выступаем?
— Сейчас. Но прежде попытаюсь связаться с начальником местного отделения гестапо Франком.
Трубку поднял какой-то гауптшарфюрер[98] и сообщил, что обер-штурмбаннфюрера Франка в здании гестапо нет. А немного помявшись, уточнил, что уже и не будет.
— С вами говорит генерал-майор Коллер, представитель люфтваффе при ставке фюрера, — уже более полно представился спаситель Геринга. Он знал, что во многих случаях особое впечатление на собеседника производил именно этот, его титулу представитель при ставке фюрера. — Мне нужно точно знать: появится ли еще оберштурмбаннфюрер хотя бы завтра утром или же он решил… эвакуироваться.
— Поскольку вы — генерал, то я могу объяснить: перед уходом оберштурмбаннфюрер сказал: «Все, уходим! Раз фюрера с нами уже нет, то здесь нам делать больше нечего!»
— И почему вы не выполнили его приказ? — Я выполняю его приказ: уничтожаю бумаги, которые могут нас компрометировать.
— Это свидетельствует о том, что вы — настоящий солдат фюрера. А с Франком мы разберемся. У вас есть связь с замком Шварцбург?
— Очевидно, должна быть. Связь пока что работает исправно.
— В таком случае немедленно свяжитесь с комендантом замка и предупредите, что вскоре я прибуду туда с отрядом солдат, чтобы забрать у них содержащихся там арестованных.
— Но я всего лишь гауптшарфюрер, и я не имею права…
— Скажете, что это звонят из гестапо по поручению обер-штурмбаннфюрера Франка. Этого будет достаточно. Все, выполняйте приказ, иначе пойдете под трибунал вместе с дезертиром Франком. Кстати, по поводу содержащихся в замке арестованных господин Франк никаких указаний коменданту не давал? — генерал умышленно ни разу не назвал имени рейхсмаршала, дабы не напугать им гауптшарфюрера.
— Нет, никаких указаний отдано им не было. Сегодня я дежурил у телефонного аппарата.
— Я подумаю над тем, чтобы перевести вас в люфтваффе и произвести в лейтенанты, — молвил генерал, — все же лучше завершать войну офицером. И не эсэсманом, да к тому же гестаповцем. Разве я не прав, господин лейтенант?
— Я всегда мечтал стать офицером.
— И вполне заслуживаете этого. Не забудьте сообщить коменданту, что фюрер покончил жизнь самоубийством.
Пока они добирались на машинах до замка, на город дважды наваливалась вражеская авиация. Причем один из штурмовиков решил пройтись по колонне, и хотя Коллер вовремя приказал отряду сойти с машин и рассредоточиться, все равно появилось двое убитых и несколько раненых и вышла из строя одна машина. Однако остановить генерала это уже не могло.
Прибыв к воротам замка, он расставил своих бойцов по окрестным выступам и валунам и приказал часовым вызвать коменданта.
— Вам из гестапо звонили, оберштурмфюрер? — спросил он, как только комендант появился в проеме крепостной двери.
— Так точно.
— В таком случае вам уже все известно. Фюрер погиб, Борман, как мне только что стало известно, тоже пустил себе пулю в лоб, а русские танки в упор расстреливают рейхсканцелярию. Да, забыл сообщить, что ваш непосредственный начальник оберштурмбаннфюрер Франк тоже отбыл в неизвестном направлении, чтобы не сказать — дезертировал. Исходя из всего вышесказанного, приказываю: арестованных немедленно передать мне, а вам советую снять с себя эсэсовский мундир и уходить в горы.
— То есть вы, как старший по званию, приказываете мне передать вам арестованных? — вслух размышлял оберштурмфюрер, очевидно, заранее прикидывая, каким образом ему придется оправдывать свои действия.
— Так и запишите в своем тюремном журнале: «Переданы по приказу и под ответственность представителя люфтваффе при ставке фюрера генерал-майора Коллера».
— Именно так и запишу, — облегченно вздохнул оберштурмфюрер.
— И на этом покончим с формальностями.
— А замок? Что будет с замком?
— Я не требую от вас передачи мне замка.
