шелковую кожу и затем с осторожностью расстегнул крючки на юбке. И вновь любовь овладевает всем моим существом, и я медленно боа остатка растворяюсь в ней. Она вздрогнула, звякнуло, ударяясь об пол, лезвие ножа, и сердце мое подпрыгнуло от радости, наш приятель лев счастливо улыбнулся и расправил крылья, ему уже не надо больше возвращаться в свое убежище на Поляну Ритуальных Танцев, сжимая в объятиях ее обнаженное тело, я чувствовал себя неуязвимым, наш праздник состоится, и все пойдет прекрасно, мы уже причалили к берегу, и теперь, когда нас соединят брачные узы, судьба превратится в нашу союзницу, каким бы могущественным человеком ни был Адольф Гитлер, дважды он умереть не может.
А. Миролюбова
Волчья пена
1944 год. Весь мир охвачен великим сражением, в ходе которого уже наступил перелом. А в Испании последние залпы братоубийственной войны, развязанной фалангистами, отгремели пять лет назад. Война эта унесла миллион жизней, — первый на счету фашизма, но — мертвые оплаканы или прокляты, побежденные покинули страну, или заперты в тюрьмах, в «исправительных» трудовых лагерях, или скрываются, уйдя в глубокое, иногда пожизненное, подполье. Уцелевшие же вернулись не теми, какими ушли: люди, чьи судьбы изломала война, хотят, наконец, жить — наслаждаться богатством, покоем, любовью. Ради этого они, привыкшие рисковать, готовы на все. И вот в гористом округе Бьерсо, провинция Леон, еще со времен Римской империи славившемся богатством своих недр, наступает Год Вольфрама.
Многим, наверное, известны свойства вольфрама, тяжелого тугоплавкого металла, который сейчас применяется очень широко, прежде всего в оборонной промышленности. Некоторые знают и о «вольфрамовой войне», развернувшейся в середине 40-х годов: союзники скупали вольфрамит, сырье, необходимое нацистам для выплавки особо прочной стали, и, поскольку секрет применения вольфрама не был ими раскрыт, попросту уничтожали ценный для врага минерал. Но не всем знакомо латинское название вольфрамита, встречающееся еще в XVI веке у немецкого горняка и металлурга Агриколы: «Spuma lupi», волчья пена (по-немецки Wolf — «волк», Rahm — «пена»). Сопровождая оловянные руды, вольфрам мешает выплавке олова, переводит его в пену шлаков — «пожирает олово, как волк овец». Оказывается, что при определенных условиях вольфрам пожирает не только олово…
Хотя Рауль Герра Гарридо, инженер по образованию (специалист по твердым смазочным материалам), заявив в одном из своих интервью, что «промышленность — это мир, игнорируемый нашим современным романом», признался, что этот мир обладает для него «притягательной силой», роман «Год вольфрама» не совсем о вольфраме, как рассказы Джека Лондона о Клондайке не совсем о золоте. Ведь Герра Гарридо уже не новичок в литературе: родился он в 1935 году, а писать начал в конце шестидесятых. Время ото было непростым для судеб испанской литературы. Прозаики, выпустившие свои первые книги в предыдущее десятилетие, должны были буквально «пробиваться к действительности», отвергая экзистенциалистскую философию Ортеги-и-Гассета, который учил, что искусство, дабы достичь имманентно присущих ему целей, должно «дегуманизироваться», то есть исключить все человеческое из сферы изображения. В начале 50-х годов Хуан Гойтисоло (известный нашему читателю романами «Особые приметы», «Печаль в раю», «Остров» и др.) провозгласил девиз: «Гуманизироваться или погибнуть!» Объектом изображения для писателей того десятилетия (а среди них такие имена, как Ана Мария Матуте, Рафаэль Санчес Ферлосио, Мигель Делибес) стала современная действительность, с упором на социальный ее аспект. Социальный роман 50-х годов обращался прежде всего к жизни низших и средних классов, причем изображал эту тяжелую, порой невыносимо жестокую жизнь с явным сочувствием к простым людям — обездоленным, но сохранившим теплоту, способность к сопереживанию, к истинно человеческой солидарности. Однако уже в начале 60-х годов наметился кризис этого романа: «объективный метод, предполагающий подлинную или мнимую документальность повествования и почти полную бессюжетность, приводил к тому, что роман, лишаясь единого организующего стержня, распадался на ряд слабо связанных между собою эпизодов, серию репортажей с места непосредственно происходящих событий.
В ответ на это появилась так называемая contaraola, противоположная волна: писатели, примкнувшие к ней, обратились к общечеловеческим, внеисторическим и вненациональным проблемам существования, то есть фактически вернулись к экзистенциализму. В 1967 году вышел сборник статей Хуана Гойтисоло «Хвостовой вагон», где зачинатель «объективного реализма», по существу, подписал этому течению приговор. Испанская проза снова начала «дегуманизироваться»: герои Андреса Боша, Луиса Мартинеса Сантоса и других запутываются в противоречиях своего внутреннего мира, двоятся, дробятся, повторяются; в конечном итоге человек в «метафизическом» романе предстает некоей «дрожащей тварью», не способной не только на сочувствие к ближнему, но и на любое самостоятельное действие или волеизъявление.
А первый роман Рауля Герры Гарридо, привлекший внимание критики, — «Парень из Касереса» (1970) написан совершенно в ином ключе. Молодой герой романа, Хосе, вынужден покинуть родной городок и отправиться на поиски работы в Германию. Однако до Германии герой добраться не смог, а осел в Стране Басков, где нашел и работу, и любовь, но не тотчас же, а преодолевая мало-помалу ту неприязнь, которую местные жители испытывают к пришлому, не знающему ни языка, ни обычаев этого специфического региона. Ведь в Басконии кастилец, каталонец или галисиец чувствует себя более чужим, чем даже в самой Германии, с той лишь разницей, что из Сан-Себастьяна, Ируна или Бильбао нельзя вернуться на родину, ибо ты и так на родине, в своей стране, в Испании. И Хосе в конце концов добивается успеха — но силой и не хитростью, а чисто человеческими качествами: трудолюбием, способностью к сочувствию, готовностью прийти на помощь.
То есть гуманизмом своей позиции роман как бы примыкает к отошедшему ужо в прошлое «социальному реализму». Что это: запоздалая реакция дилетанта (напомним: начинающему писателю 35 лет), жизненное кредо автора или же поиски своего, особого, вне направлений и «волн», пути в искусстве? Ответить на этот вопрос поможет роман, который Герра Гарридо выпустил в 1977 году и который принес ему, наряду с широкой читательской популярностью, одну из самых авторитетных в Испании литературных премий — премию «Эухенио Падаль» (ею были отмечены такие этапные для испанской литературы произведения, как «Ничто» Кармен Лафорет, «Мы, Риверо» Долорес Медио, «Харама» Рафаэля Санчеса Ферлосио, «Рыжие сестры» Франсиско Гарсии Павона).
Роман носит неординарное, даже интригующее название: «Необычное чтение «Капитала». Чтение Маркса на этот раз действительно необычно: крупный баскский промышленник, глава предприятия Лисаррага захвачен левыми экстремистами в надежде на солидный выкуп. Пока длятся переговоры, Лисаррага читает единственную предоставленную ему книгу — «Капитал» — и размышляет над ее страницами. Эти медитации, а также споры капиталиста с похитителями, ультралевыми террористами, занимают немало места в романе. Другая линия — реконструкция жизненного пути
